Карин смотрела на него. Ее глаза сияли.
– Серьезно, пойдешь к нему?
– Ну да.
– И задашь ему?
– Раз я так сказал, так и будет.
В этот самый момент в комнату ввалилась мать с сигаретой в руке. Она прикрывала глаза, словно все вокруг было слишком ярким.
За ее спиной подпрыгивала Холли.
– Смотрите! – воскликнула она. – Мама проснулась. И спустилась вниз!
– Труба зовет, – сказала мать.
Она была похожа на пловца, вынырнувшего с глубины. Ей все приходилось вспоминать заново: кто она такая, правда ли, что живет здесь, а еще что сегодня день слушания, а семья в полном раздрае.
Холли расчистила место на диване, уселась к матери на колени и потерлась носом об ее нос:
– А мне обязательно сегодня в школу? Можно, я с вами дома посижу?
– Конечно можно…
– Нет! – воскликнул Майки. – Сегодня же к Карин из полиции придут, забыла?
Мать нахмурилась:
– Зачем это?
– Потому что так надо.
– Не хочу, чтобы эта тетка опять приходила, – заныла Карин. – Спрашивает всякий бред.
– Но она все равно придет, – огрызнулся Майки, – и Холли нельзя здесь оставаться, понимаешь? Хочешь, чтобы в полиции знали, что ребенок не ходит в школу?
Кажется, до матери наконец дошло. Она окинула взглядом гостиную и кухню; везде царил страшный бардак: стол завален мусором, в раковине – гора немытых тарелок и кастрюля.
– У тебя час на все про все, – сказал Майки. Она злобно уставилась на него:
– Думаешь, сама не знаю?
Холли включила телевизор на полную громкость, и они чуть не оглохли от музыки.
– Выключи! – заорал Майки. Еще не хватало, чтобы мать опять закрылась в своей комнате. Но Холли не обращала на него внимания, поэтому он выдернул провод.
Мать устало терла лицо.
– Сделай мне кофе, Майки.
«Сама сделай», – буркнул он про себя. Но чайник все-таки включил и вымыл чашку.
– Сейчас докурю и вымою посуду, – сказала она, затянулась, а потом посмотрела прямо ему в глаза, как часто делала, – как будто видела его насквозь. – У тебя усталый вид.
– Это потому что приходится тащить всех вас на себе.
– Где был вчера?
– Гулял.
– С новой девушкой, да? Как ее… Сара?
– Сьенна.
– Так же прошлую звали.
– Не, то была Шеннон. Холли рассмеялась:
– Ну ты хулиган, Майки!
В его кармане позвякивал ключ. Протянув матери чашку, он сказал:
– Мне надо идти.
– Куда это?
– По делам. Она нахмурилась:
– Пойдешь искать неприятностей на свою голову? Надо же, какая догадливая. На первый взгляд ничего
не соображает с похмелья, а потом раз – и просекла. И так всегда.
– Я серьезно, – продолжала она. – Ты лучше тихо сиди. А то мало нам бед.
Но он лишь повторил:
– Мне пора.
– А как же Холли? Она сама в школу не дойдет.
– Так отведи ее. Для этого и нужны родители – или нет?
Мать покачала головой:
– Знаешь, в чем твоя проблема, Майки?
– Нет, мам, но ты ж наверняка мне сейчас скажешь. Стряхнув пепел, она в последний раз затянулась, выпустив дым ему прямо в лицо.
– Не такой ты крутой, как кажется.
Два
Вниз по лестнице через две ступеньки. Бегом мимо стены, покрытой надписями: «Эйми шлюха», «Лорен сосет за бесплатно», «Звоните Тоби, кто хочет потрахаться». Через парадную дверь на улицу. Майки свернул влево, обогнув валявшиеся на тротуаре обертки от гамбургеров и пивные банки и двух старых бомжей с тележками, занимавшими всю мостовую, и ускорил бег. Прочь от дома, от толпы детей у магазинчика Аджая, завтракающих колой и чипсами, от лавки мясника, лавки с бейсбольными карточками; скорее вперед, к главной улице.
Серое небо нависло над головой. Пахло дизелем и рыбой. Он пробежал рынок. Продавцы только расставляли лотки; овощи и фрукты яркими пятнами мельтешили перед глазами. На скамейках, как обычно, тусовались одни и те же люди. Он миновал девушку с коляской, женщину, подсчитывающую мелочь у магазина, старика с костылем, старуху, вцепившуюся ему в рукав, – оба были крошечные и сгорбленные .
Он решил бежать и не останавливаться, пока не доберется до места. А потом растереть Тома Паркера в труху. Том Паркер никогда не состарится.
На светофоре какой – то парень высунулся из машины и посвистел вслед девчонке:
– Улыбнись, крошка!
Та показала ему средний палец, потом увидела Майки и улыбнулась:
– Эй, Майки!
Он задержался, поджидая, пока она перейдет через улицу.
– Сьенна, привет. Мне сейчас некогда. Она прижалась к нему, поцеловала в губы.
– Ты весь вспотел.
– Бежал.
– Не от меня, надеюсь?
Он пожал плечами: мол, сложно объяснять.
– Мне пора.
Она сложила руки на груди и нахмурилась:
– Мы сегодня увидимся?
Ему казалось, что мир вдруг стал больше, настойчивее, и все давили на него со всех сторон и о чем-то просили. Он взглянул на нее, пытаясь почувствовать то же, что минуту назад, когда увидел, как она машет, – хоть какой-то намек на теплоту.
– На работу заходи, – буркнул он. – Я не против.
– Не против? Что ж, спасибо большое. – Она еще крепче обхватила себя руками и пошла прочь, не оборачиваясь.
Он ей не подходит. Ему вообще казалось, что он никому не подходит. Он вечно что-то делал не так. Девчонки задавали слишком много вопросов и всегда рассчитывали, что ты угадаешь, что у них на душе, а он не умел читать мысли.
Он уже потерял несколько минут, потерял скорость. Он снова побежал. На этот раз прочь от главной улицы, по извилистой Лоуэр-Роуд. Компания подростков медленно шла в одном направлении; ближе к школе их становилось все больше. Карин сейчас должна быть с ними. Он выбежал на проезжую часть, чтобы не сталкиваться с ними, и пробежал мимо учительской парковки и ворот. Замер на месте, увидев друзей Карин на мосту: четыре девчонки сбились в стайку и смотрели на воду. Одна из них его заметила и толкнула остальных; они обернулись, как по команде.
Ему бы остановиться, подойти к ним и рассказать, как у Карин дела, поблагодарить за открытки и подарки, которые они присылали. Но он знал, что будет, сделай он так, – они станут расспрашивать. Когда она захочет нас увидеть? Почему не отвечает на сообщения? Когда суд? Думаешь, она когда-нибудь вернется в школу? И тогда ему придется отвечать, что он не знает, что ничего не изменилось с тех пор, как они задавали ему те же самые вопросы в прошлый раз.
Он выдавил улыбку и помахал. – Некогда, – крикнул он.
Быстрей, огибая машины, через перекресток, мимо вокзала и дальше, по Норвич-Роуд… Раз-два, как солдат-пехотинец. Он бежал и думал о Карин. Другого брата у нее нет, и его задача – о ней позаботиться. Он никогда ничего подобного не испытывал – ужасное чувство ответственности. Чувство, что он совсем взрослый, взрослый мужчина, что у него есть цель. Он вполне способен на это, вполне. Это будет легко. Он нащупал в кармане ключ – тот никуда не делся. Майки почувствовал, что ключ там, где и должен быть, что он поступает правильно.
Ноги уже подкашивались. Вкус во рту был соленым, словно море в этой части города впиталось в воздух. Здесь он был свежее, дышалось свободнее. Да ц, дома так не липли друг к другу. Рэттон-Драйв, Акация-Уок, Уилбур-Плейс… Даже названия улиц тут были другие, и деревья как будто выше.
Он перешел на бег трусцой и выбежал на дорожку – точь-в-точь картинка из журнала о загородной жизни. Вот и ворота. А за ними – дом с лужайкой и окнами, с занавесками, просторный, сияющий. Перед домом припаркован «ягуар».
Майки перемахнул через ворота и пошел по усыпанной гравием дорожке к дому. Сейчас он постучит в дверь, и все изменится навсегда. Он знал это, словно давным – давно его судьбу предначертали и скрепили печатью. Он убьет Тома Паркера и будет стоять и смотреть, как его мозги стекают по крыльцу.
Молоток на двери был медным, в виде головы льва с пышной гривой и золотыми глазами. Он трижды ударил с силой. Хотел, чтобы они сразу поняли: он не шутит.
