— Пиздец… — пробормотал я и пошёл за ним.
Туман летел под колёса. Плавным и быстрым белым потоком.
Мы словно неслись на глиссере по озеру; большому, бескрайнему озеру, замершему в мёртвом штиле. Мы летели по его поверхности, не тревожа его глубин.
Мощный двигатель легко, без напряжения держал скорость. Он работал почти беззвучно и без вибрации, и если бы не туман, стремительно влетавший в жёлтые полосы света фар, то легко можно было представить, что мы стоим на месте и, охваченные полудрёмой, лишь представляем себе стремительный наш предрассветный полёт; лишь воображаем это движение, повинуясь импульсам освобождённого коротким, тревожным сном подсознания.
Ангел, стараясь не клевать носом, отчаянно таращил глаза и время от времени встряхивал то одну руку, то другую, пытаясь разогнать стылую утреннюю кровь.
— Могли бы и до обеда отсыпаться, — заметил я.
Честно говоря, поскольку я был всего-навсего пассажиром, и причём пассажиром, который не слишком то рвался продолжать этот странный и довольно опасный путь, то вполне мог бы просто заснуть, оставив ангела наедине с дорогой, туманом и его великой миссией (существование которой я в то время ставил ещё под сомнение).
Но все мои попытки уснуть ангел весьма жёстко пресекал, заявляя, что в таком случае и он непременно уснёт, в свою очередь оставив автомобиль наедине с дорогой, туманом, всеми возможными поворотами и встречным движением. И тогда даже в самом крайнем и печальном случае он просто вознесётся на небо, то есть прежде времени вернётся домой. А я, как человек, вступивший на путь духовного самосовершенствования, но по лености и склонности ко сну не завершивший его должным образом, попаду в Сад Младенцев; место поначалу приятное, но потом скукой своей вгоняющее всех в уныние и непреходящую депрессию.
Потому, убоявшись такой перспективы (хотя о Саде Младенцев у меня никакой достоверной информации не было, единственное, что было в то время мне точно известно — это не рай), я мужественно боролся со сном и, для поддержания бодрости, пытался время от времени завязать разговор (в глубине души надеясь, что ангел продолжит свой вчерашний рассказ и тем самым если и не объяснит, хотя бы отчасти, цели нашей поезди, то по крайней мере поможет мне прогнать сон).
Но ангел большей частью отмалчивался. Иногда только бросал не вполне мне понятные фразы: «У нас не так много времени… Вас тут много, а я один… Мне ещё отчёт писать…Леность есть грех… У нас очень важная работа…»
— А ты вчерашний рассказ не закончил, — сказал я, весьма откровенно подбивая ангела на продолжение его историй (все остальные способы разговорить его я к тому времени уже использовал без всякого успеха).
— Мой рассказ бесконечен, — совсем уж напыщенным голосом заявил ангел.
— Да уж… Тема, конечно, глобальная, — пробормотал я, понимая, что с этим пришельцем из иного мира, зациклившимся на пустых и банальных фразах мне будет очень сложно совладать.
И тут… Конечно, самая подходящая тема!
— Слушай, — спросил я ангела, — а как тебя зовут? Ну, по настоящему?
— Это как это? — удивлённо переспросил ангел.
— На самом деле. Ведь не Кашин же твоя фамилия?
— А почему это ты думаешь, что не Кашин?
Мой вопрос явно попал в точку. Ангел явно начал заводиться и от его прежней холодной отрешённости не осталось и следа.
— Нет, почему ты так думаешь?
— Не бывает у ангелов таких фамилий. И вообще фамилий у них не бывает!
— Откуда ты это знаешь?! Кто тебе это сказал?! Кто такие сплетни распускает?!
Ангел начал крутиться и даже иногда подпрыгивать. Мне полагалось бы испугаться (ещё бы, не он ли ещё едва прошедшей ночью чинил луну методом высотной дефекации; вполне возможно, в состоянии возбуждения он мог бы приступить к починке Большой Медведицы… или созвездия Тукана… прямо на ходу). Но я не испугался. Наоборот, мне нравилось то, что парадоксальность моих вопросов (по крайней мере, в контексте ангельского восприятия) превзошла парадоксальность ангельской логики.
— Это в Библии сказано. Я читал. Там указаны имена ангелов…
— Так ты читал? И внимательно читал?!
— Я же говорил… в отрывках… урывках… Ты же и сам на неё ссылался…
Машина качнулась, наклонившись на борт. За рассеивающимися, исчезающими волнами туманами длинной, серой дугой проступал затяжной поворот, в который мы не входили — влетали на высокой скорости.
— Я говорил — книга забавная, — сказал ангел. — Но многие её положения спорны. Частью — ложны. А местами это просто бред!
И, неожиданно разъярясь, ангел хлопнул ладонью по приборной доске.
— Я не обязан анализировать сборники сказок! В каждой истории о борьбе рыцаря с огнедышащим драконом есть масса реалистических деталей. Например — много веков назад на земле существовали рыцари. Они были вооружены мечами и копьями. Защищены кольчугами, латами и щитами. Некоторые мастерски владели луком и арбалетом. Передвигались они верхом на лошади. Чем, собственно, и отличались от простолюдинов, которым запрещалось владеть оружием и обучаться верховой езде. Оттого простолюдины в сказках добираются до дракона пешком, а представители благородных сословий — на лошади. Удивительный реализм! И ни один!.. Заметь!.. Ни один рыцарь не пользуется автоматическим огнестрельным оружием! Ни один! Хотя, казалось бы, что тут сложного! Сказка — твори что хочешь… Но нет! Нет этого! Отчего же? Это особый, сказочный реализм! Сказочная достоверность! Но…
И тут ангел взял паузу. На полминуты, не меньше. За это время он успел успокоиться и далее продолжал говорить уже голосом спокойным, даже монотонным.
— Но в чём причина? А причина заключается в том, что создание сказки — это вовсе не процесс создания новой реальности. Нет. Это просто процесс некоего комбинирования, перемешивания элементов реальности в самом причудливом порядке… или беспорядке. Россыпь, калейдоскоп… Но набор элементов: во-первых, конечен; во-вторых, целиком и полностью заимствован из реальной жизни и использован без всякой модификации. Разница только в размере самих элементов. Сказочные истории, приближенные к реальности или (что самое опасное для сказки) претендующие на достоверность состоят, в основном, из крупных блоков информации, неких подисторий. И каждый из блоков внутри самого себя — абсолютно правдив, реалистичен и отражает реально произошедшее событие с минимальными искажениями. Но составленные вместе, в единой конструкции они образуют картину недостоверную. Лживую. Своего рода утончённая интеллектуальная аберрация. Кстати, идеология относится к сказкам подобного рода.
Религия относится к сказкам иного рода. Религия претендует на сотворение новой реальности. Нового пространства. Оттого элементы бытия, прежде чем пойти на строительство пространства религиозной сказки, дробятся на мельчайшие элементы и перемешиваются особо тщательно. Оттого не сразу становится понятно, что никакого «нового пространства» в религиозных сказках нет, как нет его и в сказках вообще. А есть всё та же серая, скучная, бессмысленная ваша жизнь, причудливым образом разрезанная на кусочки — и потому ставшая вдруг какой-то новой, неузнаваемой и вроде даже привлекательной. Ах, скучны вы бываете иногда до невозможности! Зануды бестолковые… А интересны вы лишь тогда, когда пытаетесь просто и без затей описать самый пустой и серый день самой бездарно прожитой жизни. Вот где кошмар то начинается! Ибо что может быть кошмарней зрелища гибнущей в скуке и обыденности души, даже не предпринимающей никаких попыток к своему спасению…
— Так как насчёт имён? — напомнил я.
— Ах да… Имена… Какие там имена в Библии у ангелов?
— Гавриил, — начал я перечисление, — Михаил, Рафаил, Уриил… Даниил…
— Это пророк! — поправил меня ангел. — Ты ещё Автандила назови! Нет, ты точно Библию в отрывках читал!
— Но Кашина там точно не было, — уверенно заявил я.
— Естественно, — сказал ангел. — Авторы Библии использовали привычные для себя имена. Вот если бы в Библии был ангел по фамилии Кашин… Согласись, три тысячи лет назад в Палестине подобная фамилия не была распространённой. Сильно подозреваю, что тогда вообще ещё не было людей с такой фамилией. Более того, тогда и фамилий то не существовало. По крайней мере, в современном понимании этого термина. Разве только имена и прозвища. Так что если бы тебе в тексте встретилось такое вот существо, то…
— Я бы решил, что досталось бракованное издание, — закончил я его фразу.
— Верно, — ответил ангел. — А почему? Да потому что все эти ваши «священные тексты» — произведения сугубо земные, ни единой буквой, ни единым знаком, ни единым символом своим не выходящие за рамки всё той же вашей примитивной, обывательской логики. Ангелы — белые, черти — чёрные, Бог — творец, Дьявол — разрушитель, правда — одна, сахар — сладкий, соль — солёная, вода — ужасно мокрая…
