– Ке-е-ек, – негромко, сухо, и без сочувствия сказала коза.
Двери из резного черного дерева в первом ярусе Башни Палача были обрамлены очень жизнеподобно вытесанными из камня и гневно смотревшими друг на друга через крыльцо Реккаредом (не любителем белых осляков, бухнувшимся в реку, а умершим в глубокой старости первым из трех Реккаредов, конунгов Гуталанда) и Аталоком (тулом, что-то не поделившим с тем конунгом, но тем не менее тоже умершим в глубокой старости). Одна из створок повернулась на бронзовых петлях, и между Рекккаредом и Аталоком встал Йормунрек. На его лице играла загадочная улыбка.
– Только не за волосы! – завизжала Гутасвента.
Последовавшие звуки, донесшиеся из резного чертога для хранения сена под сланцевой крышей, утратили членораздельность, просто свидетельствуя, во-первых, о том, что внутри находилось живое существо, которому было очень больно и очень страшно, во-вторых, о том, что это живое существо вот-вот должно было перестать быть таковым. Конунг подошел поближе, не отвечая на поклоны собравшихся вокруг. Крики из чертога стали еще отчаяннее и громче, потом неожиданно смолкли, так что теперь можно было услышать хруст костей, скрип зубов, и чавканье.
– Ду-ликер детте, хун-гейт? – вдруг справился тролль.
Хруст и чавканье возобновились.
– Пойду-ка я посмотрю на укрепления, – сказал заметно побледневший Торкель. – Может, известка где поосыпалась.
Йормунрек растворил дверь. На соломе в середине кровавой лужи, в которой мокли пряди длинных черных волос, сидел тролль. Его морда была перемазана кровью, струйки стекали по жидкой троллиной бороде, одна окровавленная ручища сжимала что-то, тоже сочившееся красной жидкостью. Вокруг были разбросаны обломки костей, куски мяса, и разрозненные внутренности.
– Как успехи? – конунг пнул носком сапога осколок лобной кости.
– Горм сказал Кривому: «Что ты дурью маешься? Порви эту злопастную козу…» – тролль задумался.
– Как Черноух грелку, – напомнил Горм, стоявший у приставной лестницы, прислоненной к стене.
В помещение вошли похмельно-взъерошенный Адальстейн, Торлейв, и Гудбранд.
– И как ты ее порвал? – уточнил Йормунрек.
– Кривой порвал ее руками. Немного зубами помог.
– А голову?
– В руках раздавил, да.
– Вот это силища, – восхитился Гудбранд.
Торлейв вперился в один из ошметков на полу.
– Печень Кривой съел, – поделился тролль. – Горм сказал, печень полезна, особенно сырая.
– Ыы-ы-ыц! – откликнулся Адальстейн, к цвету лица которого стал замечательно подходить бледно-зеленый растительный узор на вороте его туники из чесаной шерсти.
– Как Черноух грелку, – повторил конунг. – Ловко ты это придумал, Горм, почти так же здорово, как килейских карлов на крюках вешать. Кривой, а в руке у тебя что?
Тролль разжал пальцы, показывая два приблизительно треугольных куска:
– Вымя. Кривой его оставил на потом.
– Бвы-раааа, – толстый энгульсейский ярл, стоя на четвереньках, ухитрился добавить к тому, что уже лежало на полу, горку кусков еще более непотребных.
– Верно говорят, – заметил Торлейв, на миг нагнувшись, тут же распрямившись, и зажав нос.
– Что? – удивился конунг.
– Про альбингское угощение хаггис. Каким путем оно ни выходит после потребления, верхним или нижним, выглядит одинаково, – заключил старый корабел, вслед за конунгом выходя из пристройки. – Тинг скоро, поспешать надо бы.
Горм последовал за Торлейвом. Место для тинга было уже размечено за городом, на полпути к летнему дворцу (опять-таки не вполне заслуживавшему это наименование) Зара, и огорожено вехами из орешника, по верхам которых была пущена пеньковая веревка. Учитель и приемный отец Йормунрека поманил старшего Хёрдакнутссона взглядом и, когда тот приблизился, что-то опустил Горму в руку. Так же не говоря ни слова, корабел удалился. Горм заглянул в пригоршню – на него с мертвым укором снова уставился желтый глаз со странным продолговатым зрачком. Ярл продолжил движение к городским воротам, мысленно подпрыгивая на аршин и вопя: «Кром! Чуть не спалился!»
Дом каких-то родственников Бермонда, где стояли постоем Родульф и Щеня, был не совсем по пути, но и не очень в сторону. Вход охранял смутно знакомый молодой карл с Килея, при виде Горма попытавшийся принять вид помолодцеватее.
– Да что ты, право… – ярл прошел вверх по лестнице (уже почти не хромая), потом через проход и вниз (одна нога на ступеньку, вторая на ту же ступеньку, повторять по мере надобности), на голос Скегги:
– Торольв зашел слишком далеко вперед, и воины Хринга и Адильса закидали его копьями из-за прикрытия леса. Кимры и альбинги подняли победный клич, а Торфид, что нес стяг Торольва Гримссона, вынужден был отступить от леса. Увидев движение стяга и услышав крики, Эгиль выхватил свой меч Ехидну и повел свою ватагу к лесу. Он зарубил ярла кимров Адильса и еще многих, прошел со своей ватагой основной силе альбингов в тыл… это совершенно замечательная ветчина, Горм ярл. Попробуй – копченая!
Горм зашвырнул глаз злополучной козы отпущения в пылавший очаг, вытащил испачканный козьей кровью сакс, покачал головой, засунул его обратно в ножны за голенищем, и отрезал себе ломоть от огромного окорока, лежавшего на кухонном столе, ножом, предусмотрительно кем-то воткнутым в стоявшую у стола колоду.
– Дорасскажешь Щене и Бермонду по дороге, суд пропустим. Дай только миг, с утра ничего еще не ел, – ярл налег на ветчину, и вправду, отменную.
– Дружины альбингов оказались зажаты между сноргами Эгиля с одной стороны и энгульсейцами Адальстейна с другой. Живым не ушел никто. Так Эгиль отомстил за смерть брата. Над его телом, он сложил так:
«Пал отважный Торольв.
На равнине Винхейд
Травы зеленеют
Над могилой брата.
Тяжко это горе,
Но его мы скроем.[141]»
Торольва похоронили в кургане с оружием и золотом, Адальстейн щедро наградил Эгиля, и отправился на юг к Йормунреку.
– Морж ети вашу кашу под коленку в корень через коромысло, – недвусмысленно заявил о своем присутствии Родульф. – Ярл, слоновым удом меня бейбасить через семь пар потных портянок, скольких же ты зарезал?
– Потом расскажу, – Горм вытащил из глиняного горшка лепешку, завернул в нее еще один щедрый ломоть ветчины – с собой – и направился было к выходу, но тут его нос уловил благоухание разрезанной дыни-скороспелки. – Пару ломтиков, и пойдем.
Краем глаза, старший Хёрдакнутссон уловил движение под столом. Ожидая увидеть там песика, или по крайности кухонного хорька, он отрезал кусок ветчины и опустил руку под стол. К его удивлению, кусок схватила ручонка с начерненными ноготками. Горм заглянул вниз. Под столом сидела маленькая девчонка, с ног до головы в черных кружевах.
– Ярл Горм, Гаилавира хофдинга, – представил дитя Бермонд, сидевший в странном кресле с четырьмя ручками, торчавшими вперед и назад. На его левой ноге красовался лубок из коры, полотна, и глины, украшенный Яросветовым знаком.
Горм, как подобало случаю, отвесил поклон. В качестве ответного приветствия, он получил:
– Что кланяешься, дыни тоже дай. Теперь смотри. Вот как надо!
Девчонка завернула ломоть дыни в ветчину и откусила.
Хёрдакнутссон последовал ее примеру:
– Ммм! Действительно здорово! Всё, всё, пошли, а то весь суд пропустим!
– Ты, Скегги, больно издали начал, – заметил знахарь, вставая со скамьи. – Какое отношение эта энгульсейская битва несколько лун назад имеет к сегодняшнему суду?
– Щеня, ты хоть и целитель, провидящий волю богов, а вот с возвышенной созерцательностью и уважением к последовательности событий у тебя ну ни на крольчиный чих! Главное, там дальше так красиво… Ладно, расскажу, как троллю, – Скегги пошел вслед за провидцем воли богов. – Эгиль привез Торольвову долю добычи Асгерд, его вдове… Нет, тут нельзя просто говорить, что произошло! Он был в нее тайно влюблен, еще когда был подростком, а она тогда видела только Торольва… Потом, Эгиль такое сложил!
«Прежде смело в очи
Женщинам смотрел я,
Ныне робко взоры
Долу опускаю[142].»
– Так, кроме Эгиля, никому не сказать, – согласился Родульф.
– В этой висе он спрятал имя Асгерд, – добавил Горм.
– Как? – справилась из-под стола Гаилавира.
– Вправду уже пора идти, – решил Бермонд. – Ансила, Тиус!
Из смежного покоя, в кухню вошли два дюжих гутанских карла, с плечами, несмотря на теплую погоду, прикрытыми плащами из волчьих шкур. Домовые карлы подняли кресло, в котором сидел сын Тразимонда, за торчавшие ручки, и понесли к выходу. Остальные потянулись за несомым Бермондом, оставив оружие в кухне. Горм воткнул сакс в колоду и тоже пошел к выходу.
