Он не очень верил, что это правда. Но при определенных обстоятельствах могло стать правдой.
* * *
Когда они вернулись домой, Глинис настаивала, что не голодна, но Шеп убеждал ее, что сейчас необходимо поддерживать силы. Он отлично знал, что для нее такое предложение будет равносильно жизненному проклятию, но все же отважился и посоветовал ей набрать вес перед операцией. После буйства в гараже в Форд-Вашингтон – никто из них не поднял руку, но то, что произошло между ними, действительно было буйством – они вели себя спокойно, подчеркнуто безразлично. Шеп вызвался приготовить ужин, хотя это никогда не считалось его обязанностью. Он старался представить это как жест раскаяния; он хотел обозначить своим поступком начало целой эпохи раскаяния, в которой еще будет много уступок и жертв и еще много приготовленных им ужинов. Она не была настроена ругаться, как и готовить ужин, поэтому уступила.
– Папа готовит ужин? – удивился Зак, заглянув в кухню. По складу характера или из-за возраста в свои пятнадцать он стремился привлекать меньше внимания и оставаться почти незаметным. Он посмотрел на отца, чистящего картошку. – Что ты натворил?
Интуиция детей всегда поражала Шепа и немного раздражала.
– С чего мне начать?
Они решили не говорить детям о болезни матери до тех пор, пока не смогут подготовить их к тому, чего следует ожидать, и не получат вторичное подтверждение диагноза. Возможно, это был лишь повод; они просто старались отложить неприятный разговор. Но Зак чувствовал: что-то произошло. Поскольку он никогда не ужинал с родителями, этот факт проникновения в кухню можно было расценить как шпионскую вылазку, а изучение содержимого холодильника – всего лишь как предлог.
Однако Шеп был рад появлению третьего лица, что помогало разрядить обстановку и создавало видимость нормальной семьи – голодный прожорливый подросток, родители, роющиеся в кладовке в поисках продуктов. Банальная сцена из прошлой жизни. В скором времени Заку предстоит научиться быть «хорошим сыном», а заодно и притворяться.
– Куда-то уходишь? – спросил Шеп.
– Не-а, – ответил Зак, для друзей Зет.
Родители окрестили его Закари Накер еще до того, как узнали, что родится мальчик. Им обоим хотелось гармоничного звучания имени и фамилии, так стрекочет печатная машинка, тук-тук, и ритмично стучит колесами по рельсам старый паровоз. Похоже на название одной из книг «доктора Сьюза» («Кот в котелке» был, кажется, последней книжкой, которую Зак прочитал от корки до корки). Благодаря своему яркому имени он становился центром внимания, что было слишком для мальчика, отчаянно старавшегося не отрывать глаз от пола, зато он ютился в конце алфавитного списка и обозначался самой таинственной и загадочной буквой.
– Но сегодня же пятница! – сказал Шеп.
Он просто старался удержать сына в кухне. Зак нечасто выходил из своей комнаты. Редкие вылазки он совершал в основном в комнаты своих друзей. Они жили в Сети и часами не отходили от компьютера, не отрывались от игр, которые вначале приводили Шепа в отчаяние, пока он не нашел этому объяснение. Самым привлекательным в них была не жестокость и кровь. В те дни, когда выдавалось свободное время – когда это было? – Шеп любил разгадывать кроссворды. Он не был очень в них силен, но это даже лучше; к ним можно было вернуться в следующий раз, поскольку много клеточек так и оставались незаполненными. Смешно, конечно, сравнивать эти два занятия, но драйв тот же. В обоих случаях главным была предельная концентрация внимания; не важно на чем. Против этого нечего было возразить, он и не стал.
– Для меня это просто очередной день недели, – сказал Зак, закидывая пиццу в ростер.
Он был долговязый и худой, поэтому мог позволить себе такую еду. Шеп закончил с картошкой и с интересом посмотрел на сына. Части его лица росли и изменялись каждая по-своему: лоб слишком широкий, губы слишком пухлые, подбородок слишком маленький; полное несоблюдение пропорций, похоже на старый драндулет, собранный из деталей разных машин. Шеп мечтал успокоить мальчика, сказать, что через два-три года все уладится, черты лица обретут симметрию и четкость.
Он не знал, как сказать это, чтобы не показаться льстивым, боялся, что его обещания, что Зак скоро будет очень красивым, лишь дадут понять сыну, насколько он сейчас безобразен.
– Привет, ма. – Зак покосился на мать, сидящую на краешке стула с необычайно сосредоточенным лицом. – Устала? Ведь только семь часов.
Она слабо улыбнулась:
– Мама стареет.
Шеп почувствовал, что игра в счастливое семейство для Зака уже слишком. Мальчик не знал, что до прошлой недели его отец собирался сбежать на Восточное побережье Африки, что его матери только что поставили редкий и страшный диагноз, и он даже не подозревал, что в болезни мамы виноват отец. Все недосказанное, эти непроизнесенные звуки вызывали тошноту, как гаджет, создающий набор высокочастотных ультразвуковых волн, который некоторые магазинщики прикрепляют на ночь к витрине, чтобы отпугнуть воришек. То, что притупившийся слух взрослого человека не позволял уловить, было доступно для подростка, такое поведение можно назвать эмоциональным мошенничеством.
Зак вытащил пиццу из ростера раньше времени, завернул в бумажное полотенце и понес свой полусырой ужин к себе наверх, даже не удостоив родителей фразой: «Давайте, пока».
Запеченная курица, отварной картофель и зеленая фасоль на пару. Глинис оценила его старания, но съела лишь несколько кусочков.
– Чувствую себя толстухой, – призналась она.
– Ты слишком худая. Тебе просто кажется. Надо перестать об этом думать.
– Я же не могу в одночасье стать другим человеком.
– Оставайся такой, какой была, но ешь больше.
– Думаю, – сказала она, – тут дело не в твоей курице. – Это было истинной правдой. Говоря о пользе хорошего питания, надо было учитывать, что хороший аппетит напрямую связан с общим позитивным настроем.
Шеп поймал себя на совершенно бесполезном, но очень сильном желании, чтобы этого всего никогда не происходило. Ему захотелось прекратить все одним властным приказом: так он говорил Заку, что запрещает ему играть в компьютерные игры, пока тот не станет учиться лучше, и все быстро разрешится. Но ничего не разрешилось, и желание пропало. Он встал у нее за спиной, положил руки на плечи и потерся щекой о ее висок, как преданный хозяину жеребец.
– Это не потому, – сказала она, – что любая уважающая себя женщина захочет, чтобы муж с ней остался.
– Ох, не думаю, что я смог бы уехать вопреки всему. Даже если бы ничего не произошло.
С его точки зрения, еще одна жертва. Вероятно, он действительно не смог бы уехать на Пембу. Как неустанно напоминал Свадебный фонтан, стоящий в соседней комнате, он был водой.
– А что, если бы все выяснилось через неделю или две? Было ясно, что их разговор о том, почему женщина всегда
хочет, чтобы мужчина остался с ней, продолжается, хоть и немного иносказательно на тот случай, если Зак опять появится в кухне. Типичный для многих родителей способ общения, приводящий, как правило, к обратному результату – подслушав такой диалог, дети находят в недосказанности подтверждение самых страшных своих опасений. Не важно. Во время их разговора Шеп был вынужден признать куда более страшные факты.
– Я бы вернулся, как только узнал, – сказал он.
– Ты же сказал, что не смог бы уехать.
– Ты говорила гипотетически. Я тоже. Прошу, давай не будем об этом.
Нелепая просьба. Десять лет назад ее сестра Руби отправила им в подарок настольный письменный прибор, однако ее выдала табличка на обратной стороне, сообщающая, что это бесплатная рекламная продукция «Сити-банка»; Глинис не упускала случая ответить ей тем же на каждый следующий день рождения. Так же Петра Карсон, ее заклятая подруга по художественной школе, приняла за чистую монету призывы Глинис откровенно высказать мнение по поводу ее работы и отважилась заметить, что ее лопаточка для рыбы, возможно, «немного коротковата и толстовата»; бедняжка пыталась, поняв свою оплошность, засыпать Глинис комплиментами, но безрезультатно. Если Глинис и могла воздержаться от комментариев по поводу передаренных подарков или критики ее творений, то простить или забыть о супружеском предательстве было выше ее сил.
Измотанная за день, Глинис решила лечь пораньше, и Шеп обещал вскоре к ней присоединиться. Когда она ушла наверх, он вышел во двор. Поле для гольфа через дорогу выглядело неухоженным и походило на запущенный сад. Погода прохладная, небо безоблачное. Без пальто было неуютно, он поднял голову и следил за самолетом на фоне звездного неба. Дождавшись, когда стихнет гул и исчезнут из вида проблесковые огни, он вернулся в дом, запер на ночь дверь и поднялся в кабинет. Из-под двери комнаты Зака пробивался свет. Шеп достал из верхнего ящика стола сложенную распечатку электронных билетов. На них стояла сегодняшняя дата. Один за другим он вставил их в шредер. Аппарат с треском поглотил бумагу; в корзину сыпались мельчайшие, словно конфетти, кусочки, в которые превращалась его Последующая жизнь. Он когда-то купил шредер, чтобы избежать случайного похищения документов; чудесным образом теперь аппарат похитил его собственное «я».
