Минерва.
— Вот так всегда, — сказал Телемах, обращаясь к своему отцу. — Беспощадная безошибочность. Я терпел всё это только ради вас.
— После того, как я, — продолжала Минерва, — отправила вам на помощь своего Фретти…
— Отправила! — огрызнулся Фретти.
— … я вместе с Поликастой вернулась на Пилос.
— Как она там, Поликаста? — спросил Телемах.
— Вопрос не по делу, — отрезала Минерва.
— Пусть, — сказал Телемах. — Но мне хотелось бы знать.
— Она сказала, что напишет вам, — сообщила Минерва.
— Хорошо бы, — сказал Телемах. — Я танцевал с ней целую ночь и даже не простился. Это невежливо. Я хотел бы загладить свою вину.
— На Пилосе стоял наш корабль, — заключила свой рассказ богиня, — и я отправилась вслед за вами, чтобы забрать вас с отцом на Итаку.
— Чего же мы ждём? — сказал Телемах, и они все вместе сели на корабль.
Гребцы, подняв вёсла, ждали сигнала к отплытию. Тут на горизонте появилось облако с пузом, свисавшим почти до земли.
— Похоже, погода портится, — встревожился Одиссей.
Облако надвигалось с невероятной быстротой. Но, приблизившись, оно оказалось не кем иным, как Ветродуем.
— Меня прислал Юпитер, — объявил начальник ветров. — Он решил, что Нептун и его супруга превысили свои полномочия, и сделал им выговор. Он желает вам всего доброго. Мне поручено позаботиться о вашем благополучном возвращении.
И он пристроился в небе за парусом.
Он надул щёки, вытянул губы и дохнул. Парус расправился. Гребцы даже не успели коснуться вёслами воды. Корабль стремительно понёсся по волнам.
Минерва стояла на носу корабля в своих божественных серебряных доспехах со шлемом на голове. На шлеме развевался белый конский хвост. Именно в таком виде люди представляют себе богиню разума.
— Правда, это божественно? — с восторгом произнёс Телемах.
— К сожалению, я потерял вкус к наслаждению, — сказал его царственный отец. — Но ты говоришь, дома много работы. Сколько, по-твоему, поклонников осаждают Пенелопу?
— Сто двадцать, — ответил Телемах.
— Сто двадцать, — повторил Одиссей. — Ты не находишь, что это немного слишком?
Минерва обернулась.
— Это самое умное, что можно было сделать, — вступила она в беседу. — Если бы она решительно отказала всем, они бы назначили Телемаху опекуна, а тот сразу же убил бы его и стал царём. Если бы она предпочла одних женихов другим, между ними начались бы распри, и победитель стал бы претендовать на трон. Сто двадцать — самое подходящее число. Поощряя всех, она всех отвергла.
— Я считаюсь самым хитроумным человеком на свете, — заметил Одиссей, — но женщины, сынок, всегда могут заткнуть нашего брата за пояс.
На горизонте, на фоне красного солнечного диска обозначились внушительные силуэты Нептуна и Марины Солёной. Высунувшись по пояс из морской воды, плескавшейся из пупков, они с великим почтением приветствовали корабль.
Минерва и Одиссей ответили на приветствие также с великим почтением.
Фретти указал лапкой на Нептуна и пискнул:
— Эй ты, старая тух…
— Не смей! — вскричал Телемах.
Одним прыжком он перемахнул через всю палубу и зажал Фретти рот.
— Только не начинай всё сначала!
Корабль опасно накренился, но все были довольны. Фретти не успел высказаться.
Глава двадцать вторая. Плакучая ива
Через несколько дней они увидели Итаку.
— Прошу покорно, господа, ваш остров, — сказал Ветродуй.
— Благодарю вас, — сказал Телемах, — тем более, что вы совсем недавно намеревались потопить наш корабль.
— Не стоит благодарности, — сказал Ветродуй. — Мы, ветры, всегда делаем только то, чего желают боги.
Он растворился в воздухе и исчез.
Перед ними открылась маленькая бухта, и Одиссей сказал:
— Сойдем на берег.
И тут же послал вперед, в родную гавань своих двадцать гребцов.
— Передайте моему отцу Лаэрту, — напутствовал он их, — пусть ждёт нас в гости, меня и моего сына.
— Вы молодцы, ребята, — сказала Минерва гребцам. — Вы зря не суетились и нисколько не помешали движению корабля.
Над бухтой раскинула ветви большая плакучая ива.
— Ах, — жаловалась ива, — я плачу и плачу горючими слезами.
— О чём ты плачешь? — спросил Одиссей. — Что случилось?
— Я оплакиваю судьбу Итаки, — сказала ива и скорбно опустила ветви. — Царя нет, царица беспомощна и беззащитна, женихи бесчинствуют. Всё так ужасно и так печально.
— Не печалься, — утешил её Одиссей.
Я вернулся домой.
— Ты царь? — не поверила ива. — И ты вернулся?
— Как видишь, — нетерпеливо подтвердил Одиссей.
— Тогда мне придётся найти другой повод для печали, — сказала ива.
— Неужто ты снова хочешь скорбеть? — спросил Одиссей.
— Я не могу иначе. Я умею только плакать, — ответила ива. — Так уж растут мои ветви и листья.
— Слыхали? — сказал Одиссей. — Это растение так или иначе соблюдает траур, в любых обстоятельствах.
Тут к ним присоединился Евмей Гнойный Глаз.
— Как я рад видеть вас, ваше величество, — сказал он.
— Ну что, старина? У тебя камень с души свалился? — спросил Одиссей.
— Да, сказал Евмей. — Наконец-то у нас опять один царь.
— Ты хочешь сказать, — допытывался Одиссей, — что царь — благословение для народа?
— Нет, — сказал Евмей. — Но до сих пор у нас их было сто двадцать.
— Пора с этим покончить, — сказал Одиссей.
— Если ты собрался во дворец, — вмешалась Минерва, — то я бы охотно поглядела, как ты с ними покончишь. Но мне не подобает расхаживать среди людей в моём божественном обличье.
— Вы же богиня, — сказал Телемах. — Вы бы могли разогнать всю банду одним мановением руки.
— Ясное дело, — сказала Минерва.
— Вам бы это ничего не стоило, — настаивал Телемах. — Было бы меньше крови и намного меньше сырости.
— Телемах, мой мальчик, — торжественно произнесла богиня. — Людей нужно воспитывать.
Она превратилась в ласточку и стрелой полетела ко дворцу.
Женихи как раз сидели за столом и пировали.
— Что нужно этой назойливой птице? — сказал малый царь Антиной. — Что она крутится у меня перед носом?
— Ласточки приносят счастье, — сказа государственный советник Штофф. — В каждой конюшне есть ласточкино гнездо.
— Вы обзываете меня лошадью? — поинтересовался Антиной.
Между тем Одиссей и Телемах пешком пришли ко дворцу. Дверь царского дома оказалась закрытой. Одиссей достал из кармана ключ. Ключ заржавел от двадцатилетних скитаний, но всё-таки он открыл дверь.
Одиссей поднялся в парадный зал, занялся женихами и вышвырнул всех в окно. Один за другим они шмякались о мраморные плиты двора.
— Что здесь происходит? — закричал малый царь Антиной.
Богиня разума подняла конский хвост на шлеме и посадила белую кляксу на глаз своего троюродного братца. В глазу у него защипало, и не успел он оглянуться, как сто девятнадцатым по счёту вылетел из окна.
В зале оставался только Певец.
— Не трогай его, папа, — попросил Телемах. — Он так прекрасно поёт.
Вам ещё многому предстоит научиться, принц, — сказала Минерва и покинула его. И с этого дня ему пришлось ходить в
