На математике первым к ней подошел Дэнни, шести футов росту, единственный парень, с которым она целовалась. Он пригласил ее на последний танец на рождественской вечеринке, а с тех пор они не разговаривали. Она краснела каждый раз, когда видела его, и сегодняшний день не был исключением.
– Слышал про твоего брата, – сказал Дэнни. – Мне жаль.
Спасибо.
Суд уже назначили? Она покачала головой, зная, что выглядит угрюмой букой, но у нее ни слова выдавить не получалось, она едва могла взглянуть ему в лицо. Не так она представляла себе их следующий разговор.
– Что ж, удачи вам.
Он ушел, но эстафета продолжалась: не успела даже краска сойти с ее лица, как палочку подхватила подруга Карин.
– Вся школа только о тебе и гудит, – протянула она.
– Обо мне или брате?
– Ну, поскольку его здесь нет, значит, остаешься ты.
Элли уставилась в учебник по математике, моля учителя поторопиться, и попыталась отвечать как можно более односложно.
Девчонка тем временем склонилась к ней:
– Карин никого не хочет видеть. Заперлась в квартире и не выходит на улицу. Ты это своему братцу передай.
– Мне запретили говорить на эту тему. Но девушка как будто не слышала ее слов:
– Мы ей посылаем сообщения, но она не хочет с нами встречаться. Ни с кем. Даже со Стейси.
– Извини, но мне нечего сказать.
– Неужели тебе не стыдно? Элли бросило в жар.
– С какой стати мне должно быть стыдно?
– Ну, знаешь, если бы я была единственным человеком в доме, когда рядом кого-то насиловали, то меня бы совесть загрызла!
У нее как гора с плеч рухнула, когда вошел мистер Фэриш и наконец начался урок. В тетради Элли записывала формулы, но в голове пыталась воссоздать последовательность событий, словно раскладывая фотографии в хронологическом порядке. Вот Том приводит к ним домой Карин, Стейси и троих приятелей. Субботний вечер, родителей нет дома. Элли поднимается наверх. Чуть позже выглядывает в окно и видит Тома и Карин – они обнимаются. Еще позже целуются на лестнице у двери в ее комнату. Рука Тома ползет по спине Карин. Та поднимает ножку, обутую в туфлю на каблуке, и прижимается к нему плотнее.
Никто не знал о том, что Элли видела этот поцелуй, ни одна душа в мире. Если Тому нравилась Карин, а он нравился ей, зачем ему обижать ее? Зачем брать то, что она готова была отдать и так?
За математикой шел английский – последний урок перед большой переменой. Одноклассники или настойчиво задавали вопросы, или сидели молча и сверлили ее взглядами. Может, когда все наконец насмотрятся на нее и определятся со своим отношением, все вернется на круги своя и они и дальше будут вести себя так, как раньше, то есть не замечать ее в упор?
На перемене в коридоре оказалось не так уж ужасно. Никто ее не толкал, не пихал и не прижимал к шкафчикам. В туалете была лишь одна другая девочка, и та улыбнулась и просто поздоровалась.
Элли начала расслабляться. Не так уж все плохо. Вот Карин сейчас намного хуже – сидит в своей квартире, ни с кем не общается. Наверняка жалеет, что заварила эту кашу, и мечтает, чтобы Том был ее парнем, а не злейшим врагом.
И вот когда она увидела Стейси с подружкой на скамейке под деревьями, то сразу решила, что сделает.
Вдруг преисполнившись мужества и уверенности, подошла и встала перед ними. Те в полном изумлении уставились на нее. Но отступать было уже поздно.
– Как там Карин? – спросила она. Стейси медленно покачала головой:
– Ты со мной разговариваешь?
– Да. Я спросила, как Карин.
– Отвянь.
– Мы с тобой встречались, когда ты тогда пришла ко мне домой, помнишь? Я знаю, что вы дружите, и не хотела делать вид, будто мы не знакомы. Я так решила.
– Решила? – Стейси скривилась, будто в рот ей попало что-то горькое.
– Да. – Элли поняла, что вся красная, и возненавидела себя за это. – Говорят, она не выходит из дому.
Стейси встала и сделала шаг ей навстречу. У нее были тонкие губы и бледная кожа. Глаза карие. Раньше Элли этого никогда не замечала.
– Если бы твой долбанутый братец мне слал сообщения с угрозами, я тоже боялась бы выйти.
– Но ему запрещено посылать ей сообщения…
– Я говорю о том, что было до того, как она сказала, что пойдет в полицию.
Элли покачала головой. Она понятия не имела, о чем это Стейси.
– Но как она сейчас? Меня вот что интересует. Стейси подошла еще на шаг:
– Карин не выходит из квартиры, не хочет общаться с нами, не ходит в школу. У нее нервный срыв. Довольна?
– Мне очень жаль.
– С чего бы это? Что ты сделала, чтобы жалеть?
– Ничего. Мне просто жаль. Можешь передать ей это?
– Думаешь, ей есть дело до твоих гребаных сожалений?
От унижения у Элли все лицо горело, и шея, и грудь. Даже кончики пальцев. Она отвернулась. Но Стейси схватила ее за рукав:
– Никуда ты не пойдешь!
Элли вырвала руку и попыталась пройти мимо них, но Стейси с подругой окружили ее с двух сторон и начали теснить к забору. Идеальный маневр – они его словно отрепетировали. Встали перед Элли, загородив ей путь. Она попыталась ответить им твердым взглядом, но трудно было сосредоточиться: площадка плыла перед глазами.
– Ты почему копам ничего не рассказала? – рявкнула Стейси.
– Потому что ничего не видела.
– Это как?
Обе девчонки сверлили ее глазами. Элли попробовала их оттолкнуть, но они толкнули ее в ответ. Она споткнулась и чуть не упала.
– Ты где была в ту ночь? – спросила Стейси.
– Спала.
– Ну да, надо же! – огрызнулась ее подружка. Другие заметили их перепалку. Трое парней наблюдали за ними, стоя у забора.
– Девки дерутся, – усмехнулся один.
Но Элли совсем не хотелось драться. Однако теперь на них все смотрели, и она просто обязана была что-то сделать, что-то сказать. Если не защититься, она будет выглядеть глупо. Или, еще хуже, так, будто ей действительно есть чего стыдиться.
Она снова попыталась вырваться:
– Выпустите меня. Стейси откинула голову:
– Или что? Что сделаешь, сука? Изнасилуешь меня? Она перешла на крик. Подбежали ребята.
– Она мне угрожала, слышали? – рявкнула Стейси, повернувшись к ним. Ее глаза сверкали.
Все больше и больше ребят сбегалось на шум. Элли поплохело. Да что же это такое? Что творится? Ей показалось, что ее сейчас вырвет.
– Отпустите меня.
– С какой радости?
– Ведь я вам ничего не сделала.
– Но ты лживая сестрица ублюдка – вот ты кто! И тут в Элли закипела ярость, как молоко на плите.
– А ты, Стейси? Как назвать ту, кто бросает лучшую подругу, чтобы остаться наедине с парнем?
– Я ее не бросала, а оставила с твоим братцем. Мне-то откуда знать было, что он маньяк?
– Зачем ему было ее насиловать, раз она сама вешалась ему на шею?
– Затем что он педофил и извращенец, как и вся ваша семейка. – Стейси закатила глаза, играя на публику. – Мать твоя с собаками трахается небось.
– Ну да, конечно. – Элли сложила руки на груди. – Что еще скажешь?
– Что ты сука.
– Повторяешься.
– Уродина недотраханная.
– Очень оригинально. – Элли сделала шаг. В голове прояснилось, мысли, горячие и яркие, вспыхивали, как фитили. – Но я хоть не жирная.
Стейси в ужасе оглядела себя:
– Я не жирная!
– Самовнушением занимаешься?
Рядом кто-то рассмеялся, и Элли ощутила неподдельное удовольствие. Стейси облизнула пересохшие губы.
– Ну же, – подначила ее Элли, – неужели ничего больше придумать не можешь? Или на самом деле такая тупая, как кажется?
– Сама тупая.
– Это как это?
– Ботанка. Взгляни на себя, на колготки, на туфли свои дурацкие.
На лице у Стейси был слой крем-пудры цвета загара. По линии скул слой кончался, и виднелась некрасивая пограничная линия. Лоб и нос были покрыты россыпью прыщей. Она вспотела.
Элли пожала плечами:
– Переодеться всегда можно, а вот с твоим лицом что-то сделать, увы, будет сложнее.
И снова хохот.
