– И кому же это так повезло? – спросил Бад.
– Пока не знаю. Мы ведем поиски. Соп Чоппи рассмеялся:
– А как же Брэнда?
– Мы просто друзья, – ответил Серж. – Я ей в этом смысле не нравлюсь.
– Ты что, шутишь? Да она с ума по тебе сходит! Вечно заглядывает к нам, спрашивает, не приехал ли ты.
– Она не в моем вкусе.
– Как? – не понял Боб-бухгалтер. – Она во вкусе любого мужчины.
– У Брэнды много достоинств, – сказал Соп Чоппи. – Высшее образование. Большая грудь.
Серж покачал головой.
– Я не чувствую, что она моя половина.
В это время Коулмэн выворачивал свои веки наизнанку.
– Смотри, так и останется! – сказал Серж.
Коулмэн отпустил веки. Музыкальный автомат заиграл «Роллинг Стоунз».
Серж соскочил с табурета и начал расхаживать.
– Ты хоть понимаешь, Коулмэн? Ты в величайшем баре мира – здесь последний фронтир Америки! Вы только подумайте: мы на Флорида-Кис! Мы – чудо на палочке!
Толпа подхватила: -Ура!
От этих криков миниатюрная женщина в дальнем конце бара занервничала.
– Что там такое?
Мужчина, сидящий напротив, обернулся:
– А, это же Серж! Тот поддал жару.
Завсегдатаи хором его подбадривали:
– Давай, Серж, давай!.. Давай, Серж, давай!..
– I’m a cold Italian pizza, I could use a lemon squeezer!* Ё-ё-ё-у! – Серж развернулся, подпрыгнул и пошел обратно. – Эти острова всегда привлекали прожигателей жизни самого низкого пошиба…
* Я холодная итальянская пицца, меня хорошо бы сбрызнуть лимонным соком! (англ.)
Он обвел рукой бар. Все улыбнулись и помахали Коулмэну. Серж остановился и положил ладонь на первое попавшееся плечо.
– Это Боб-бухгалтер, не путать с Голым Бобом. Как дела с машиной?
– Только что просверлил…
– Прекрасно! А вот начитанный байкер Соп Чоппи, настоящий Фома Неверующий, в обязанности которого входит отгрузка всякого дерьма, которое липнет к этому бару. Это Битло Тайс, работает в службе неэтичной эвакуации автомобилей, и Одесса Гоулдс по кличке Оди – сервис такого же рода, но связан с водопроводными трубами. А это Трилби Миме, на инвалидном пособии. – Серж подмигнул. – И Белле Катлер, вышибала клуба «Гепард», которому доплачивают, чтобы он не замечал поцелуев в задницу. Лафмен Мас-котт, не дающий никому снять свои отпечатки пальцев…
– Ш-ш-ш! – зашипел Лафмен, сгорбившись над пивом и прикрывая лицо рукой.
– …Дарби Фелемир, у которого на дне океана куча стиральных машин и холодильников без дверей, зато с GPS-ko-ординатами. С их помощью он поставляет в рестораны омаров. Огден Эбб, который во время бракоразводного процесса едва всего не лишился, но сумел уговорить жену инсценировать его смерть в море. Страховку они поделили. Ноума Ловетт, а также Лоути Пирс и Суол Майерс. По крайней мере так написано в их пособиях для безработных. А это Дейв Дефуниак, или Дейв из Дейтоны, певец одного хита, который прославился в семидесятых с «Островной лихорадкой». Эта песня попала на волну после знаменитого альбома Баффета «Смена долготы» и добралась в хит-параде до тридцать девятого места. Если он как следует выпьет, то споет ее вам…
– Я горю в островной лихора…
– …не сейчас. Скэнлон Элерби, который продает студентам по Интернету кофеиновые таблетки под видом «спида». Юли Ричлоум, который сбывает государству низкокачественное дорожное полотно, и Перки Снидс, который ставит на этом контракте подпись. Эдди Перрин, который сейчас не поет и даже устроился на работу, и Бад Наранья. Его уволили из всех газет, он оставил свою машину на обочине автодороги номер один перед Торговой палатой…
– Я знаю эту тачку! – сказал Коулмэн. – Там кто-то живет. Дейв из Дейтоны поднял руку:
– Я.
– И наконец, Ребел Старки, на которого в Теннесси устроили настоящую облаву.
– Ух ты, правда? – восхитился Коулмэн.
– Расскажи ему, – попросил Серж.
– Это не так ужасно, как кажется, – ответил Ребел. – В то время я жил в Ноксвилле. Я связался с сектой, члены которой якобы анализировали Сартра и Кьеркегора. На самом деле они занимались нелегальным распространением чистящих средств. Ну, в общем, мне сделали экзистенциальный номерной знак на машину: «Неизвестный». Год спустя на дорогах ставят камеры, чтобы делать автоматические фотографии водителей, которые едут на красный свет. Если номер на снимке не виден, туда впечатывают – ну, вы догадались – «Неизвестный». В первый же месяц меня пытались оштрафовать раз сто. Я обиваю пороги мэрии. Они заверяют, что разберутся, а меня все равно тормозят два-три раза на дню. Я решил, что проще переехать.
За задней дверью раздался громкий грохот. Упали несколько мусорных баков.
– Что это было? – спросил Коулмэн.
– Роджер?
– Наша классическая история, – ответил Соп Чоппи. – Если хочешь, думай, что мы сумасшедшие, но мы-то как раз нормальные. Мы под ветром не ломаемся, а гнемся.
– На нашем острове всего два негласных правила, – сказал Бад. – Не трогать карликовых оленей и не снимать доллары со стены Безымянного бара. А все остальное можно. У людей, не привыкших к свободе, сносит крышу.
– Как у Роджера, – добавил Соп Чоппи. – Раньше он был адвокатом, и даже хорошим. Начал ездить сюда на глубоководную рыбалку. Дело было в восьмидесятых, и, конечно, он ходил в «Полную луну» и «Боку-Чику», тусовался с ребятами. У Роджера не было ни одной дурной привычки, он даже марихуану не пробовал. Однако раза через три-четыре пристрастился ко всему сразу. Пил до рассвета, нюхал кокаин дорожками с твой большой палец. И однажды вообще не вернулся домой. Жена звонит в полицию. Его находят в гостиничном номере, где он забаррикадировался.
– Забрался под кровать и кричит, мол, змеи, – продолжал Бад. – Полицейские зовут службу контроля животных. Его вытаскивают, захватив палками с лассо за щиколотки. Он кусает одного копа, и ему дают девяносто суток в тюрьме Сток-Айленда. На семьдесят пятый день он сбегает во время прогулки в мангровую рощу, где с тех пор и обитает. Ордер на его арест сохранился, но полиция не хочет ему зла. Он безвредный – только мусорки переворачивает, хуже енотов. Баки еще немного погремели.
– Это Роджер? – уточнил Коулмэн. Бад кивнул.
– Наша скунсовая обезьяна.
– Мужики, классные же у вас истории! – восхитился Коулмэн, незаметно срывая со стенки доллар.
Серж шлепнул его по руке.
– Ай!
– Ты еще самых классных не слышал, – сказал Боб-бухгалтер. – Безымянный.
– Кто Безымянный? – не понял Коулмэн.
– Остров Ноу-Нейм-Ки, Безымянный. Туда можно попасть через мост, который ты видел по дороге сюда, – сказал Ребел. – Стра-ашное место. С тамошним народом лучше не связываться. У них нет ни канализации, ни электричества – ничего. Только куча знаков «Проезд запрещен, частная собственность». От дороги отходят грунтовки и ведут к домам, которых не видно.
– Бад, – вставил Серж, – а помнишь, как тебя похитили?
– Похитили? – переспросил Коулмэн. Бад кивнул.
– Вот послушай, поймешь, что такое Безымянный. Я тогда делал для одного журнала фотографии домов. Приехал по одной из этих грунтовок заснять дом на сваях. Подхожу, щелкаю, все как по маслу. Иду обратно, а навстречу выезжает женщина в «додже». Перегораживает дорогу своим пикапом и вылезает наружу с большим ружьем.
– Какая-то сумасшедшая старушенция? – спросил Коулмэн.
– Да нет, красотка, – ответил Бад. – Спрашивает, что я делаю на частной территории и неужели я не умею читать? Я говорю ей о снимках, даже бумаги показываю. Ей все по фигу, только ружьем машет. Приказывает мне повернуть и ехать по узкой песчаной дороге бог знает куда. Наконец мы добираемся до другого дома на сваях, его почти не видно за солончаками и манграми. Она заставляет меня выйти из машины и пройти на веранду. Сажает меня в шезлонг спиной к дому. Говорит, мол, не оборачивайся, а то буду стрелять. Поднимается по лестнице и заходит внутрь. Я уже весь трясусь, представляю себе всякие ужасы. Здесь даже не надо избавляться от трупа, природа все сделает сама. Я уже готов сорваться и бежать, как слышу – дверь открывается, по лестнице шаги. И скрежет. Она притащила еще один шезлонг и поставила рядом с моим. Я кошусь на нее и не верю глазам своим. Она абсолютно голая. И красивая. Любой супермодели до нее как до звезд. Кладет ружье на коктейльный столик с той стороны шезлонга. На столике кувшин лимонада и бутылка «Джека Дэниэлса» с ручкой. Женщина скручивает себе большущий, как у Боба Марли, косяк, растягивается на солнце и начинает читать журнал, словно все так и должно быть.
– Так она тебя убила? – спросил Коулмэн.
– Нет. Но я час боялся сдвинуться с места. Наконец она встает, берет ружье и уходит. Я жду еще несколько минут, на всякий случай, а потом рву когти. Обегаю дом – а она там. Идет обратно от почтового ящика, по-прежнему голая, спокойненько просматривает конверты, а ружье болтается на пальце. Женщина глаз не поднимает, но спрашивает: «И куда ты, твою мать, намылился?» И вот я снова в шезлонге. Проходит еще час, и вдруг в кустах раздается треск. Оттуда выпрыгивает какой-то татуированный громила в джинсах и с криком бросается на меня, размахивая бейсбольной битой. Гоняет меня по всему двору. Мы несколько раз описываем круги вокруг голой женщины, а она читает себе журнальчик, ля-ля-ля, а потом говорит, будто ей ужасно скучно: «Ты будешь и дальше дурака валять или трахаться?» Кладет журнал и уходит на болото. Мужик роняет биту – и за ней, на бегу расстегивая штаны. Вот так я и смылся. Почесал оттуда так, что пятки сверкали. – Бад глотнул пива. – Вот, друг мой, что такое Безымянный остров.
