Я тоже киваю, в ответ.
– Ну вот, – продолжаю, затягиваясь, – она ведь меня тогда, по сути, и выходила. Вместе с Глебом твоим, кстати. За что я ему до сих пор считаю себя по гроб жизни обязанным. Врачей искала, в том числе и через родителей своих. Там связи такие, что, боюсь, даже Али позавидует. Массажистов, психологов. Специалистов по спортивной медицине. А потом, когда я встал и пошел, вдруг выяснилось, что мы оба друг другу ну совершенно не интересны. Разве что в постели, но этого ведь явно недостаточно. А так…
Я тушу сигарету, потягиваюсь. Она молчит.
– А так, – продолжаю, – вообще ничего общего. Кроме моей благодарности и ее какой-то привязанности. Нет, конечно, могло бы чего-нибудь получиться, чего уж там. Если б у нас с ней было время и хотя бы немного терпения. Но ни того ни другого у нас, как выяснилось, и не было…
Вздыхаю, закуриваю.
Инга продолжает молчать и думать о чем-то своем.
Наверное, о Глебе.
А и – по фиг.
Мне тоже когда-то нужно выговариваться, я же живой человек, в конце концов, а не самодвижущаяся машина для решения чужих проблем.
– Так и жили, – продолжаю, скривившись, как после лимона, – вроде как бы и вместе, а на самом деле глубочайшим образом порознь. Время от времени залезая в общую постель с вполне себе низменной целью немного потрахаться. Это-то у нас как раз хорошо получалось, чего уж там. А потом нам ее родители сдуру подарили поездку в Куршевель на Новый год. Вот только я туда не смог отправиться из-за работы. Да и не сильно я люблю, если честно, такие компании. А она от скуки решила прокатиться, ну и встретила там этого своего нынешнего молодого олигарха. Такая вот, в сущности, простая и вполне себе банальная история.
Инга кривится, подливает в свой стакан еще виски из бутылки.
– А наша жизнь, Данька, – отхлебывает, – вообще очень банальная штука, с какой только стороны ни посмотри. И ты, я так понимаю, с тех пор один, да? И живешь, наверное, в пустой родительской квартире, так? Они же у тебя вроде где-то в загранке трудятся?
– В Испании, – киваю. – Отец там представителем работает. Ну и, я так понимаю, сам не теряется. Крутит там что-то такое с местной недвижимостью.
– Знакомо, – кривится Инга, – знаю я такой типаж. Там попосредничает, тут нужных человечков сведет, срубит слегонца комиссионные. Курочка по зернышку, как говорится. Да и хрен с ним, с этим твоим родителем, не мне его судить. Сам-то про себя что думаешь?
– А что мне тут думать-то? – удивляюсь. – У меня вроде как все нормально. Универ два года назад закончил, причем особо не запариваясь. От аспирантуры отказался, бикоз не интересно ни фига. Живу себе, по сторонам тихонько осматриваюсь. На работе тоже вроде все в порядке, без проблем каких-то особенных. Сейчас на Игоря – помнишь его? – месте сижу, редактором отдела информации. С деньгами, конечно, хотелось бы получше. Но кое-что есть, и мне этого кое-чего пока что вполне хватает. Да и в общем-то грех жаловаться. В моем возрасте пятерку грин в месяц мало кто имеет, к тому же вбелую, и еще с хорошими перспективами.
Она снова кривит большой, четко очерченный рот, морщит высокий чистый лоб и болезненно усмехается.
– Да я, – говорит, – в принципе, вижу, что все у тебя более или менее. И даже внутренне готова поверить, что все не более-менее, а прямо-таки очень даже и хорошо. Вот только ты мне скажи тогда, откуда у тебя такая тоска-то в глазах, а, мальчик?
И подливает мне в стакан еще виски, который я почему-то машинально выпиваю.
И, только допив до конца, давлюсь и фыркаю.
– А ты, – спрашиваю в ответ, – хоть раз нормального человека, у которого хотя бы время от времени не появляется эта вот самая тоска в глазах, видела?
Она тихо смеется.
– Нет, – говорит, – не видела. Только обычно это проявляется чуть попозже, годам эдак хотя бы к тридцати. А не в твоем счастливом постпубертатном периоде.
Теперь смеемся уже вместе, и я снова закуриваю.
– Гляжу, ты ничего, – говорю, отсмеявшись, оценивающе, – держишься.
Она снова усмехается.
– А я не держусь, – отвечает, – Данька. Я – живу. Точнее, продолжаю жить. Потому как если бы я просто тупо пыталась держаться, я бы уже, наверное, в окно выпрыгнула.
Я киваю.
– Согласен, – говорю, – так и надо. Ну тогда давай я еще одну дорожку пройду, сигаретку выкурю да и поеду. Устал а то, сцуко, – просто смертельно…
– Давай, – жмет плечами. – Я в порядке, за меня можешь не беспокоиться. И порошок, если хочешь, можешь с собой забрать. Мне он, похоже, без надобности. Сейчас посижу еще немного перед телевизором да спать завалюсь. Буду высвобождать организм сном и временем от действия этих чертовых успокоительных. Деньги-то, кстати, есть, от гайцов, если что, откупаться? Ты же вроде как выпивши.
Машу рукой.
– Ты что, забыла? – смеюсь. – У меня на такой случай всегда в бардачке антиполицай, а в кармане редакционное удостоверение. Прорвусь. А концентрацию, алкоголем нарушенную, я сейчас как раз «первым» и подправлю. Не сильно, ибо это, я так думаю, не за чем. Но при всем при том – до вполне себе нормальной кондиции.
Она кивает.
– И правда, – жмет плечами, – забыла, что ты у нас волк ротационных машин. Причем с именем. Насчет порошка, кстати, ты, волк, так и не ответил. Заберешь?
Я отрицательно качаю башней.
– Нет, – говорю. – А зачем? Ссыпь его куда-нибудь да заныкай до послезавтра. Нюхать я его сегодня уже точно не буду. А послезавтра, после похорон, мы почти наверняка все сюда к вам припремся. Всей старой компанией. И Патлатого помянуть, и за твое счастливое избавление остограмиться. То, что тебя просили никуда и никому не показываться, я так понимаю, на старую банду все равно ни фига не распространяется. Там людей, которым нельзя доверять, нет просто по определению. И вот тогда вот он, этот самый порошок проклятый, нам всем совершенно точно может понадобиться.
Инга вздыхает.
– Так, значит, – спрашивает, – когда вас ждать, в субботу вечером?
– Угу, – киваю, – если всей бандой, то не раньше. Так – если только кто по отдельности навестит, сама понимаешь. А вот чтоб всем вместе – это только послезавтра скорее всего получится…
Она снова кивает, зевает и снова улыбается.
– Ну что ж, – говорит, – буду ждать. Вот только имейте в виду – без Глеба лучше даже на порог не показывайтесь.
– Ты что, – кручу пальцем у виска, – совсем что ли, мать, мозгов лишилась? А кто, как ты думаешь, нас во всей этой фигне организовывает? У тебя что, есть какие-то другие кандидатуры на лидерство вот в этой самой, вполне себе идиотской, но при этом совершенно конкретной ситуации?
…Когда я ухожу, они меня провожают вдвоем: Инга и вновь появившийся в гостиной тот самый кремовый хулиганистый котенок с очень мудрыми и совершенно не детскими сине-зелеными глазами.
Я им машу рукой, а они просто стоят и меня разглядывают.
И даже головы у них почему-то при этом наклонены в одну и ту же сторону.
Когда я вышел из подъезда, то обнаружил, что на улице уже очень поздний вечер, фактически ночь.
Ну ни фига себе посидели, думаю.
Надо бы парням в паб позвонить, как они там, не совсем еще убились?
Если не совсем, то можно и подскочить, пообщаться.
Набрал сначала Гарри, потом Никитоса, результат один – абонент временно недоступен на фиг.
Угу.
Понятно.
Вздохнул, попробовал дозвониться Жеке, кое-как вроде получилось.
Хоть и с третьего раза.
– Привет, – говорю, – ты как там, живой?
– С трудом, – отвечает, – итить.
Голос, естественно, – пьянющий. В полную уматину, что называется.
– Ну, – улыбаюсь, – если живой, хоть и с трудом, то давай докладывай…
– А что тут докладывать? – удивляется. – Мажор в говнище нажрался, итить, его водила еле увез. Он же, сцуко, тяжелый, как Майк Тайсон, в таком состоянии. Никитоса я сам лично на себе до дома тащил, потом еще водки с ним пришлось прямо на кухне выпить.
– Чо, – смеюсь, – никак наговориться не могли что ли?
– Да-а-а, – тянет, – жилетка ему, понимаешь ли, итить, понадобилась. Ага, жилетка. Если б он еще говорить при этом хоть что-нибудь мог, тогда другое дело. А так только бормотал что-то по-своему. Итить. Но падать, сволочь, все равно почему-то не хотел, пока я ему еще грамм триста в глотку не влил. Ну и себе тоже пришлось вливать, соответственно.
– И чем закончилось? – любопытствую.
– Да чем эта хрень могла еще закончиться? – удивляется. – Приехал домой, люлей от матери огреб по полной. И за себя, и за своих друзей-алкашей, итить. Покурил на балконе да и спать завалился. Не успел уснуть, – тут ты звонишь. Вот и весь доклад, итить, блин, понимаешь, на фиг…
– Понятно, – хмыкаю, – и что, больше ничего занятного не было?
– Да нет, – зевает, – откуда? Мы когда приехали, все наши в пабе уже сидели, вся бригада. Вчерашний вынос мусора праздновали, итить. А тут мы – на сложнейших щщах и во вполне себе смурном состоянии. Вот и пришлось хлестать ускоренными темпами, чтобы парни лишних вопросов не задавали…
