— Какой-то человек. Он заперт в моей памяти. Я вспомню, когда его увижу… Хватит обо мне. Давай о тебе… Что ты обо мне думаешь?
Зачарованный голос Химены рвёт тишину.
Кот собирает с пола её одежду, смятой охапкой вручает девушке и открывает скрипнувшую дверь.
— Идём в подвал, — объяснил он, выходя из палаты. Бледно-жёлтый коридор больницы охвачен пустотой. Ночная парочка бредёт к лестнице вниз. Девушка босиком шагает по плиткам пола, Кот с ними почти сливается окраской. По каменным ступеням ей холодно ступать. Рубашка нежно поглаживает нижним краем кожу чуть выше середины бёдер.
В подвале полумрак.
— У нас на чердаке, — обернулся к ней Кот, — несколько разновидностей летучих мышей. Есть «очкарики», которые не пользуются ультразвуком. Некоторые летают только назад, другие вертят хвостом, перемещаясь словно вертолёты. У иных вырастают маленькие рога с острыми ядовитыми кончиками, а для некоторых слово «кровь» является единственным средством защиты…
Неожиданным сюрпризом, соблюдая абсолютную внезапность, цепляющую за потроха, перед ними появляется какая-то мёртвая женщина, лихим скачком выкинутая из-за угла. Синюшное лицо вампирки не выражает ничего.
— Сердце! — орёт Кот, хватаясь за грудь. — У меня прихватило сердце…
Я думал — это просто несварение. А нет! Это сердце!
Он смешливо смотрит на свою спутницу. Химена не сводит глаз с вампирки. Та флегматично поворачивается, не торопясь скрывается во тьме.
— Блуда. — С улыбкой поясняет Кот, перестав паясничать. — Других вампиров в больнице, вроде бы, нет. Одной ей скучно. Кровь крыс она мешает со снотворным…
Чёрножёлтый натыкается на стену в темноте, шипит, отскакивает к девушке, которая в виду очередной внезапности роняет на него мокрый комок своей одежды. Кот пытается примерить футболку с крестом на груди, но приходит к выводу, что «размер головного убора не его», и возвращает вещи Химене.
Они идут по подземелью дальше. Подходят к палате с единственной жёлтой дверью из общей череды бесцветных. Номер 52.
Кот поворачивает несуществующих ручку. Слышен слабый хруст электричества в подвальном воздухе. По закоулкам темноты скользит прозрачное мерцанье.
— Ваш номер, госпожа Нимфея! — торжественно выплёвывает Кот, лапой приглашая войти в комнату. Голая неровность шершавых стен образует идеальный квадрат пространства. Под потолком дымит лампочка. Матрица матраца накрывает кровать. Тумбочка и табуретка — один и тот же предмет мебели.
— Слишком хорошо — тоже нехорошо.
Мудрая оценка вошедшей девушки.
— Скромная келья Средневековой колдуньи, — Кот выглядел дольно довольным.
— Понравилась палата?
— Искромётная комната, — с красивой полуулыбкой заключила Химена.
— Можешь ещё принести что-нибудь почитать?
Кот покачал взъерошенной башкой.
— В больнице мало книг. Эти создания здесь практически не водятся. Но для тебя — попробую найти.
Лёгкая улыбка признательности в ответ. Футболка — на спинку кровати, сапожки — в изножье, а джинсы — на тумботабурет.
— Клопы в матрасе есть?
— Клопы все куплены. Они кое для кого являются деликатесом, знаешь ли… — Кот окутал ответ хитромордой таинственностью. — Во сне спи, не опасайся.
Девушка, теплее кутаясь в смирительную рубашку, села на кровать и огляделась. Её эфирный взгляд размыл стены подвала. Она увидела, как страшная и красивая Ночная Игла, убаюканная бессонницей бродит по больнице. Вместо того, чтобы подругой Блуде быть — она таится по углам. «Я так опасна» — песня сифилитичной проститутки, что непрерывно звучит в голове Ночной Иглы. Голос с акцентом на «у» и «ю» (кюру, кюсау, грюсть). Ночная Игла тащит ящик с радием, лучами которого она размахивает. Сей странный «рентген-прибор» одолжен у галлюцинации по имени Политов, частенько навещающей пациентов психушки.
Химена может понимать с помощью Ви́денья любой язык, воспроизводимый людьми или голосами внутри них. Она перестаёт «проглядывать» больницу, смотрит на Кота. Тот ещё не ушёл. Упёрся спинной в стену и с интересом пялится на неё. Девушка мило улыбается.
— А что если Бог по-настоящему не знает, что он Бог? — спрашивает она кого-то. — И Дьявол не подозревает, кто он такой, — итожит Кот допросы пустоты. Никаких ответов на сегодня. Вечный Космос разродился дважды холодным молчаньем. Чёрножёлтый провожатый говорит девушке: ложись и начинай считать через два.
— Зачем?
— Чтобы приблизиться ко времени исполнения своей глупой мечты.
Ночью, в тёмном подвале затерянной психиатрической лечебницы, закутанная в смирительную рубашку, она валится на кровать.
Кот, уходя, щёлкает выключателем.
В комнату падает темнота.
Бледный дым от лампочки, висящий под потолком, всё своё время думает только об одном:
Что я почувствую после смерти?
По-настоящему меня зовут Ржавый. Но на самом деле это не моё имя. И значения здесь никакого нет. Я родился и всё.
Память моя — продуваемый ветром коридор в темноте. Сквозняк рвёт из него обрывки, кидает в котёл. Переваривается мною моё же сознанье.
Печальный взгляд из прошлого.
Автопортрет в соломенной шляпе
Натюрморт с Библией
Мать и ребёнок
Он один в осенней комнате. За окнами рассвет, закат.
Плачущий старик Девочка, стоящая на коленях перед кроваткой ребёнка
Ржавый никогда не смотрит в зеркала. Деревья в цвету
И сколько я себя уже не видел? На улице пока тепло.
Голубое небо и белые облака
Задние фасады старых зданий
Жёны, несущие уголь
Едоки картофеля
По улицам Ржавый бродит за разными людьми, которые потом умирают в своих кроватях. Он болен.
Я думаю о ней. Никому она не нужна больше.
The great Lady
Горюющий старик
Жена рыбака
Больше, чем мне – никому не нужна.
● и Дьявол душу сам себе продаст за ночь с тобой ○
Бреду по тихим улочкам.
Пшеничное поле
Красные виноградники
Жёлтый дом
Выход из церкви
Набережная
Рыбак на пляже
Лодки
Я не важнее на ветру прозрачного пакета. Она давно с собой покончить хочет. По вечерам я плачу кровью.
Звёздная ночь на реке
Хлеба и кипарисы
Грехи. Возможно, виноват.
Скорбь
Больничный сад
Воспоминания о саде
Время, вертя обороты, не поворачивается никогда.
Терраса кафе ночью
Как тихо здесь. Вина!
Мы постоянно были вместе в мыслях.
Подсолнухи
Дикие розы
Жёлтый дом на фоне ночи
Во тьме я следую в ничто…
Вороны на полем пшеницы
Жатва
Я нашёл счастье только для того, чтобы его потерять. Память стала моей могилой, забытым склепом, моей второй утробой.
От жизни ничего не жду.
Её одну. Я помню.
И эти чёрные глаза. Чарующие очи ночи.
Волосы в косу. Гладкая причёска.
Тщеславность женской красоты — моя любимая отрада.
Улыбаюсь от крепкого яда.
Без близких, без подруг, ужасной завистью окружена. Она всегда была одна. Извечно одинока.
Но моя!
Мы с ней двоились в поцелуях. Помню, по ночам она набрасывалась на меня, сжимая объятиями счастья, въедалась чёрным взглядом внутрь. Рисовала узоры сумасшествия на душе.
Мы бесславно бесновались в нашей любви.
Однажды я решил сварить иллюзии в супе.
Она, притворяясь прозрачной, воровала продукты на рынке. Пришла, разделась догола и вымыла супом волосы.
Они на минуту превратились в звёздный сахар, заискрились ангельским блеском.
Она улыбалась, смеялась над нами.
Вспыхивали лепестками роз её сладкие губы.
Жёлтая Луна лишала её здравого смысла. В такую Полночь Пустыни она говорила загадками: «Любовь S2 это раздвоение. Не похожа она ни на что другое.»
Мы с ней вычёркивали фразы из эфира.
«Разделённая любовь»
2 S
Одинокая любовь? S
Раздвоенная любовь. S2
Любовалась она такими словами.
Красивая осень.
А они разлетались на пряном ветру, рассеивались туманом, стелились хлопковой дымкой.
Однажды в ночь крикнуло что-то. Мы разом проснулись. Моя цыганка-блондинка из мира глубоких вершин попыталась увидеть ответ.
«Он близко. Я слышу.»
Она не боялась.
Увидела то, что нельзя было видеть.
Второй Сатана на крест поднялся́, но выдал себя, полюбив. И Бог изменился.
Знала запретное. Что новый Спаситель, второй Люцифер закончит Войну. Изменится мир.
Падёт старый Дьявол. Умрёт вечный Бог.
Мир станет безумным.
Ни действия, ни мысли. Ничего.
Самоубийство Смерти. Неизбежность.
А новый Дьявол, молодой — Единственным в Извечности пребудет.
