Но вот появляется Рон Блейк, начиная свой новый день песней во всю глотку – Я спускаюсь к ручью и бросаюсь лицом в песок и лежу, грустными глазами глядя на воду, которая больше мне не друг и даже в некотором роде хочет, чтобы я ушел – В хижине не осталось ни капли спиртного, все чертовы джипы уехали, нагрузившись здоровыми людьми, а я остался наедине с юным энтузиастом – Маленькие жучки, которых я спасал из воды, когда был.………. и один и радостен, теперь тонут совсем рядом, не замечаемые мною – Паук все так же занят своим делом возле дома – Альф скорбно мычит в долине, далеко не выражая того, что я чувствую – Сойки вскрикивают вокруг, словно оттого, что я слишком устал и беспомощен, чтоб кормить их сейчас, они рассчитывают достать меня, если смогут, «Все таки проклятые грифы”, стонут мои губы в песке – Некогда приятное «хлопхлоп” журчащее хлюпанье ручья нынче представляется мне трескотней слепой природы, которая ничего не понимает – Мои былые мысли о миллионолетнем иле, покрывающем все это, и все города, и все поколения, в конце концов просто дурацкая старая идея, «Только глупый трезвый идиот мог так думать и высасывать радость из такой чепухи” (поскольку в некотором смысле пьяница постигает мудрость, как сказал Гете, или Блейк, или все равно кто: «Путь к мудрости лежит через излишество”) – Но в таком состоянии можно сказать только: «Мудрость это всего лишь еще один способ сделать человеку плохо” – «Мне ПЛОХО”, изо всех сил ору я деревьям, высямщимся холмам, оглядываюсь в отчаянии, всем наплевать – Я даже слышу, как в доме за завтраком поет Рон – Но что еще хуже, он пытается проявить участие и помочь мне: «Все что в моих силах” – Позже он уходит погулять, а я иду в хижину, и ложусь на койку, и около двух часов предаюсь стонам: «O mon Dieux, pourquoi Tu m' laisse faire malade comme ca – Papa Papa aide mua – Aw j' ai mal au coeur – J' envei Оуаоуаоуао " (Я погружаюсь в долгое ауаоуаоуао”, которое длится, я думаю, не меньше минуты) – Переворачиваюсь на другой бок и нахожу новые поводы для стонов – Я думаю, что я один, и даю себе волю, как, я слышал это, делал мой отец, когда умирал от рака ночью на соседней кровати – Когда я делаю усилие встать на ноги и прислоняюсь к двери, обнаруживаю с удвоенным и еще раз удвоенным ужасом, что Рон Блейк все это время сидел тут над книжкой и все слышал – (Теперь мне интересно, что он потом людям об этом рассказывал, это должно было звучать ужасно) (Тоже идиот,даже кретин, а может просто французский канадец, кто знает?) – «Рон, извини, что тебе пришлось все это выслушать, мне плохо” – «Я знаю, парень, все в порядке, ложись и попытайся заснуть” – «Я не могу спать!”, кричу я в гневе – Я готов завопить: «Да пошел ты на…, идиот малолетний, что ты знаешь о том, каково мне!”, но потом понимаю, как все это старчески отвратительно и беспомощно, а он вот радуется своим грандиозным выходным с великим писателем, о которых рассчитывал рассказать друзьям, какая это была грандиозная пьянка, и что я говорил и делал – Но я верю и надеюсь, что он вынес из этого урок терпения или даже «битничества” – Потому что лишь однажды я чувствовал себя хуже, и было это неделю спустя, когда вернулся с Дейвом и двумя девушками, что вело уже прямо к ужасам финальной ночи.
Но посмотрите-ка: днем неутомимый янгстер Рон собрался отправиться по трассе аж в Монтерей, чтоб повидаться с МакЛиаром, и я говорю ему: «О’кей, вперед” – «Ты со мной не поедешь?”, спрашивает он, изумляясь тому, что «чемпион дороги” не может уже даже выйти на трассу, «Нет, я тут побуду, и мне станет лучше, мне нужно побыть одному”, и это правда, потому что как только он ушел и послал последнее «хуу” с дороги, идущей прямо по верху каньона и исчез, и я одиноко сел на солнышке на крыльцо, и снова накормил наконец птиц, постирал носки и рубашку и штаны и развесил все сушиться по кустам, начерпал тонны воды, преклонив колена у ручья, молча взглянул на деревья; как только заходит солнце, я клянусь, мне хорошо, как всегда, вот так вот неожиданно.
«Может быть, эти парни, Дейв и МакЛиар и другие, все остальные, были компанией колдунов, посланных свести меня с ума?”, серьезно размышляю я – Вспоминая то детское мечтание, которое я всегда бывало серьезно обдумывал, возвращаясь домой из приходской школы Св.Джозефа или сидя в гостиной, от том, что все на свете потешаются, дурача меня, а я этого не знаю, потому что каждый раз, когда я оборачиваюсь посмотреть, что творится там у меня за спиной, все вскакивают на свои места с дежурными выражениями на лицах, но как только я снова отворачиваюсь, они подскакивают к моей шее и шепчут, хихикая и замышляя недоброе, безмолвно, их можно услышать, но когда я быстро поворачиваюсь, чтобы захватить их врасплох, они все уже на своих местах и говорят: «Так вот, чтобы правильно сварить яйца”, или, отвернувшись, поют песню Чата Бейкера, или спрашивают: «Я тебе рассказал тогда о Джине?!» – Но мое детское мечтание также включало в себя догадку, что все на свете потешаются надо мною, поскольку принадлежат к вечному тайному обществу, которое знает тайну мира и всерьез дурит меня, чтобы я проснулся и увидел свет (то есть в действительности стал просвещенным) – Так что я, «Ти Джин”, ПОСЛЕДНИЙ Ти Джин, оставшийся в мире, последний несчастный святой идиот, а люди за спиной суть земные дьяволы, к которым меня, ангельского малыша, забросил Господь, как будто я на самом деле последний Исус! И все эти люди ждут, пока я пойму это, и проснусь, и поймаю их взгляды, и мы все вместе вдруг рассмеемся в Раю – Только животные ничего не вытворяли у меня за спиной, коты мои всегда были украшениями, печально вылизывающими лапы, а Исус, он был грустным тому свидетелем, в чем-то вроде тех животных – Он не проказничал у меня за спиной – Вот где корень моей веры в Исуса – Так что единственной реальностью были Исус и ягнята (животные), и мой брат Джерард, который воспитывал меня – В то же время некоторые шутники были добры и печальны, например, мой отец, но должны были плыть со всеми в одной лодке – А я должен был проснуться, и в результате исчезло бы все, кроме Рая, который и есть Бог – И стало быть поэтому позже в своей жизни, после всех этих, вы должны согласиться, странных детских мечтаний, после того, как мне было удивительное видение «Золотой Вечности” и другие видения, еще раньше, и после всего этого включая Самадхи во время буддийских медитаций в лесу, я мыслил себя особым одиноким посланником Рая, призванным рассказать или показать всем собственным примером, что все их глумящееся общество на самом деле «Общество Сатаны”, и все они на неверном пути.
Из-за этого-то прошлого, теперь в момент взрослого уже крушения души по причине излишнего пристрастия к алкоголю все с легкостью превратилось в фантазию о том, что все, очевидно, сводят меня с ума, и, должно быть, подсознательно я в это верил, потому что, как уже говорилось, как только Рон Блейк ушел, я был снова в форме и даже доволен.
Даже очень доволен – На следующее утро я поднялся более веселым и здоровым и жизнерадостным, чем когда бы то ни было, и был я, и вся долина Биг Сюра вновь принадлежала мне, пришел добрый старый Альф, и я покормил его и похлопал по большой мощной шее с кокетливой гривой, вдалеке возвышалась Мьен-Мо, просто мрачная старая гора с забавными кустиками на склонах и мирной фермой на вершине, и делать было нечего, кроме как развлекаться вдали от колдунов и пьянства – И я вновь пою: «Душа моя не снег, Неужто ты не знаешь? Прекрасный ее цвет ты вряд ли угадаешь”, и всякую такую чепуху – И кричу: «Если Артур Ма колдун, он конечно очень забавный колдун! Ха-ха!” – А тут еще идиотская сойка стоит на одной ноге на куске мыла, клюет и глотает его, оставляя нетронутым зерно, а когда я смеюсь и кричу на нее, она хитро поглядывает, словно хочет сказать: «Ну и что? Че те надо то?” – «То, то, то еще место нашла”, говорит другая сойка, приземляясь рядом и вдруг улетая вновь – И все в моей жизни кажется опять прекрасным, и я даже начинаю вспоминать свои пьяные безумства, более того, я начинаю вспоминать пьяные безумства всей моей жизни, это даже удивительно, сколько странного мы можем обнаружить в своей душе, столько, что можно горы свернуть и заставить ботинки снова счастливо топать без ничего, только энергетический порошок в наших костях – И тогда я решаюсь вновь навестить море, оно больше не пугает меня, и я пою «Семьдесят тысяч интриганов в море” и возвращаюсь в хижину и мирно наливаю в чашку кофе, день, как прекрасно!
Делаю вылазку в лес, рублю и валю бревна и оставляю их на обочине дороги, чтоб лениво дотащиться до дома – Я исследую хижину внизу у ручья, нахожу в ней пятнадцать спичек на случай необходимости – Глоток виски, чтоб его – Обнаруживаю старую «Хронику Сан-Франциско” с моим именем по всей обложке – Посреди ручья надвое раскалывается гигантский ствол красного дерева – Этот день, отличный, завершаю, зашивая свой священный свитер, напевая «Что сравнится с домом», вспоминая маму – Я даже залезаю с головой в окружающие книги и журналы – Изучаю «Патафизику» и с презрением кричу поверх лампы: «Это интеллектуальное оправдание для веселой шутки», отбрасывая журнал и добавляя: «Особо привлекательное для поверхностных типов» – Затем мое внимание переключается на парочку малоизвестных Fin du Siecle поэтов – Тео Марциалса и Генри Харланда – После ужина дремлю, и снится мне американский морской флот, корабль бросивший якорь неподалеку от театра военных действий, рядом с островом, но все дремотно, а два моряка поднимаются по тропе с удочками и собакой, дабы втихаря среди холмов заняться любовью: капитан и остальные знают, что они голубые, и вместо того, чтобы прийти в бешенство, оказываются дремотно зачарованными такой нежной любовью: видно, как матрос подглядывает за ними с биноклем, зажатым в паху: предполагалось, что тут война, а на деле ничего не происходит, просто стирка.
