Друг тогда прорубил дыру в стене своего дома на холме Потреро, и вставил в нее окно. Теперь он мог наслаждаться видом на сан–францисскую больницу.
Практически, он заглядывал прямо в палаты и видел все, вплоть до старых журналов, разъеденных бесконечным листанием, как Большой Каньон. Практически, он слышал, что пациенты думают о завтраке: «Ненавижу молоко», потом об обеде: «Ненавижу горох», а после наблюдал, как больница погружается в ночь, безнадежно запутавшись в кирпичных водорослях.
Он купил это окно на кливлендской барахолке.
Другой мой друг добыл на кливлендской барахолке железную крышу, привез ее на старом пикапе в Биг–Сур и на собственной спине затащил на склон горы. То есть, на спине он затащил туда половину крыши. Прогулка получилась не из легких. Тогда он купил в Плезантоне мула по имени Джордж. Этот мул и доставил наверх вторую половину крыши.
Мероприятие не понравилось ему никоим образом. От укусов клещей он сильно похудел, а запах одичавших котов, которыми пропиталось все плато, ужасно его нервировал. Друг шутил, что Джордж похудел на двести фунтов. Доброе деревенское вино Ливерморской долины, раскинувшейся вокруг Плезантона, нравилось Джорджу явно больше, чем дикие склоны гор Санта–Лючия.
Друг жил в хижине у огромного камина, который в 1920–е годы был частью великолепного особняка, построенного знаменитым киноактером. Особняк соорудили еще до того, как в Биг–Сур проложили дорогу. Особняк затаскивали в гору по частям на спинах мулов — вытянувшись в муравьиную цепь, они несли зарослям диких дубов, клещам и лососям призрак шикарной жизни.
Особняк стоял на скале, возвышаясь над Тихим океаном. Деньги в 20–х годах были видны издалека, а попав внутрь и выглянув в окно, можно было полюбоваться на китов, Гавайские острова и Гоминьдан в Китае.
Особняк сгорел много лет назад.
Актер умер.
Из его мулов сварили мыло.
Лица его возлюбленных покрылись морщинами и стали похожи на птичьи гнезда.
Остался камин — пунический идол Голливуда.
Пару недель назад я ездил к другу взглянуть на новую крышу. Нельзя было упускать шанс посмотреть на такую редкость. Крыша показалась мне похожей на дуршлаг. Если эта крыша и дождь решат побороться друг с другом над Луговой бухтой, я поставлю на дождь и потрачу свой выигрыш на международной ярмарке в Сиэттле.
Два дня назад мне сказали, что на кливлендской барахолке задешево продают подержанные форельные ручьи. На Коламбус–авеню я сел на 15–й автобус и поехал к окраине.
У меня за спиной сидели два негритянских мальчика. Они говорили о Чабби Чекере[47]и о твисте. Они думали, что Чабби Чекеру не больше пятнадцати лет, потому что у него еще нет усов. Потом они заговорили о другом парне, который танцевал твист сорок четыре часа, пока не увидел Джоржа Вашингтона на реке Делавэр.
— Во, блин, вот это я понимаю, твист, — сказал один из ребят.
— Не, сорок четыре часа, не, я б не смог, — ответил другой. — Крутой твист.
На следующей остановке я вышел и оказался рядом с заброшенной бензоколонкой «Тайм» и такой же заброшенной пятидесятицентовой мойкой машин. Вправо от бензоколонки тянулось поле. Там когда–то построили убежища, чтобы в случае войны в них могли прятаться судостроительные рабочие.
С другой стороны от «Тайма» расположилась кливлендская барахолка. Я двинулся прямо туда, рассчитывая хотя бы взглянуть на подержанные форельные ручьи. Длинную витрину кливлендской барахолки заполняли таблички и образцы товаров.
За стеклом висело объявление, рекламировавшее стиральную машину за $65. Первоначально она стоила $175. Большая экономия.
Другой плакат сообщал о распродаже новых и подержанных двух- и трехтонных тягачей. Я подумал о том, сколько понадобится тягачей, чтобы увезти форельный ручей.
На следующей табличке значилось:
ПОДАРОЧНЫЙ ОТДЕЛ ВЫБОР ПОДАРКОВ ДЛЯ ВСЕЙ СЕМЬИ
За стеклом были расставлены разные семейные штуки. «Папа, знаешь, что я хочу на рождество? Что, сынок? Ванную комнату. Мамочка, знаешь, что я хочу на рождество? Что, Патрисия? Рубероид на крышу».
Еще там были гамаки для дальних родственников и темно–коричневая эмалевая краска по доллар–десять за галлон для ближних.
И наконец, огромная надпись возвещала:
СНИЖЕНЫ ЦЕНЫ НА ПОДЕРЖАННЫЕ ФОРЕЛЬНЫЕ РУЧЬИ НЕ ПРОПУСТИТЕ
Я вошел внутрь здания и сразу наткнулся на корабельные фонари, которые продавались у самых дверей. Ко мне подошел служащий и любезно спросил:
— Чем могу быть полезен?
— Будьте добры, — сказал я. — Меня интересуют форельные ручьи. Не могли бы вы рассказать поподробнее. Как вы их продаете?
— Стоимость зависит от длины. Вы можете купить небольшой отрезок или, если угодно, все, что у нас осталось. Не далее как сегодня утром один молодой человек приобрел 563 фута. В подарок своей невесте на день рождения, — сказал служащий.
— В продаже имеются также водопады, деревья, птицы, цветы; трава и папоротник также за отдельную плату. Насекомых мы отдаем просто так, если вы купите не меньше десяти футов ручья.
— За сколько вы продаете ручьи? — спросил я.
— Шесть долларов пятьдесят центов за фут, — ответил он. — В пределах первой сотни. Потом пять долларов за фут.
— А сколько стоят птицы? — спросил я.
— Тридцать пять центов штука, — сказал он. — Но, разумеется, все это не новое. Мы не даем гарантии.
— Какова ширина ручья? — спросил я. — Вы сказали, что стоимость зависит только от длины, верно?
— Да, — сказал он. — Стоимость зависит только от длины. Ширина колеблется от пяти до одиннадцати футов. Вам не придется платить дополнительно за более широкие ручьи. Они не очень большие, но хорошего качества.
— А есть ли у вас животные? — спросил я.
— Осталось всего три оленя, — сказал он.
— А–а… Как насчет цветов?
— Продаются дюжинами, — сказал он.
— Вода в ручьях чистая? — спросил я.
— Сэр, — сказал служащий. — Как вы могли подумать, что мы способны торговать мутной водой? Перед тем как привезти ручей, мы досконально все проверяем и убеждаемся, что вода в нем кристально чистая.
— Откуда вы везете ручьи? — спросил я.
— Из Колорадо, — сказал он. — С ними очень бережно обращаются. Мы еще ни разу не повредили ни одного ручья. Их упаковывают, как китайский фарфор.
— Вам наверняка задают этот вопрос постоянно, но скажите, пожалуйста, хороша ли в этих ручьях рыбалка? — спросил я.
— Очень хороша, — ответил он. — Лучше всего идут немецкие коричневые, но попадаются и радужные.
— Сколько стоит форель? — спросил я.
— Форель продается вместе с ручьем. — сказал он. — Конечно, тут есть элемент лотереи. Никогда нельзя знать заранее, сколько рыб окажется в ручье и каких размеров. Но рыбалка хорошая, можно даже сказать, отличная. Как на червяка, так и на сухую приманку, — добавил он, улыбаясь.
— Где вы храните ручьи? — спросил я. — Хотелось бы взглянуть.
— На заднем дворе, — сказал он. — Пройдите в эту дверь, затем поверните направо и двигайтесь вперед до тех пор, пока не выйдете из здания. Ручьи разложены на земле. Их нельзя не заметить. Водопады наверху в отделе подержанной сантехники.
— А животные?
— Все животные, которые еще остались, сразу за ручьями. Вы увидите железнодорожное полотно и рядом с ним несколько грузовиков. Поверните направо и идите по дорожке мимо склада пиломатериалов. Загоны для животных в самом конце участка.
— Спасибо, — сказал я. — Начну, пожалуй, с водопадов. Не нужно меня провожать. Просто скажите куда, я найду сам.
— Хорошо, — сказал он. — Поднимитесь по лестнице на второй этаж. Там вы увидите множество окон и дверей, поверните налево, и вы окажетесь в отделе сантехники. Вот моя карточка на случай, если вам понадобится помощь.
— Понятно, — сказал я. — Вы мне уже во многом помогли. Большое спасибо. Я посмотрю сам.
— Удачи, — сказал он.
Я поднялся по лестнице к тысячам дверей. Столько дверей я не видел за всю свою жизнь. Из них можно было выстроить целый город. Дверьтаун. И еще окна — на приличный поселок. Оконвилль.
Я повернул налево, сделал несколько шагов и увидел вдалеке перламутровое мерцание. Оно становилось все ярче и ярче, пока я не оказался в отделе подержанной сантехники в окружении тысяч унитазов.
Они стояли на полках. По пять унитазов один над другим. Из окон в крыше на унитазы лился свет, заставляя их сиять, как священный жемчуг в фильмах про южные моря.
У стены были сложены водопады. Примерно дюжина — от совсем маленьких до десяти- пятнадцати футов в длину.
Один водопад протянулся на шестьдесят футов. Большие водопады были разрезаны на куски, и на каждом стояла метка, указывающая, в каком порядке их нужно собирать.
