– Так поезжайте, поезжайте, – сказал он уже мягко, отходя от окна, и вздохнул. – Нажмите на эту чертову ларечницу. Пусть, пусть вспомнит. У этих баб память бесовская. Я еще в царское время одной пятак не отдал, так она мне после Октября вспоминала. А то фамилии она забыла... Вспомнит!
Зазвонила вертушка. Личная секретарша по всем кабинетам искала наркома. Срочно вызывает Москва. Из личного секретариата Николая Ивановича. Нарком осторожно опустил трубку на рычаг и как-то очень просто и даже покорно взглянул на Неймана. И в то же время что-то огромное мелькнуло на миг в его глазах. Он хотел что-то сказать, но резко повернулся и вышел.
– До свиданья, товарищ нарком, – запоздало вслед ему крикнул Нейман.
– Да, да! – ответил нарком уже на пороге. – Да, да, до свиданья! Поезжайте на Или, спросите получше. У них такая память...
Нейман пришел домой усталый, разбитый и только что переступил порог, как к нему из кухни бесшумно метнулась Ниловна.
– Здр... – начал было он, но она прижала ладонь к губам, кивнула на Тамарину комнату и поманила его за собой на кухню.
– Тамара-то наша, – зашептала она, – сначала все говорила сама с собой, я все слушала, думала, по телефону, нет, сама с собой! А до этого они с Роман Львовичем в ресторане были. А вернулась... Шаталась. Он ее под руку.
– Та-ак! – Нейман быстро скинул плащ, подошел к зеркалу, поднял с подзеркальника гребенку и провел по волосам. Они у него были волнистые, густые, и он гордился ими. – Так, значит, без меня весело жили. Хорошо! – Он подошел к двери ее комнаты, постоял, послушал. Она, верно, что-то говорила, но слов он не разобрал. Тогда он стукнул и спросил: «Можно?»
– Это ты, дядя? – отозвалась она. – Войди, войди, ты кстати приехал, здравствуй. Письмо тебе тут от Романа Львовича.
Она встала с тахты, взяла со столика папку, распахнула, вынула оттуда большой, в лист, конверт, протянула Нейману. На конверте было написано: «Р.Л.Шерну. Лично».
– Откуда это у тебя? – удивился и испугался Нейман. – Роман забыл? Так зачем же ты его распечатала?
– Да он не был запечатан, – усмехнулась она, – лежал на самом виду на твоем столе. Так что смотри.
– Да зачем мне это? – воскликнул Нейман. – Совсем не интересуют меня дела Романа.
– А поинтересуйся, поинтересуйся, – продолжала она тем же тоном, не то насмешливым, не то презрительным. – Там бумажка вверху лежит, ты ее посмотри... Да я тебе ее прочитаю.
«...Метод переливания трупной крови является блестящим завоеванием советской медицины. Впервые он был применен в институте Склифосовского в 1932 году, а в 1937 году разрешен на всей территории Советского Союза. Трупная кровь имеет следующие преимущества перед донорской: во-первых, – слушай, дядя! – кровь внезапно, без агонии умершего (она повторила: без агонии) благодаря феномену фиброгенеза остается жидкой и не требует добавления стабилизатора, – она взглянула на Неймана. Тот стоял и слушал. – Во-вторых, от трупа можно в среднем изготовлять до трех литров крови, что позволяет в случае надобности производить массивные переливания одному реципиенту без смешения крови различных доноров. В-третьих, кровь признается годной только после вскрытия трупа. При изменении в легких, желудке, селезенке, печени кровь бракуется как негодная. До сих пор, однако, добыча этого ценнейшего продукта была связана со случайностями и поэтому главным образом использовалась кровь погибших от уличных катастроф. Ныне же мы, работники медицинской части управления, учитывая обстановку и легкость получения свежей трупной крови, вносим рационализаторское предложение...»
– А ну перестань! – оборвал ее Нейман и стукнул кулаком по столу. – Дай сюда эту гадость. – Он вырвал пакет и отбросил его на тахту. – Ах ты, сумасшедшая дура, – выругался он. – Березка! Боттичелли! Додумались, сволочи!
– Это ты про кого? – спросила Тамара.
– Не про тебя же. – Он съел какое-то слово. – И тот христосик тоже... Ух, я бы их!.. Брось об этом думать, а то додумаешься! Ну, она дура, психопатка! Только и всего! А Роман тоже хорош, подбросил тебе эту штучку. Слушай, он ведь нехороший, этот Роман! Очень нехороший. Конечно, мне он брат, и я его люблю, но все-таки... он... нехороший! Черт знает что у него в голове. Строит из себя что-то... Видишь ли, хочет при всем при том, что у него есть – а у него уже много чего набралось, – остаться честным и хорошим. Чистеньким быть хочет. А что такое честность? Большая советская энциклопедия до этой буквы еще не дошла...
– А разве такие не все?
Нейман внимательно взглянул на нее, вдруг подошел и взял ее за руку.
– Слушай, мне что – звонить сестре, чтоб она немедленно приехала и забрала тебя? – Она молчала. – Ну говори же: звонить? Я позвоню! Вот сейчас и позвоню! Ведь эти штучки знаешь где кончаются? В печи! Следовательница! И я, дурак, верил, что ты можешь! На первом же алкоголике, засранце испеклась! Нечего тебе было тогда и ГИТИС бросать! Пела бы сейчас в оперетке. А я тобой гордился, я-то говорил: такая умница, такая чуткая! Ничего! Показала свой ум! Боже ты мой, – взмолился он вдруг, – Бог Авраама, Исаака и Иакова, как говорил мой отец. Как же нынешним всем мало надо! От одного щелчка валитесь! Если бы мы были такие, как вы, то была бы у нас Советская власть?! Кончила бы ты юридический институт? Да просто вышла бы замуж за грузинского князька или таскалась бы с таким же вот, как этот Зыбин; он бы стишки читал, а ты бы ему хлопала... Вот это вернее. – Он говорил и ходил по комнате. В коридоре вздыхала Ниловна.
– Да что ты такое говоришь? – воскликнула Тамара.
– А что? Не нравится? А мне тебя видеть такой нравится? Вот я сейчас опять ехать должен, так как же я тебя такую могу оставить?
– Куда ехать? – спросила-она.
– На кудыкину гору журавлей щупать – не снеслись ли! По делу ехать. По этому же идиотскому делу и ехать. Ну как я тебя оставлю? Ведь ты же следствие ведешь. Следствие по делу настоящего врага. Уже по всему ясно, что он враг, а ты... Честное слово, не знаю, что мне и делать. Ведь уже до наркома что-то дошло! Ах ты...
Она вдруг подошла к нему, обняла его за плечи и потерлась, как в детстве, подбородком о его плечо.
– Ну, ну, – сказала она виновато и покорно, – не надо! Все будет в порядке. Просто меня этот прохвост действительно довел до ручки.
– Да чем же, чем? – воскликнул в отчаянии он. – Боже мой, чем же именно он мог тебя, умную, ученую, довести до чертиков? Чем?
– Не знаю. А скорее всего, не он довел, а сама расклеилась. У нас же в семье все немного, – она покрутила пальцем возле лба.
– Даже и папа? – усмехнулся он.
Тамара успокоилась и снова села к столу.
– Ну, если он отпустил меня из ГИТИСа в ваш юридический институт, – улыбнулась она и украдкой сняла слезы, – значит...
_Она подошла к зеркалу, взглянула на себя и, отойдя, сразу забыла свое лицо_.
Начальника ОЛП трясла за плечо жена, а он только мычал и отбрыкивался. Вчера он набрался на свадьбе так, что завалился на хозяйской кровати, а потом его еле дотащили до дома.
– Миша, Мишенька, вставай, вставай. Тебе говорят, вставай! – надрывалась жена. – Прокурор приехал. Вот он сейчас войдет, Миша, Мишенька, неудобно же!
Миша только мычал и утыкался в подушку. Нейман вошел и, легко отстранив жену, спросил:
– Голова, Миша, болит?
– Угу, – ответил Миша не поворачиваясь.
– А опохмелиться хочешь? На вот, опохмелись.
– Ну? – сказал Миша не оборачиваясь, но протягивая руку.
– Вот. Бери. Да повернись ты, повернись! Давай, давай!
– Давай-давай знаешь чем в Москве подавился? – вдруг очень бодро спросил Миша, по-прежнему не двигаясь. – Ты кто?
Жена подошла с ковшом и вылила его на голову начальника. Тот сразу вскочил и заорал:
– Убью, стерва! – но тут увидел Неймана со стаканом в руке. – Дай! – приказал он ему.
Тот отстранил стакан.
– Одну минуточку! Ларечница Глафира работает у тебя?
– Так я ее, стерву, убью, – сказал начальник спокойно и сел на кровать. Глаза у него были красные, как у кролика, – заключенным водку продает. Это как? Убью и не отвечу. Ну, что ты выставил его как... дай!
Он опять протянул руку, но Нейман опять отвел стакан и спросил:
– Сегодня ее смена?
– Она сейчас придет, – сказала жена, – она должна будет принести.
Начальник еще посидел, посмотрел на Неймана, и до него что-то дошло. Он вдруг встал, прихватил на себя одеяло и молча вышел из комнаты почти трезвой походкой.
– Извините, – сказал он уже из коридора.
Наступила неловкая пауза. Жена подвинула к себе стул и села. Она глядела то на пол, то на Неймана. Тот тоже взял стул и сел. Так они и сидели друг против друга. «Ну как будто конвоирует, сволочь», – подумал Нейман и сказал:
– Воды у вас можно попросить?
– Можно, – ответила она, но не двинулась.
«Ах ты, стерва! – опять подумал Нейман. – Вот стакан с водкой стоит, выпить разве?»
– Такая у вас жара, – сказал он. – Ехал на машине, так пыль на зубах скрипит.
