Марк вдыхает воздух, делает большой глоток воды, ставит стакан, протянутый ему девушкой, украдкой рыгает, распускает галстук и доверчиво смотрит в будущее.
– Мы – молодая динамичная пара, – говорит он.
– Ты – аэродинамичный юноша, – отзывается красотка, и это намек на его знаменитый двойной нос (подбородок Марка выступает вперед так сильно, что напоминает еще один нос, выросший пониже рта, – это так, и ничего тут не попишешь).
– Поцелуй меня между носами, – говорит он, и просьба его не остается без ответа.
Они решают встать и поискать местечко посуше. Например, банкетку, засыпанную конфетти. Девушка задает Марку вопросы обо всех встречных поперечных:
– Кто это?
– Он руководит страховой компанией.
– А этот что делает в жизни?
– Диктор теленовостей.
– А вон тот, сидит в углу, один?
– Этот? Он просто сентиментальная личность. Надутые, хоть и мокрые, официанты разливают луковый суп продрогшим гостям. Девушка вытирает Марку спину банным полотенцем.
– Ладно, будем считать это плановой помывкой, – говорит Марк.
– В любом случае костюм придется выбросить в помойку. Куртка Марка свернута в комок и похожа на грязную половую тряпку из «чертовой кожи».
– Весь мир носильный мы просушим, – заявляет он решительным тоном. Но и после этой реплики девушка не покидает его. Марио Тестино фотографирует Марка и его подружку. Повернувшись к ней, Марк говорит:
– В один прекрасный день мы повесим это фото над нашей кроватью. В скрученном узлом галстуке, без пиджака, с головой, обмотанной полотенцем, он напоминает украинскую крестьянку в прачечной. Девушка смеется, а он строит ей рожи:
– Я предчувствую, что буду любить эту фотку всю жизнь, – говорит он, глядя ей прямо в глаза.
Она не отводит взгляда. Марк очарован ею. Обычно, оставаясь один, Марк любит, чтобы всЈ было грустно (в компании он предпочитает прикольную атмосферу). Но сейчас ему все равно. Он целует ее в шею, в веки, в десны. Из ее глаз изливается нежность. Она не выглядит взволнованной. Марк – да. Он поражен ее уверенностью, открытой улыбкой, тонкими изящными коленями, фарфоровой кожей, ясным личиком и голубыми, нет – голубиными, нет – ониксовыми, нет ляпис-лазуревыми глазами.
– Жосс Дюмулен сегодня в ударе, верно? – спрашивает она.
– Мгм.
– А он ничего внешне.
– Кто? Этот карлик?
– Ты ревнуешь?
– Я не ревную к гномам.
Но Марк, конечно, ревнует. Жосс его нервирует.
– Ладно, так и есть, я ревную. Ревновать необходимо. Скажи мне, к кому ты ревнуешь, и я скажу тебе, кто ты. Ревность правит миром. Без нее не было бы ни любви, ни денег, ни человеческого общества. Ревность – это соль земли.
– Браво!
– Знаешь, за что я тебя люблю? – бормочет он в перерыве между двумя поцелуями. – Я тебя люблю, потому что я с тобой не знаком. И добавляет:
– И даже если бы я тебя знал, все равно любил бы.
– Тсс! Молчи!
Она нежно прикладывает указательный палец к губам Марка, чтобы ничто не помешало земной встрече двух существ. И Марк понимает, что его обманули. Его всегда убеждали, что ощутимо лишь горе. А счастье можно осознать, только когда его у тебя отняли. И вот он чувствует себя счастливым сейчас, а не через десять лет. Он видит счастье, трогает его, целует, ласкает ему волосы, он его пожирает. Его провели. Счастье есть, он его встретил. Марк делает знак официанту и спрашивает девушку:
– Мадемуазель, позвольте угостить вас лимонадом?
– С удовольствием.
– Два лимонада, пожалуйста. Официант исчезает. Девушка кажется удивленной.
– Знаешь, можешь звать меня на «ты», могу помнить, что мое имя – Анна. Итак, Марк действительно знает ее. «Дежа-вю» не обмануло. И чувства тоже. Анна чем-то отличается от всех остальных женщин на вечеринке. Она другая, она над всеми. С чего он это взял? Так, мелочи, несколько неуловимых деталей: чуть больше невинности и чистоты, всего лишь намек на макияж, румянец на скулах. Ее хрупкое изящество и трогательные ключицы – это словно ответ на мольбу Марка. Он жаждет защищать ее, а она взяла его под крыло двадцать минут назад.
– Я тут одну теорему придумал. Хочу проверить ее на тебе. Согласна?
– И в чем твоя задачка?
– Ну, ты говоришь мне все, что угодно, а я тебя три раза подряд спрашиваю «зачем?».
– Хорошо. Я голодна. Хочу круассан.
– Зачем?
– Чтобы обмакнуть его в чашку чая.
– Зачем?
– Затем.
– Зачем «затем»?
– Низачем. Совсем не смешная эта твоя игра. Марк проиграл. Анна не станет говорить о смерти. Она слишком прекрасна, чтобы умирать. Такие девушки предназначены для жизни, жизни и любви. Впрочем, что значит «такие девушки»? Он никогда раньше не встречал подобных ей. Марк слишком любит обобщать. Он пытается объяснить с позиций здравого смысла то, что с ним происходит, но уже слишком поздно: он погрузился в иррациональное, безрассудное, антикартезианское, короче говоря, уже час он влюблен по уши, связан по рукам и ногам, тело уже «пало и онемело» (так он сочинил в своем стихотворении). Он едва не утонул; но чудом ухватился за спасительный буй; он решил, что спасен; и вот теперь снова тонет. Он почти плачет от радости в ее материнских объятиях. Да, вот уж пруха так пруха: в Париже живет слезоточивая девица, и она напоролась именно на него.
– Джеймс Элрой, есть ли что-то, что ты не любишь больше всего на свете?
– Угу.
– Что – «угу»?
– Смерть.
Беседа с Жераром Беньесом. В октябрьском номере журнала «Он» за 1990 год
Он любуется Анной, пьющей «Love Bomb», и слезы наворачиваются у него на глаза: он воображает, как дивный алкоголь струится по ее очаровательному пищеводу, вдоль прелестного пищеварительного тракта и в восхитительный желудок. В мире не существует ничего более хрупкого и трогательного, чем эта тепленькая женщина с нетвердой походкой, шалыми глазами и хрипловатым голосом…
– А тебе идет быть под мухой, – говорит Марк.
– Ладно-ладно, можешь издеваться.
Лампа освещает Анну. Она кокетливо снимает свои длинные перчатки. Грациозно открывает серебряный портсигар. Постукивает сигаретой по крышке. Прикуривает, табак потрескивает. Кольца ментолового дыма окутывают ее лицо.
– Зачем ты куришь, несчастная атеросклеротичка?
– А зачем ты грызешь ногти, жалкий онихофаг? Ладно, беру свои слова назад. Но я запрещаю тебе умирать раньше меня.
– А я отказываюсь стариться старушкой. Несколько готтентотских Венер беснуются на эстраде: одна трясет тремя сиськами, причем только средняя не подверглась пирсингу. На стену проецируются слова со сублиминальными созвучиями: КИБЕРПОРН
ЭПИФАНИЯ LUCID DREAMING
NAPALM DEATH РОЗОВАЯ ПЫЛЬ
DATURA MOONFLOWER
NEGATIVLAND MONA LISA OVERGROUND HIGHWAY
ВАВИЛОН ГОГ И МАГОГ
ВАЛГАЛЛА БАХРОМА
Марк не все видит – у него запотели очки. У окружающих распутно-ханжеский вид. Этакий целомудренный бордель или порномонастырь. Как только в мир пришел СПИД, все стало суперсексуальным, вот только трахаться почти перестали. Поколение – next – евнухи-эксгибиционисты и монашки-нимфоманки. В помещении влажно и жарко, как в скороварке. Лед в стаканах тает на глазах. Даже стены потеют в этой парилке. Жан-Жорж направляется к Марку и Анне: они лежат на полу, друг на друге, и не переставая целуются, опьянев от счастья. На распухшем лице застыло надменное выражение – слишком много теплого шампанского и обманутые надежды. Фрак Жан-Жоржа промок, грязные фалды волочатся по полу. Этого придурка нельзя не любить.
– Ух ты, какие они милашки, эти двое! Ну почему я-то никак не найду родственную душу?
– Может, потому, что в последнее время возникли временные трудности с бородатыми садомазохистками? – высказывает предположение Марк.
– Точно. Я, конечно, чересчур требователен, и у меня полно вредных привычек: сплю мало, встает вяло, кончаю в одеяло. Я далеко не подарок. Колотый лед придает «Лоботомии» в стакане Жан-Жоржа сходство с молочным коктейлем. Набрякшая вена на лбу пульсирует. Как и большинство друзей Марка, он – профессиональный бездельник. Два источника его доходов – ломбард и казино в Энгьене.
Марк пытается утешить приятеля:
– Слушай, самоуверенные подонки, у которых всегда наизготовку, не нравятся умным бабам. Потому что в чем тогда интрига? Им нравится, когда то орел, то решка. Секс – это как кино в жанре саспенс.
– Согласен: потому-то фильмы Хичкока так эротичны. Только вот в чем фокус: у телок мозги устроены иначе, чем у нас. Верно, мадемуазель? Анна надувает губки.
– Мне-то все равно, – возражает она, – но вот опрос: как вам понравится партнерша, которая через раз будет фригидной? Уверена, что не очень это сладко…
– Она права. Если честно, моя проблема в другом: я боюсь, что женщины ждут от меня доблестных подвигов, и бедненький мой хвостик скукоживается. Я пытаюсь увильнуть, отсюда дурная репутация горетрахальщика…
– Знаешь, что ты можешь сделать? Сделай вид, что до смерти боишься СПИДа. Тогда любая барышня первым делом примется напяливать на тебя резинку…
