– Я увижу только то, что она проигрывает, – возразила она, произнося каждое слово намеренно четко и выразительно.
Точно в пол-одиннадцатого я начал игру и проиграл. Проигрывал я беспрерывно. Сменить стол было невозможно, так как это был единственный стол, за которым можно было ставить минимальные ставки в двести франков.
Когда я проиграл половину директорских денег, Кэри попросила меня оставить игру, но я продолжал верить в свою систему и твердо знал, что обязательно придет время, когда фортуна повернется ко мне лицом и мои расчеты окажутся правильными.
– Сколько у тебя осталось денег?
– Вот тут все, – показал я пять двухсотфранковых фишек. Она встала из-за стола и ушла. Мне кажется, она плакала, но я не мог пойти за ней, не потеряв места за столом.
По дороге в отель я плакал – бывают моменты в жизни, когда мужчина имеет право плакать, не стыдясь слез. Кэри еще не спала. По тому, во что она была одета на ночь, можно было судить, как холодно она встретила меня: она никогда не надевала нижней части пижамы – только в том случае, если хотела продемонстрировать свое возмущение или равнодушие. Но когда Кэри увидела, что я присел на край постели, содрогаясь от тщетного старания сдержать слезы, она сразу же подобрела:
– Родной мой, не принимай так близко к сердцу свой проигрыш. Как-нибудь обойдемся.
Она вскочила с кровати и обняла меня.
– Милый, – попросила она прощения, – я так плохо вела себя. Такое может случиться со всяким: не ты один проигрываешь. Увидишь: все уладится. Больше мы не будем есть булочки с кофе, перейдем на мороженое. Уверена, «Чайка» скоро придет, обязательно придет. Рано или поздно.
– Теперь мне уже все равно: пусть она вообще не приходит, – ответил я.
– Успокойся, милый. Такое может случиться со всяким. Подумаешь, беда какая – проиграл.
– Но я не проиграл, – сказал я. – Я выиграл.
Она убрала руки с моих плеч:
– Выиграл?!
– Я выиграл пять миллионов франков.
– В таком случае чего же ты плачешь?
– Я не плачу, я радуюсь. Мы ведь теперь богачи.
– Ох, ну и свинья же ты, – отрезала она, – а я еще тебя жалела.
И она снова нырнула в постель, накрывшись с головой одеялом.
К деньгам привыкнуть гораздо легче, чем к нищете, хоть Руссо и утверждал, что человек рождается богатым, а со временем делается все беднее и беднее.
Мне доставляло удовольствие рассчитываться с директором отеля и оставлять ключи у портье. Я часто нажимал звонки в номере просто ради удовольствия встретиться с человеком в ливрее, не стыдясь его. Я заставил Кэри пойти в фешенебельный салон Элизабет Ардэн и заказал в ресторане бутылку «Груад Ляроз» 1934 года (и даже позволил себе отправить его назад, так как вино, на мой взгляд, оказалось слишком теплым). Я переехал в номер «люкс» и нанял автомобиль для поездок на пляж. На побережье я нанял бунгало – одноэтажную дачку с верандой, где мы могли спокойно загорать, огражденные от посторонних глаз кустами и цветами. Целыми днями, пока Кэри читала, я работал под палящим солнцем, совершенствуя свою систему.
Я понял, что, как на фондовой бирже, деньги рождают деньги. Теперь я уже использовал фишки стоимостью в десять тысяч франков вместо двухсотфранковых и в конце каждого дня неизменно богател на несколько миллионов. Вскоре известие о моих успехах широко разнеслось: случайные игроки обычно ставили на те же номера, на которые ставил я, но, в отличие от меня, они не подстраховывали себя другими ставками и поэтому редко выигрывали. Я заметил странную черту характера у людей: хотя моя система приносила успех, а их системы нет, ветераны никогда не теряли веры в свои подсчеты, ни один из них не отказался от своих тщательно разработанных замысловатых схем, которые приводили только к проигрышу, вместо того чтобы следовать моему методу, неизменно приносившему выигрыш. На следующий день, когда я заработал себе уже десять миллионов, я услышал случайно, как одна старая леди со злостью прошипела: «Везет же дуракам!» – словно моя удача мешала колесу рулетки крутиться согласно ее расчетам.
Начиная с третьего дня я проводил в казино значительно больше времени утром часа три играл на «кухне», после обеда занимался тем же самым, а вечерами, устроившись для более серьезной работы в зале для избранных, заканчивал свой трудовой день. Кэри пошла было со мной на второй день – я дал ей несколько тысяч франков – и, конечно же, просадила их. Но на следующий день я решил, что ее присутствие мешает мне: я дважды совершал досадные промахи в подсчетах.
– Я тебя очень люблю, дорогая, – заверил я Кэри. – Но работа есть работа. Пойди лучше позагорай на пляже, мы встретимся там после обеда.
– Почему же это называют игрой? – осведомилась она.
– Что ты этим хочешь сказать?
– Что это никакая не игра. Ты же сам сказал, что это работа. Ты начал жить по жесткому расписанию. Завтрак в девять тридцать, не позже, – чтобы успеть первым захватить лучший столик. А какую уйму денег ты сейчас зарабатываешь! Когда же ты собираешься уйти на пенсию?
– На какую пенсию?
– Милый, ты не должен бояться пенсии. Мы будем чаще видеть друг друга и сможем установить рулетку в твоем кабинете. Это будет очень удобно: тебе даже не придется выходить из дома в любую погоду.
В тот день, еще до обеда, я довел свой выигрыш до пятнадцати миллионов франков и решил, что такое событие стоит отметить. Я действительно был немного виноват перед Кэри, чувствовал свою вину и решил, что мы с ней хорошенько пообедаем, а вместо казино сходим на балет. Я сказал об этом Кэри, и, казалось, она была довольна.
– Утомленный бизнесмен решил отдохнуть, – подытожила она.
– По правде сказать, я действительно немного устал.
Тот, кто не играл в рулетку серьезно, вряд ли поймет, как может она надоесть. Если бы я менее напряженно работал за зеленым столом до обеда, то не затеял бы ссору с официантом в баре. Я заказал два сухих мартини, а он подал их разбавленными вермутом. Я определил это по цвету, даже не попробовав на вкус. Официант усугубил свою вину тем, что начал было объяснять необычный цвет коктейля тем, что, мол, туда долили джина «Бутс».
– Но вы ведь хорошо должны знать, что я пью только «Гордене», – отрезал я и заставил его унести заказ назад.
Он снова принес два мартини и положил в них лимонные дольки. Я взорвался:
– Черт возьми! Сколько же раз нужно сходить в ваш бар, чтобы вы наконец-то изучили вкусы своих постоянных клиентов?
– Прошу прощения, сэр. Я работаю здесь только второй день.
Я заметил, как сжались губы у Кэри. Конечно же, я был не прав, но я слишком много времени провел в казино, я, наконец, устал, нервы у меня начали сдавать, и она могла бы уже понять, что я не из тех людей, которые позволяют себе грубить официантам.
– Кто бы мог подумать, – заметила она, – что еще неделю назад мы не позволяли себе сказать официанту лишнего слова, когда он приносил нам счет!
Когда мы пришли обедать, возникла небольшая задержка с нашим столом на террасе: мы пришли раньше, чем обычно, но, как я объяснил Кэри, мы постоянные клиенты, и можно было бы проявить к нам хоть немного внимания, чтобы мы были довольны. Но на этот раз я сдержался и не дал воли своему гневу…
Обычно Кэри предпочитала, чтобы я сам делал заказ, поэтому я спокойно взял меню и начал заказывать обед.
– Икра, – сказал я.
– Одна порция, – уточнила Кэри.
– А тебе что взять? Может, копченую семгу?
– Заказывай только себе, – отрезала Кэри.
Я заказал мясо, поджаренное в эстрагоне, сыр «Рокфор» и землянику. На этот раз пришло время и для бутылки «Груад Ляроз» 1934 года (мой урок насчет температуры вина, видно, дал свои плоды). Я откинулся в кресле, чувствуя себя довольным и спокойным: моя ссора с официантом уже была забыта, и я знал, что вел себя теперь за столом подчеркнуто вежливо и скромно, – пока не принесли мой заказ.
– А мадам? – поинтересовался официант.
– Булочка с маслом и чашечка кофе, – попросила Кэри.
– Но, возможно, мадам захочет…
Она одарила его обаятельнейшей улыбкой, будто хотела загладить мою прошлую грубость.
– Только булочка с маслом, пожалуйста, – повторила она. – Я не голодна. Просто чтобы поддержать компанию.
Я со злостью сказал:
– В таком случае я отказываюсь…
Но официант уже отошел от стола.
– Зачем ты это сделала?
– А что случилось, милый?
– Ты все прекрасно понимаешь. Ты позволила мне заказать…
– Но, право же, милый, я совсем не хочу есть. Мне просто захотелось сделать ему приятное, вот и все. Я сегодня немного сентиментальная. Булочка с маслом напоминает мне о тех днях, когда мы не были богатыми. Разве ты не помнишь то маленькое кафе на нижней площадке лестницы?
– Ты издеваешься надо мной?
– Нисколько, милый. Разве тебе неприятно вспоминать о тех днях?
– Те дни, те дни… Почему же ты не вспоминаешь последнюю неделю, о том, как ты боялась послать кого-нибудь в прачечную, как мы не могли даже купить английскую газету – ты ведь не читаешь по-французски…
