Я молчал.
Филип достал из кармана шелковый носовой платок, тоже весь в крови. В уголке виднелись инициалы «Р. А.». Он сунул платок мне под нос.
– Узнаешь?
– Да, это его. Сувенир?
Он взглянул на меня по-детски простодушно.
– Бери, если хочешь. Оставить?
– Ты что, спятил? Забери сейчас же! Накинув халат, я стал мерить шагами комнату.
– Не дашь денег, мне электрический стул светит! – заявил Филип.
Я подошел к нему и заговорил с вкрадчивыми интонациями Клода Рейнса:
– Электрический стул? Тебе дадут не больше двух лет. Знаешь, что на самом деле произошло? Это он на тебя напал. Хотел изнасиловать. Вот ты и потерял голову. Размахнулся, ударил, он полетел с крыши. Ты был в панике, защищался как мог – вот и все. Короче, найди хорошего адвоката, и он тебя вытащит.
Филип задумчиво кивнул.
– Пожалуй, два года я выдержать смогу. Хотя… не знаю. Дай мне револьвер, я лучше застрелюсь. У тебя же есть револьвер!
– Да, есть.
– Но нет патронов?
Он прекрасно знал, что патроны у меня тоже есть.
– Патронов нет.
Фил повернулся к двери, я пошел за ним. Доверяй я полностью его рассказу, я бы, наверное, положил руку ему на плечо и сказал что-нибудь ободряющее. Но он столько раз под разными предлогами клянчил у меня деньги…
– До свидания, Филип, – сказал я сухо.
Он кивнул и вышел.
Я запер дверь. Поднял с пола окровавленную сигаретную пачку, разорвал на мелкие клочки и спустил в унитаз.
Пора было идти на работу.
В понедельник ровно в девять я был готов бежать к раздаче вакансий в Юнион-Холл, но Фил все не появлялся. Мешок его лежал за диваном, где и вчера. Я сел и стал ждать. Если он просто вышел позавтракать, значит, вот-вот вернется. Я закурил, обдумывая, что сказать диспетчеру, чтобы наверняка получить сегодня назначение.
Домофон звякнул три раза, это значило, что звонят по телефону. Я спустился по лестнице в холл и взял трубку.
– Алло!
– Майк, это Фил.
Я в первый раз слышал его голос по телефону и улыбнулся, потому что звучал он странно.
– Майк, я вчера от старика избавился.
– Что? – переспросил я, хотя почему-то знал, что он имеет в виду. – Ты где?
– В «Якоре».
– Что ты там делаешь?
– Не знаю… Приходи.
– Ладно, сейчас.
Какая-то женщина с сумками в руках пыталась открыть входную дверь. Я дождался, пока она войдет, потом вернулся к себе.
Я вытащил мешок Фила из-за дивана, потом пошел в спальню. На моем мешке спала кошка, и я переложил ее на кровать к Джейни. Уже начиналась жара, лицо Джейни взмокло от пота. Мешки я положил рядом и долго смотрел на них, потом сообразил, что они не нужны. Повернулся, вышел из квартиры и стал спускаться по лестнице.
В холле я вдруг остановился и снова побежал наверх. Пошел в спальню, встал на колени перед кроватью и поцеловал Джейни в лоб.
– Жди, я вечером вернусь.
Джейни что-то пробормотала, не открывая глаз. Я вышел из дома и зашагал к Юнион-Холлу.
На улице стояла влажная духота, яркий солнечный свет заливал все вокруг. День обещал быть жарким. На углу Четырнадцатой и Седьмой авеню какая-то старушка пыталась продать мне букет цветов, но я проскочил мимо, не останавливаясь.
Фил держал в руке полупустой стакан виски, на стойке лежало несколько долларов и россыпь мелочи. В «Якоре» толпились матросы, они галдели вовсю, музыкальный автомат наигрывал что-то латиноамериканское.
Мы поздоровались, и Фил заказал мне выпить. Я устремил взгляд к потолку, где вращался вентилятор, и дал виски проскользнуть в желудок. Потом взялся за кружку пива и посмотрел на Фила.
– Значит, избавился? – спросил я. – Где он?
– На заброшенном складе, во дворе.
– Мертвяк?
– Само собой. Я прищурился.
– Ну-ну.
Фил криво усмехнулся, достал из кармана носовой платок и протянул мне. Платок был запачкан красным, в углу виднелись инициалы «Р. А.».
– Это его?
Он кивнул, потом показал на отвороты своих брюк хаки и приподнял ногу. Красные пятна были везде.
– Кровь, – сказал он.
Я не знал, верить или нет – уж больно он старался.
– Что случилось?
– Ударил его в лоб топором, и он упал мертвый. Я перекатил его к краю крыши и столкнул. – Он прикрыл уши ладонями. – Я вот так досчитал до трех, чтобы не слышать удара. – Лицо его болезненно скривилось. – Только все равно услышал.
– Расскажи с самого начала, – попросил я. Колени у меня дрожали и подгибались, пришлось облокотиться о стойку. – Пойдем сядем где-нибудь, я что-то стоять не могу.
– Я тоже. – Он сгреб в карман деньги и рассыпанные сигареты.
Мы вышли из бара, перешли на ту сторону и двинулись по Семнадцатой улице. Справа во дворе резвилась толпа ребятишек: качались на качелях, играли в чехарду, барахтались в бассейне. Фил улыбался, глядя на них. Я сообразил: он думает о том, что стал убийцей.
Сворачивая на Восьмую авеню, я обернулся и в последний раз посмотрел на моряков, толпившихся у Юнион-Холла.
Пройдя несколько кварталов, мы зашли в бар с кондиционером. Сели у стойки на табуреты, обитые красной кожей, и заказали по стаканчику виски «Лорд Кальверт» и пива вдогонку,
– Расскажи мне все, – снова попросил я, – все, начиная со вчерашнего утра.
– Вчера я весь день пробыл у дяди, выклянчил у него еще денег – перекантоваться, пока не устроюсь на другое судно. После ужина пошел в «Минетту» выпить виски. Встретил там Ала с Кэткартом, потом Кэткарт ушел, а мы остались.
Фил рассказал о своем разговоре с Деннисоном. Я спросил:
– Что делать будешь?
– А ты что посоветуешь?
– В общем, то же, что и Деннисон.
– Пожалуй, так оно и лучше, – вздохнул он и заказал еще по стаканчику. – Точно сяду на электрический стул.
– Глупости! Этот педик тебе проходу не давал, испортил жизнь… Полицейские тоже люди.
Фил пожал плечами. Я махнул рукой.
– Ладно, как бы то ни было, сегодня мы хорошенько надеремся. – И тут же, устыдившись, добавил: – Эх, жаль, что так вышло…
Он снова пожал плечами. Я поднял бокал.
– Ладно, помянем.
Я допил свой «Кальверт» и только тут заметил, что по щекам у Фила текут слезы. Мне еще не доводилось видеть его плачущим. Мне захотелось положить руку ему на плечо, и в конце концов я так и сделал.
– Для всего есть свое время, даже для убийства, – сказал я. – Сароян.
Фил неожиданно улыбнулся.
– Скорее Томас Стерне Элиот.
– Скажешь тоже!
Мы посмеялись, я дал ему сигарету. Потом вспомнил, что раньше часто размышлял, как это – убить человека. Тысячи слов написал, пытаясь представить ощущения убийцы. И вот рядом со мной тот, кто это сделал.
– Пойду к дяде и признаюсь, – сказал Фил. – Он сообразит, что делать, адвокатов подыщет. Если полиция еще не обнаружила тело, к вечеру найдет обязательно.
Я попытался заговорить об ощущениях, но Фил думал только о фактах.
– У моего дяди есть связи среди политиков, он знает, какие тут понадобятся адвокаты.
Мы поговорили еще, потом он вдруг заторопился.
– Куда ты? – спросил я.
– Пошли в музей современного искусства, погуляем там часок-другой.
– Давай, только сначала еще выпьем.
Мы вышли на Восьмую авеню и стали ловить такси. Тротуары были запружены людьми. Продавец фруктов толкал сквозь толпу тележку с яблоками.
– Поезжай через Таймс-сквер, – велел Фил таксисту. Потом обернулся ко мне и громко сказал: – Надеюсь, тело не сразу найдут.
– Хорошо бы, – ответил я также громко. – Наверное, кровищи там целая лужа.
– А то! – рассмеялся он. – Я его в лоб топором – хрясь! Кровь так и брызнула, всю крышу залила. Внизу во дворе, небось, еще больше натекло.
– Да, – сказал я, – сработано на славу.
– Здесь останови! – скомандовал Фил, когда мы проезжали Таймс-сквер.
Таксист затормозил у тротуара и повернулся, выключая счетчик. Деньги у Фила он взял с улыбкой – мол, нашу игру просек, да только где уж ему!
– А как же музей? – спросил я, вылезая из машины.
– Сначала здесь погуляем, – ответил Фил и зашагал по Сорок второй улице.
Мы миновали театр «Аполло», где все еще шла «Набережная туманов», и итальянскую забегаловку, затем перешли на другую сторону к залу игровых автоматов.
Фил разменял на центы четверть доллара, и мы принялись увлеченно гонять шарики, сбивать вражеские самолеты и смотреть сквозь глазок на движущиеся картинки с голыми женщинами. Я бросил пятачок в автомат, выбрав «Мир ждет рассвета» Бенни Гудмена.
Наигравшись, мы побрели к Шестой авеню. Накупили жареного арахиса и обстреливали им голубей в парке у публичной библиотеки. Рядом на скамейке сидел мужчина без пиджака и читал троцкистский памфлет.
– Куда бы меня ни послали, – сказал Фил, – я смогу делать то же самое, что в плавании.
– Знаешь, – признался я, – я так и чувствовал, что никуда не уедем. Обычно перед плаванием мне снится море, а тут не снилось.
– Я буду сочинять стихи.
