– Я участвую в разных политических группах с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать, – признался Армилус. – Короткое время, еще подростком я входил в группу ленинцев, но быстро понял, что они – реакционеры, которые не в состоянии понять любую форму политической борьбы, происходящую вне рабочего места.
– Я думаю, что у меня касаемо политических знаний, что называется – нескольких сэндвичей на подносе не хватает, – вздохнул Сортирный Рулон. – Меня никогда не интересовало, как всем этим управляют до тех пор, пока я не узнал, что Индустриальная Лига внесла меня в черный список.
– Не надо себя зарывать, – сказал Майк своему другу. – Я читал в газетах о том, как сгорела штаб-квартиру Индустриальной Лиги. Это первоклассная работа. Ты тогда действительно рисковал своей жизнью.
– Но я не убил никого из этих подлецов, – процедил Бэйтс.
– В следующий раз! – заметил Армилус.
– Вот это мысль! – цыркнул Сортирный Рулон.
– Пусть они заплатят за то, что с тобой сделали! – в голосе Майка был фанатизм. – А сейчас давай начнем марш. Ты пойдешь со мной в голове колонны?
– Да!
Марш был официально заявлен. Полицейские из Тауэр Хэмлетс и Хэкней не слышали о Союзе Нигилистов и, кроме того, решили, что тема марша до смешного архаична. Они думали, что марш привлечет горстку идиотов, и поэтому отрядили всего десять полицейских для охраны мероприятия. Полицейские страшно просчитались. Когда ряды марширующих выползли из парка Бетнал-Грин на Кембридж-Хит-Роуд, их ряды пополнились теми, кто опоздал к началу, и только еще выходил из метро.
– Что мы хотим? – скандировала часть колонны.
– Старую цену! – отвечали все.
– И когда? – требовательно вопрошали скандирующие.
– Сейчас! – звучало в ответ.
– Десять пенсов за банку бобов! – вопили все хором. – Десять пенсов за банку чищенных, сочных томатов! И лук по пенсу за фунт!
Во главе колонны шла горстка хорошо одетых активистов. Они несли знамя, на котором была изображены гильотина и надпись Союз Нигилистов. За ними растянулась ободранная колонна люмпенов – разрозненная масса, состоящая из низших слоев пролетариата и опустившихся элементов буржуазного класса: нищих, почтовых работников, уволенных солдат, графических дизайнеров-фрилансеров, рецидивистов, непризнанных рок-музыкантов, карманников, поэтов, владельцев борделей, художников-любителей, работников общественных туалетов, попрошаек, безработной молодежи и даже одного непонятно откуда взявшегося старьевщика.
Привлеченные шумом и требованиями снижения цен, к демонстрантам присоединились легионы покупателей. Группа пенсионеров встала в конце колоны, чем приблизила ее численность к четырехзначной отметке. Вместо того чтобы вызывать в уме май '68-го или даже 1848-й год, демонстранты, скорее, напоминали толпу во время банковских праздников, когда люди расслабляются в каком-нибудь грязном городке на южном побережье.
– Верните шиллинги и соверены! – орали пенсионеры. – Долой десятичную валюту!
– Верните высшую меру наказания, давайте отрубим голову всем членам парламента! – отвечали активисты, возглавляющие марш.
Довольно быстро все вернулись к изначальному лозунгу: «Что мы хотим? Старую цену! Когда? Сейчас! Десять пенсов за банку бобов! Десять пенсов за банку чищенных, сочных томатов! И лук по пенсу за фунт!»
Неоднократно было замечено, что в ходе революции обращение к прошлому может явиться катализатором новой борьбы. Ссылки на исторические прецеденты не призывают нас просто пародировать прошлое, они возвеличивают в нашем воображении текущие задачи. Демонстранты за Старую Цену не бежали от настоящего, они решали современную проблему, одновременно воскрешая революционный дух прошлого. Это и были те силы, которые Союз Нигилистов привел в действие. Изначальная идея сводилась к тому, чтобы дойти до Хэкней Даунс и провести там митинг, но вместо этого развязка оказалась куда более радикальной.
Проходя мимо городской ратуши в Хэкней, некоторое количество демонстрантов откололось, чтобы атаковать этот символ муниципального подавления. Массы взяли инициативу на себя и дабы не отставать от своих собственных последователей, лидерам не оставалось ничего другого, как атаковать полицейский эскорт. БАМ! Кулаки и ботинки нигилистов били полицейские тела. ТРАХ! Несколько говнюков, пошатываясь, попятились назад, выплевывая струйки крови и иногда кусочек выбитого зуба. БАБАХ! Полицейских забили до потери сознания. В то время, когда его товарищей втаптывали в землю, постовой Филипп Диксон, встав на колени, стал просить пощады.
– Ребята, будьте умницами, не бейте меня, – ныл Диксон. – Я сделаю все, что вы хотите, можете меня иметь в зад или в рот. Я у всех хуй отсосу!
– Ладно, клоун, – сказал Майк Армилус и оголил свой амурный мускул. – Подавись-ка вот этим!
– Слушаюсь, босс, – захныкал Филипп.
– Подожди секунду, хуесос, – сказал Майк, когда Диксон сомкнул губы вокруг его члена, – ты уверен, что все, чем мы сейчас здесь будем заниматься, идеологически правильно?
– Что ты имеешь в виду? – удивленно переспросил Диксон.
– Ты на сто процентов уверен в том, что ты согласился сделать мне минет без принуждения? – допрашивал Армилус. – Ты уверен, что ты в своем уме, что на тебя не оказывается никакого давления, что ты решил добровольно заняться со мной оральным сексом?
– Конечно, во всем есть элемент давления, – с возмущением ответил постовой, – если я не отсосу, то меня здесь в отбивную котлету превратят!
– Тогда, – откровенно признал Майк, – я не могу себе этого позволить. Я считаю приемлемой любую форму сексуальной активности между обоюдно согласными партнерами, но меня оскорбляет, когда кого-то принуждают делать то, чего он делать не хочет.
Майк вынул молоток из-под своей куртки и нанес им удар по голове легавого. Полицейский сдулся, как проткнутые иголкой легкие, а потом его обработали сапогами – ПО СЕРЬЕЗКЕ!
Сортирный Рулон Бэйтс не мог поверить в то, что происходило вокруг. Сначала избили полицейских, а сейчас разбивают сотни магазинных витрин. Демонстрация Старая Цена превратилась в погром: повсюду боевики набирали себе потребительские товары и поджигали мусорные урны!
– Дай я у тебя отсосу, – умолял Майка подбежавший к нему студент последнего курса художественной школы.
– Давай скорее, – скомандовал его Майк. – Засунь его к себе поглубже в горло, пока он не встал.
Студент художественной школы сделал так, как ему велели. Он тянул Майка за яйца и думал о том, не поперхнется ли он, когда генетический насос начнет разбухать внутри него. Стоя на коленях и отсасывая во время бунта, мальчик чувствовал себя великаном. И своим внутренним взором представлял себе, как работает над серией картин о лучших днях Восстания в Хэкней.
Сортирный Рулон Бэйтс забрел в журнальный киоск и угостился бутылкой лимонада на глюкозе. Банда подростков выстроилась в цепь и, набивая конфеты в огромные сумки, передавала их толпе детей, собравшихся на тротуаре снаружи.
– Мне конец, мне конец, – беспомощно бормотал стоящий рядом хозяин заведения.
– Если исходить из цены, которую ты берешь за батончик «Марс», то тебя следовало бы пристрелить, – лаконично ответил один из юнцов. – Поэтому заткнись, иначе мы тебя прикончим!
Студент художественной школы увеличил обороты и был вознагражден струей влажной генетики, так как сперма Майка Армилуса обильно излилась ему в рот. Парень все проглотил. Майк вынул изо рта мальчика свой хуй, который был все еще твердым.
– О, вот это здорово! – выдохнул студент. – Я хочу еще! Я хочу еще! Ты можешь нассать мне в рот? Я хочу напиться твоим пи-пи!
Армилус согласился. Он опять засунул свой хуй парню в рот, и уже через несколько секунд моча заструилась из отверстия. Студент пил золотую влагу большими глотками, но не поспевал за скоростью, с которой поток мочи вырывался из хуя Майка. Моча пенилась на губах студента и стекала по подбородку. Майк вынул член из пасти юнца: ведь он был уважающий себя нигилист и не хотел никаких желтых пятен на своих «стрелках». Затем Армилус направил свою струю на лицо хуесоса, и парень умудрился поймать ртом большую часть золотого дождя.
Горело несколько машин, дым клубами валил из разграбленных магазинов, а погромщики двигались к новым целям. Это был хороший день для грабежа, поджога и других форм бессмысленного разрушения. Цель демонстрации совершенно забылась в прекрасной оргии насилия! Требование уменьшить цены сослужило свою службу, дав искру, которая зажгла гнев неимущих. И сейчас, когда он вырвался на свободу, погромщики хотели гораздо большего, чем просто кусок буржуазного пирога, они требовали себе всю блядскую пекарню!
Как только Дэйв Браун услышал о безобразии, он тут же догадался, что в нападении на штаб-квартиру Индустриальной Лиги был повинен Сортирный Рулон Бэйтс. Поняв это, эксперт по безопасности впал в двойственное состояние. Сейчас Браун ясно понимал, почему он узнал молодого человека, когда тот выходил из здания на Бридж Лэйн. Частный детектив изменил досье, подготовленное Индустриальной Лигой на его зятя. Его имя было таким же, как у Бэйтса, и фишка заключалась в том, чтобы невинный юноша защитил Брауна от последствий гнусной деятельности своего родственника, который по причинам, непонятным Дэйву, являлся носителем членской карточки Спартаковской Рабочей Группы.
