Потом я поведала про Ленку поподробнее, пытаясь понять сама же по ходу повествования, отчего да почему Ветер с ней, а не со мной. «Пся крев, сука!» — писала я.
В общем, получилось довольно сбивчиво и непоследовательно. Но Жанна сама просила строить письмо естественнее, как попрёт, ей, мол интересен живой поток, а не грамотность речи.
Богине понравилось, она спросила разрешения разместить эту писанину на сайте, в разделе «About Myself-ики». Я согласилась, конечно — да пусть читают. Мне не жалко! Ни себя ни их.
Встала перед зеркалом, изогнулась, на попу свою смотрю — а на ней у меня бабочка с прорисованной по контуру тигриной рожей. Прикольная очень. Типа, я киса такая, и летящая, как бабочка. Символ женственный и страстный, как мне объяснил мастер, трогая за попу чуть больше, чем нужно для работы. Похвалил мою прелестную задницу, набивал долго и упорно — два сеанса ушло, я еле выдержала. Больно все же! От анестезии отказалась — надо же было себя наказать как следует. Я набила её для Ветра, собственно говоря — а он для меня грех, и я наказания заслуживаю. Мечтала, что он будет в восторге, ему моя попа слишком нравится. А он посмотрел, потрогал — да, прикольно! И всё. Урод. Ладно, зато другие в восторге — не подумайте чёрти что, подруги там, или просто случайные свидетели! Я не столько развратничаю, сколько изображаю! Такой скромницы в душе, то есть истинной скромницы, которую так коробило бы от всякой дряни, как меня, до самых глубин, у которой душа под кожей, и значит совсем легко истинно изнасиловать — такую скромницу ещё поискать!! Думаю, я всё же, настоящий панк — ведь панк, это человек, которого добивает и сильно потрясает, коробит несовершенство мира! И это человек по-настоящему образованный и воспитанный, но сознательно сделавший выбор в пользу низости физической и болезненной душевности — отсюда и столь прочная репутация панков, как садомазохистов. То есть, панк выбрал свой путь отребья сознательно, это путь свободы, один из них. Сознательно, а не потому что другого не знает! Не зная ада, не познаешь рай. Я вот — из прекрасной семьи, аристократической и образованной, мои родаки построили бизнес на личных научных разработках! Не херня-мерня какая-то! Интеллигенция! Сливки общества. Так-то.
О чём я? А, про тату… ещё что-ли сделать? Наверное!
Первую свою татушку я набила в пятнадцать лет, когда увлеклась всерьёз панк-роком и прочими тяжелыми радостями. Такой маленький, едва заметный иероглиф «PND» (панкс нот дэд) на шее, под тонкими волосиками, где сексуальная ямочка, чтобы мама не заметила. Купила косуху, подрубила инет для тёрок на нефер-форумах, искромсала волосы и джинсы. Тогда же страстно возмечтала про «Харлей». Ну, хотя бы «Урал». Все мы детьми были, чего уж там. А папа с мамой запретили напрочь. Разобьёшься — и точка! Гроб, мол, на колёсиках! А хрена я так уж им стопудняк должна разбиться?? Чё за тупизм? Нет, так и не подарили. Никакие умоления и обещания не помогли. Потом уже была прекрасная возможность свои бабки накопить, и купить. Теперь хватит на что угодно, папа процент отсчитывает, и пока на самообеспечение не перейдёшь — типа там на работу к ним выйдешь, и все дела — то пожалуйста, потроши свой счёт, покупай что хочешь, взрослая уже. Но… на сегодня уже спилась, и курю так, что лёгкие скоро отвалятся. Страшно под травой кататься! Пьянка дороже! А главное — уже поздно. Мне это уже не надо. Отгорело. Не вернуть… По этой же причине и тачку не заимела ещё. Потому как после универа никогда не знаю, куда попрусь, и где приспичит валяться пьяной. Вот так! А вы говорите — деньги, деньги… не в них счастье, хоть и пошлая фраза. Ветра не купишь…
Вот Гоблин пусть катает меня теперь, раз подвязался! Хороший мальчик, покладистый — хочешь трахаться — пожалуйста! Хочешь бухать — «Поехали к тебе!» Травы — смотаться к «хорошему знакомому» в отдаленный район Черниковку никогда не трабл! Безотказный, как шлюха с наивными щенячьими глазами.
Вот, катаемся значит, с Гоблином. Путём не отошли ещё от дури, подташнивает. Вечер уже, довольно поздний, я подмерзаю, к нему, тёплому дураку, жмусь. Бли-нн, надо было по-любасу джинсы напялить, хоть и грязные, как была в юбке — так и погнали. Похомячили пирожков на углу, пива добавили. Кумар постепенно возвращается — на невыветренное нутро пива, конечно! Самый разгон идёт на следующий вечер, если бухать без перерыва. Ржём, весело! Как манаги напились.
Ну, приехали на Пятачок — ветром занесло. Гоблином, не Ветром. Могла бы думать, подумала бы, что сто пудов никого там нет! Хоть и не знаю, скока время, а и так ясно — по вечерам половина где-то, другая половина ещё где-то. Не смешно? А я всё едино ржу.
Короче, в этот раз там сидели постоянные обитатели: пьяный Бормотун — 1 шт, Крис-и-Антихрист — 1 шт, тож пьяный. Маша-Король с какой-то пьяной мужицкой мордой, Зоська (она-то здесь откуда?) и какие-то пацаны — 2 шт. Выпала я из тусовки, никого не знаю уже! Сели, принялись курить Гоблинские сигареты всей кучей, он по-накурке щедрый. Мы ржём, остальные поудивлялись и тоже развеселились. Хорошо так стало — ни Гдетыгдеты тебе, ни Ветра. Класс!!
И вдруг:
— Народ! Тсс! — поднимаю вверх пальчик: вроде байк поёт где-то недалеко, во дворах. У меня слух под травой всегда концентрируется и обостряется. Зрение — другое дело, раз туман пополз, значит, приход. Но, да ладно, не о моих особенностях пяти чувств речь. Все затихли, а я тычу:
— Во! — выруливает между домом и магазинчиком байк: у всех челюсть до полу, глаза в пять копеек екатериниских: «Харлей»! Настоящий, хромированный, блестящий, сексуальный — не хухры-мухры! Ва-аще! Не то, что мы тут на «Уральчике», патриоты бедные… У-у, какие у Гоблина глазки стали — козёл позавидует! Сами прикиньте. Когда все малость очухались, можно было и на седока перекинуться — тоже есть на что пообалдевать, само достоинство и простота, так ловко замешанные в одном байкере! Он поздоровался и с каким-то непонятным интересом уставился на меня: оглядел обстоятельно, деловито — не как женщину, а как некий говорящий предмет, пока все его байк щупали и охали. Хотя он больно-то не позволял, иногда говорил чуть свысока:
— Но-но! Не бескультурствуйте!
А мне просто кивнул, глядя странноватыми тёмными глазами прямо в глаза:
— Шут!
— Дика! — а руки не подал, и я убрала протянутую было ладонь. А ресницы-то у мальчика шика-арные! Над такими дивными и пугающими глазами…
— Дикая! — положил мне лапу на плечо Гоблин. Меня это немного раздражило — смотри-ка, хозяин, блядь! Только я всмотрелась что не так с парнем, а он… с меня эти глазюки большие, холодные аж весь кумар враз согнали! Наркоман что ли? Героиновый видно, тени на веках, волосы длинные как прутья, ирокез выбрит, а кожа пересохшая, какая-то серая. Белки глаз желтоватые, а зрачки широкие — широкие, и не поймешь, какого цвета. Губы сильно шелушатся — а катаешься без шлема, мальчик! Гоблин, конечно, давай с ним чё-то забодяживать о своём железном. Шут охотно отвечает. Потом смотрю, уже не знает как отклепаться от него. Просто в игнор, встал в полный рост, и перекрывая общие вялые базары, ни на кого не глядя всё так же пусто, объявил:
— Народ! Завтра в девять в «Экваторе» концерт наш, новая группа «Дети Смерти», так всех вас ждем! Вход бесплатный! Будет круто, халявное пиво, замогильный угар и вонь разложения, в том числе и морального, обещаем стопудово!
— Чё такое, чё играете? А кто? — народ малость оживился.
— Колбасим железный индастриал, я на ритме, Патрон Дурь — ну, вы наверняка не знаете! — с эдаким пафосом, тьфу! — Поёт, то бишь воет, и бас мучает, барабила Кайф и две девушки, — тут он сделал многозначительную паузу, — оч-чень красивые девушки — Айрин — соло, и Джойс — скрипочка.
— А Патрон… как? — подал голос Бормотун.
— Патрон Дурь, или Дурь Патрон.
— Да, вон он — кто? Чё-то не слыхал вроде…
— Дурь — Хозяин наш, — ответил Шут, и глаза его блеснули синими белками: — Старый-старый панк, ты знать не можешь, он давно-о в глубо-оком андеграунде тусуется. Ваще мутит щас интересную фишку втихаря, повезёт — ещё узнаете! — и зачем-то опять уставился на меня. А ночь сгущается, и так мне нехорошо от этих блестящих лихорадочных глаз… поспешно отвернулась — б-рр! — и наткнулась взглядом на Король. Она страшно побледнела, скорчилась, будто ей желудок свело, и смотрит в одну точку расширенными глазами куда-то в землю.
— Ну ладно, народ, всех жду в Экваторе, раздача пива начинается в восемь. Приходите, особенно вы, девушка!
Я чуть не подпрыгнула, когда он мне руку на плечо положил и наклонился лицом к лицу. Ужас, страшный какой вот так вблизи, стопудово наколотый!
— Вас я за кулисы проведу, только в семь на входе будьте!
Я зачем-то тупо кивнула — мама-бля! Да, конечно, тока вали скорее отсюда!
