головой. «Интересно, а что они так столпились то, вон ведь места сколько», — промелькнул в его голове мысль, до которой, вообщем-то, Ленчику не было никакого дела. Подумалось больше от отсутствия других мыслей и от нечего делать.
Ответ на его праздный вопрос пришел быстро. Приблизившись к остановке, а Ленчик шел к ней, как раз со стороны понурого инвалида, ему в нос ударил запах человеческих испражнений и мочи. Под инвалидной коляской было огромное мокрое пятно, вокруг летали мухи, сбоку, возле колеса, стояла картонная, промокшая снизу коробка из-под обуви, в которой валялась какая-то мелочь.
Ленчик остановился в трех метрах от инвалидной коляски. Он видел, как от бедолаги брезгливо отворачиваются прохожие, как в его отсыревшую коробку издалека швыряют копейки, словно объедки со стола цепному, запаршивевшему и голодному псу, как некоторые морщили свои носы, носики, носища, покрывая холенные лица морщинками и морщинами и недовольно возмущались: «что это такое?..какая вонь…куда смотрят?..». Ленчику было не понятен последний вопрос, так как ответ знал даже он: «Смотрят туда же, куда и каждый из нас».
А инвалид сидел в мокрых, запачканных и смердящих брюках с опущенной головой, смирившись со своим положением, просто, ожидая, когда его коробка хоть немного наполнится мелочью и тогда, может быть, кто-то из местных бомжей, что-нибудь ему купит поесть и выпить.
Ленчик всматривался в него. Это был далеко не старый мужчина, немногим старше самого Ленчика. И тогда Ленчик — это разгильдяй и арестант, потративший часть своей жизни на ошибки и всякую ерунду, вдруг постарался понять, что чувствует сейчас этот нестарый мужчина, каково ему сидеть в таком виде под прицелом сотни глаз, в окружении таких же как он мужчин, молодых и красивых женщин, подростков, детей — сидеть, в мокрых от мочи брюках, смердеть и униженно ждать, когда намоченная коробка из-под обуви, хоть немного наполниться мелочью.
Ленчик подошел к инвалиду: «Привет, тебя как звать-то?». Мужчина медленно поднял голову и посмотрел в глаза Ленчику: «Виктор». Ленчик присел на корточки практически напротив Виктора, так, что смотрел на него уже снизу-вверх. Завязался разговор. Прохожие удивленно, а порою с нескрываемым осуждением в глазах и шипящими репликами на устах, поворачивали свои головы, набитые до отказа мыслями о семье, о политике, о подрастающем поколении, о новых покупках, о шашлыках, о лишних калориях и о беге трусцой, в сторону этой парочки: бывшего зэка, и нестарого бездомного инвалида, увлеченно беседующих так, будто они ждали этой встречи долгие годы и наконец дождались.
Ленчик вел себя спокойно и непринужденно, казалось, что они с Виктором старые друзья, а вокруг не жужжит рой зеленых, еще не пропавших до следующего лета мух, нет смердящего запаха, нет мокрого пятна под видевшей виды коляской.
* * *
История Виктора банальна и сурова, как тысячи подобных историй. Родился и жил в Казахстане, после развала СССР в Россию не переехал. Просто Казахстан его Родина, не Россия, так уж выпало. Последние годы периодически приезжал в Россию на заработки, все больше на стройку. Последний раз его и его бригаду, собранную из мужиков с периферии, как говорят в простонародье «кинули». Субподрядчик, а по сути, кровосос-посредник, забрал деньги после сдачи объекта и не появился больше ни на стройке, ни в самой в бригаде, сим-карту в телефоне предусмотрительно сменил. Из вагончиков, в которых проживали работяги, всех горе-строителей само собой поперли, в итоге бригада разбрелась.
Так Виктор остался один. Рассказывая, об утерянных документах, он слегка покраснел и Ленчик предположил, что документы были утеряны, по всей видимости, в пьяном угаре с очередными мимолетными знакомыми.
Ну, есть такая слабость у некоторых мужиков заливать проблемы горькой!
После неудачи со стройкой Виктор начал шабашить, благо на дворе еще стояло лето, связался с бомжами, а три недели назад постепенно стали отказывать ноги, неделю назад не смог самостоятельно передвигаться. Тогда профессиональный инвалид с городского рынка — Паша, зарабатывающий на жизнь песнями под баян, сидя на инвалидной коляске, к которой прикручена табличка с надписью: «Да, не оскудеет рука дающего», и которую он приковывает цепью на подземной парковке, когда уходит домой с очередной «смены» на своих двух, отдал Виктору свою старую коляску. Мир, как выяснилось, не без добрых людей.
Первые несколько дней Виктору помогал, кто-то из местных бомжей, но заботы о хлебе насущном отвлекли помощника от инвалида, из-за чего Виктор остался один на один с собой, со своей обезноженностью, с безденежьем, с расстроенным от всякой полуиспорченной и откровенно непригодной к употреблению пищи кишечником, да еще под открытым небом, так как спуститься в теплотрассу или залезть в подвал он уже на мог.
Под открытым, не всегда ласковым, осенним небом города — миллионника!
Ночевал Виктор в подъездах, в которые еще не воткнули кодовые замки и разные там домофоны. В таких подъездах были не особо рады подобному соседству. Его материли самые активные и принципиальные теоретики борьбы за порядок в стране, при этом, не стесняясь ни соседей, ни детей, и делали все, чтобы следующую ночь бездомный калека ночевал, где угодно, но только не в их прокуренном, оплеванном ими же самими и исписанном пошлыми фразами подъезде, возле их приватизированных квадратных метрах.
Ничего не поделаешь — собственники, матрацовладельцы. Право имеют!
* * *
«Слушай, Виктор, давай сделаем так! Я сейчас куплю тебе еды, по возможности, потом отвезу в гаражи рядом с моим домом, это близко, там есть закуток. Сбегаю домой, посмотрю кое-какие шмотки, возьму ведро с водой, тряпки там всякие, мыло и помогу тебе помыться, ну и переодеться. Как тебе такой план?».
«Я,… ну я не против…,но ты же видишь какой я?», — и Виктор глазами показал себе на бедра.
«Ты не заморачивайся, хорошо? Я же предложил, значит знаю, что делаю», — успокоил смутившегося бомжа Ленчик Киря.
Ленчик зашел в магазин, мелочи, небрежно брошенную в коробку, он не взял. Не взял по двум причинам: во-первых, они лежали на промокшем от мочи днище обувной коробки, во-вторых, туда щедрые люди швыряли именно мелочь, которая, по всей видимости, просто мешалась в карманах, кошельках, сумочках. «Вот так и живем: «На тебе, Боже, что мне не гоже», — заглянув в коробку ухмыльнулся Ленчик.
* * *
Через полчаса Ленчик оттирал запачканные ягодицы и ноги Виктора. Сам Виктор кое-как стоял лицом к железному забору, держась руками за его прутья, чтобы не упасть. Ленчик уверено, без чувства брезгливости, даже с какой-то братской теплотой смывал с тощих ног засохшие и прилипшие к коже кусочки испражнений недавно появившегося в
