Уокер опустилась на колени, и когда вздутый любовный мускул оказался у неё в руках, провела осмотр. Скинхед безумно застонал, и доктору это понравилось.
— С тобой всё в порядке, — заметила Мария. — Через минуту-другую я заглотну твой шланг, только не кончай мне в рот, попробуй сдержаться, тогда сможешь задать жару моей пизде!
Уокер пробежалась языком по генетическому насосу ТК. Бутбой благодарно хрюкал. Голова доктора задёргалась туда-сюда, когда она принялась облизывать его шланг. Потом, сжимая основание рукой, она взяла головку в рот. Голова Марии телепалась, как бакен в штормовом море, и член исчезал у нее во рту. Член ТК скользнул в горло Уокер, и скинхед издал рёв удовольствия. Если бы цунами желаний бутбоя унесло его, он бы принялся стрелять во все стороны. Но годы сексуальных упражнений позволили ему сдержать любовный сок. Коды ДНК собирались и разбирались в двух телах, которые словно слились в одно. Генетические импульсы возрастом в миллион лет боролись за контроль над этими человеческими телами. ТК выл от сексуальной разрядки.
Мария задрала юбку и стянула кружевные трусики. Пизда доктора сочилась влагой. Скинхед хотел впиться языком в этот сексуальный мох, но Уокер заправила его мужество в чёрную дыру своей потаёнки. Дальше не происходило ничего утончённого, впрочем, это было и не нужно, они просто увеличивали скорость. Бутбой работал поршнем, а Мария снабжала его смазкой. Как сексуальному атлету, скинхеду не нужны были гуманистические банальности о любви — вместо них его личность растворилась в превосходном программировании ДНК. ТК и доктор не были индивидуальностями, они стали шифрами, две цифры, необходимые, чтобы запустить движение бинарной системы.
— Ты машина, андроид, робот! — рычала Мария, пока её партнёр вёл её к оргазму.
— Перегрузка, перегрузка! — выл ТК, пока любовный сок вскипал в его паху.
— Вот это заряд! — буйствовала Мария, почувствовав внутри себя сперму скинхеда. — Как здорово, столько спермы, как будто ты нассал мне в пизду!
Бутбой посмотрел на экран телека. И увидел там очередной золотой душ. Он подумал, что повторяющаяся природа порно-видео глубоко обнадёживает. Бесконечное однообразие тяни-толкай придавало форму миру, где всё твёрдое тает в воздухе.
Дональд Пембертон и Пенелопа Эпплгейт слонялись по Сохо. Весь день проработав в Тейт, исследуя Неоизм, теперь они шли в «Кондитерскую Валери» за чаем и пирожными. Дон размышлял о своей репутации гения. Его вновь разозлило то, что хотя он, несомненно, величайшая личность из живущих, пройдёт не меньше года, прежде чем прохожие начнут узнавать в нём человека, занимающего в пантеоне национальных героев место выше Нельсона и Томаса Беккета.
— Осторожно! — крикнула Эпплгейт, стаскивая Пембертона с дороги. — Ты чуть под машину не попал, надо смотреть, прежде чем сойти с тротуара!
— Боже мой, Боже мой, — пробурчал художник. — Надо лучше о себе заботиться. Если бы я умер молодым, я лишил бы человечество потрясающих плодов, что ещё зреют в моём воображении.
— Эй, только глянь! — заявила Пенни, потянув Дональда к входу в пустой магазин. — В замке болтаются ключи, интересно, сможем мы зайти внутрь?
— Да брось ты, — рявкнул Пембертон. — Пошли к Валери, я умираю с голоду, и в горле пересохло.
— Но если мы сможем залезть в магазин, — запротестовала Эпплгейт, — у нас будет прямо в центральном Лондоне филиал «Нового Неоизма»!
— Снова ко мне пришла блестящая идея! — заметил Дон, поворачивая ключ. — Смотри, я открыл дверь. Класс, у нас теперь галерея на Комптон-Стрит! Ребята в статфордских студиях позеленеют от зависти!
«Эстетика и Сопротивление» прошлись по зданию. Сзади обнаружилась крохотная кухонька и туалет, а лестница привела убийственный дуэт в подвал, где раньше хранили продукты.
— Отлично, отлично, уя! — вскрикнул Пембертон, врезавшись в кирпичную стену.
— Осторожнее, дорогой, — предупредила Пенелопа немного позже, чем следовало. — Слишком темно, того и гляди поранишься.
— Знаю, блядь, вот уж знаю! — зарычал Дональд. — Я гениальный человек, хватит обращаться со мной, как с кретином!
— Солнышко, — предложила Эпплгейт, — давай назовём нашу галерею «Akademgorod»? Если первой выставкой здесь будет «Новый Неоизм», тогда лучше всего назвать заведение в честь земли обетованной движения.
— Вот оно, чёрт, вот оно, я назову галерею «Ака-demgorod»! — заорал Пембертон. — Отличное имя для сквота!
— Как скажешь, милый, — согласилась Пенни.
— Ебаааааааттттттть! — завизжал Дон, когда наступил на ящик и упал лицом вниз. — На помощь! На помощь! Вызови врача, вызови «скорую», вызови полицию! Наверно, я умираю. Я в агонии, пиздец, в агонии!
— А по голосу ты на умирающего не похож, — рискнула сказать Эпплгейт.
— Не спорь со мной, сука! — заревел Пембертон. — Позови фотографа и сообщи прессе. Я хочу государственные похороны в Вестминстерском Аббатстве, и убедись, что ТВ транслирует службу в прямом эфире. Похоронить меня надо в чёрном берете и кожаной куртке.
— Сейчас помогу, оооох, ну ты и тяжёлый! — говорила Пенелопа, обследуя друга в тусклом свете, что падал из открытой двери подвала. — Всего-то пара синяков и небольшой порез на правой руке.
Джонни Махач усердно скакал на Атиме Шиазан. Бутбою нравился секс, и на то, как тёлка корчится под его обнажённым телом, стоило посмотреть. Там, где соединялись ноги Шиазан, вольготно расположилась затягивающая пещера пизды — и когда девушка дёргала тазом вверх, любовный мускул Ходжеса пронзал обволакивающую свежесть бесформенного хаоса.
— Солнышко, как здорово! — стонала Шиазан. — Хочу с тобой ебаться вечно!
— Ах ты сучка, — прошипел Ходжес. — Ты здорово ебёшься, ща так кончу, что из хуя кишки полезут!
— Еби меня, давай, еби меня! — ревела Шиазан. — Не теряй ритм, я хочу, чтобы ты наполнил меня спермой. Давай, давай, давай, суй свой хуй глубже, дальше! Глубже! Дальше! Еби меня, жеребец ебучий, ЕБИ МЕНЯ! ОХУЕННО ХОРОШО! ПИХАЙ ЕГО В МЕНЯ, ПИХАЙ ЕГО ПРЯМО В МЕНЯ! БОЖЕ, ЗАЕБИСЬ! О, Я ЧУВСТВУЮ, ОХУЕННЫЙ ВЗРЫВ! СКОЛЬКО ЖЕ ЕЁ! Я ЧУВСТВУЮ, КАК ТВОЯ МОЛОФЬЯ КАПАЕТ ИЗ МОЕЙ ПИЗДЫ НА КРОВАТЬ. ОХ, КАК ЖЕ ОХУЕННО ЗДОРОВО!
Ходжес скатился с неё, и голова его утонула в подушке. Ему было хорошо. Атима открыла новые горизонты сексуальных удовольствий, виды, что манили его в Неизведанный Каддат. Джонни хотел провалиться в удовлетворённый посткоитальный сон — но какой-то ублюдок вдавил палец в звонок квартиры Шиазан.
— Полежи пока, — сказала Атима скинхеду. — Поспи чуток, я со всем разберусь.
— Да ну, — ответил бутбой, поднимаясь и натягивая «ста-престы». — Очередной мудак из «Марксист Таймс», я не собираюсь давать им возможность тронуть хоть волос на твоей прекрасной головке.
— Я могу сама о себе позаботиться! — запротестовала Шиазан.
— Может, это и правда, — возразил Джонни, — но это не помешает мне отметелить мудака, который припёрся угрожать тебе!
В конце концов Атима и скинхед пошли вниз вместе. Какой-то парень пытался вломиться в здание, выбив дверь. Джонни повернул ручку, и марксистский дурак упал на спину, когда удар его сапога пришёлся в воздух. Ходжес пнул его по рёбрам, потом врезал каблуком по роже. Атима выбежала на улицу, двигаясь, как вихрь, среди толпы своих бывших товарищей. Она сражалась, как фурия, ломала кулаками носы и выбивала зубы, прицельными пинками и ударами локтей разбивала яйца и кишки.
— А ты здорово дерёшься, подруга! — восхищённо крикнул бутбой, швыряя коммунистического кретина о кирпичную стену. — Я не стал бы с тобой связываться, ты охуительно жёсткая девочка!
Атима улыбнулась, принимая похвалу. Одновременно её кулак ударил противника в челюсть, выбив два передних зуба. Беззубый маоист отлетел на дорогу, и его переехал мотоцикл. Сапог Шиазан заехал другому бывшему товарищу по яйцам. Мудак мяукнул, как раздавленный кот, его ноги оторвались от земли, и он шлёпнулся на задницу.
Преимущество в битве перешло в другие руки. Хотя коммунистов до сих пор было больше, под дискредитированной идеологией в этих парнях пряталась крайняя трусость, они предпочитали прятаться за своими университетскими степенями и привилегированным происхождением, нежели принять честный бой. Атима и Джонни обратили красных в бегство. Пятерых маоистов, оставшихся на ногах, проводили в путь пинки под зад.
— Передайте своему вшивому вождю, что Атима взялась за ум и выходит из вашей безмазовой организации, — просвистел Джонни активистам, которые исчезали на эскалаторе станции метро «Уоррен-Стрит».
— Думаю, из «Марксист Таймс» это были последние, — сообщила Шиазан Ходжесу, когда они возвращались в квартиру.
ДЖОННИ МАХАЧ ПРИВЕТСТВОВАЛ новый день непревзойдённым классическим альбомом Дезмонда Деккера «You Can Get It If You Really Want»[40], «скрещивал» реггей с самыми разными стилями. Первый опыт «реггей + рок» — хит-сингл «007 (Shanty Town)» в 1967 попал в английские чарты; серия удачных синглов («Music Like Dirt», «Rudie Got Soul», «Rude Boy Train», «Sabotage») увенчалась в 1969 г. всемирным успехом композиции «The Israelites» (1-ое место в Великобритании, Тор 10 в США). Пласт был заигранным, но тогда, в 1970 году, Троян[41] ещё выпускали записи на виниле достаточно толстом; пластинка жила дольше человека, если за ней ухаживали, и она без эксцессов пережила все пьяные тусовки, где под нее обожали танцевать. Заглавный трек на LP был одним из двух хитов, написанных Джимми Клиффом[42], вторым был «That’s the Way Life Goes», остальные песни написал сам Деккер. Ходжес кайфовал под «Peace on the Land», когда зазвонил телефон.
