Ту т же появился Тесак, ухмыляясь разбитыми губами. Я еще подумал, что никогда не видел своего друга таким покалеченным.
17.02.03, сами гости, чуть позже
Моя рука распухла так, что еле умещалась в рукаве. Ебаны в рот! Мне пришлось снять куртку. Маска при этом чуть не сваливается. Я закатал рукав по локоть и осмотрел опухшую синюю руку со следами когтей стервы, которая там валяется на полу, обмотанная прозрачным скотчем. Заматывать ей башку было самое трудное: мамаша белобрысого дергалась и кусалась, и лента липла совершенно как попало к ее жидким волосам, да и на кровь скотч тоже плохо прилипал! На месте заклеенного рта я самолично написал Fuck me! ее вызывающе красной губной помадой. Теперь она испуганно озиралась по сторонам вытаращенными глазами. Я показал ей свою покалеченную руку, а потом подумал и все-таки врезал по обмотанной скотчем роже. Не скажу, что это мне понравилось больше, чем ей, но такова жизнь, бля!
Тесак вернулся с трофеем. Разговорить старую сучку оказалось проще простого. Я приставил длинный кухонный нож к горлу отрубившегося гондона-сына, и она в одночасье все нам выложила. Деньги, в основном пачки сотенных грин, находились за камином в той самой гребаной зеркальной комнате. Правда, она обещала нас после найти и закопать. Тесак за это добавил ей на морду еще рулон скотча. Связанного белобрысого я затолкал в багажник «девяносто девятой», что стояла в подземном гараже.
На дворе почти рассвело. Надо было линять. От Прыща – ноль информации. Это беспокоило меня больше всего. Уже собравшись уходить, я услышал попискивание рации.
– Бля, какого хуя ты не выходил на связь, жопа?
– Ребята! – заорал Прыщ. – Валите побыстрее оттуда! Двое пиздюков идут…
Вот сука! Раньше не мог предупредить?! Я подзываю Тесака поближе к двери и гашу в прихожей свет. Тихонько снимаю все засовы и отступаю вглубь полумрака. Звонят. Ну, Прыщ, убью заразу! Теперь звонят более нервно. Сейчас войдут!
Дверь тихонько приоткрывается, и внутрь мрака проходит слабый утренний свет.
– Борис, ты где? Давай живее спускайся и поедем!
Два невысоких хуетеса заходят в прихожую. Видать, свои – один тянется к выключателю со словами: «Что за дела?» Он тут же получает по голове рукояткой и со стоном валится на пол. Второй получает от Тесака по яйцам, а затем неплохой крюк в голову и беззвучно отрубается.
Мы вышли из дома, закрыли дверь, калитку, стараясь вести себя как можно непринужденнее. Двинулись на станцию. По спине пробежал холодок, когда навстречу нам выбежал какой-то мудила. Я напрягся, но тут же узнал Прыща.
– Сьябываем! – бросаю ему и быстрым шагом иду к шлагбауму.
– Вы что? Последние придурки, что ли?! Хотите все дело запороть! – визгливо всхлипывает Прыщ и получает от меня вставку в солнечное сплетение.
Бля, а ведь он прав! Что на мне, что на Тесаке– до сих пор маски, а в руках по шпалеру. Ебаны в рот! Я быстро пытаюсь скинуть с плеч сумку, которую до сих пор просто не замечал. Ебать-копать! Ясное дело, почему! Мы, последние мудаки, ее там забыли! Гребаная рука начинает болеть еще сильнее. Тесак осуждающе оглядывает меня с ног до головы. Бляха муха!
– Я пойду один!
Но они вдвоем идут вслед за мной. Прыщ вроде как даже обиделся. Насрать! Лишь бы напялил маску.
17.02.03, «taste this, bitch», светает
В доме везде полумрак, кроме кухни. Сумка лежит там, где я ее и оставил. Но мамаши белобрысого нет. Вот говно!!! Быстро хватаю сумку и боковым зрением замечаю слева, на лестнице, движение. Я только и успеваю, что нагнуться. Дробь дырявит штукатурку. Поскользнувшись в луже крови, я разворачиваюсь, чтобы драпать. Нет времени даже оглянуться, кто стрелял. Тесак и Прыщ между тем столбами торчат в прихожей.
– Мотаем! – кричу я, и они, поснимав маски, пускаются наутек на улицу.
Я скатываюсь вниз в прихожую. В этот момент грянул второй выстрел – опять мимо. Я оглянулся, – мамаша белобрысого на лестнице перезаряжала ружье, но руки у нее сильно дрожали. Ведьма ведьмой: волосы слиплись от скотча и крови наподобие дрэдов, морда вся в губной помаде. Я подошел, вырвал у нее ружье и лбом прицелился ей в переносицу. Хрясь – и она присела на ступеньки, запекшаяся было кровь вновь заструилась на халат.
– Всех достану… – проговорила она, пуская кровавые пузыри, и закрыла глаза.
Я стянул маску и послал ей в рожу смачный харчок со словами:
– Попробуй это, сука!
Время – 8:53.
17–18.02.03, бункер, пересечение ул. Уральской и пр. КИМа, остаток дня и часть ночи
Я догнал своих корешей на перроне. Я же говорил, что я лучший из нас троих бегун! В тамбуре электрички мы побросали в сумку с надписью «Adibas» пушки, маски и обе рации. Затем Тесак осторожно вытащил из-за пазухи своего «пилота» пакет с грином и положил его туда же. Мы сошли сразу за аэропортом, на ж/д платформе «Ленинский проспект», и пешком повалили в бункер, дабы не привлекать своим видом лишнего внимания ментов в метрополитене. Теперь отдыхаем здесь.
Бункер, точка, погреб… Называйте это место как хотите, только сейчас в нем сидим мы втроем, потные и усталые. Я вижу, как напротив тяжело вздымается грудная клетка Тесака, как его мокрая спина оставляет отчетливый след на холодном бетоне, как слева от меня хлюпает носом Прыщ. Он сильно напуган тем, что мы учудили. Я не вижу лица Тесака, так как он опустил свою тыкву на сложенные на коленях руки, но догадываюсь, что и он еле-еле отходит от пережитого. Я это знаю, потому что сам чувствую страх. Животный страх, страх перед физическим небытием. Смертью значит.
БЛЯ! Как больно! Сильно ноет левая рука, но я добью этот текст, а потом уже разберусь с ней. Вот сука!.. Да нет, это я не с рукой разговариваю, по крайней мере, я еще не совсем отупел, это я про ту суку, которая меня искусала и исцарапала…
Судя по проникающему через вентиляционную решетку свету, на улице царит февральский вечер. Левую руку отпустило, и я спокойно могу набивать текст на старом «АйБиЭмчике». Ноутбук я прикупил на «Юноне» за сто долларов: мне нужен был хороший помощник, а этот оказался не очень требовательным. Он отлеживается у меня здесь, в тайничке, рядом с газовой горелкой, обернутыми сначала в полиэтилен, а затем в шерстяной носок спичками и прочей хренотенью, как-то: атлас петербургских улиц, пара охотничьих ножей…
Сейчас горелка стоит посередине небольшого бетонного бункера полтора на два и обогревает три измученных тела. Тесак сладко посапывает, свернувшись калачиком на собственном пуховике. Прыщ разложил на бетоне в качестве подстилки свою одежду и сидит, обхватив руками колени. Думаю, от произошедшего он до сих пор в шоке. Ну а я, придвинувшись поближе к теплу, освещенный экраном на жидких кристаллах, сижу и печатаю. Я размышляю: «Надо использовать каждую возможность, дабы добить текст. Нельзя упустить ни одной детали, ведь история только начала принимать опасный оборот. Кто знает, чем это все закончится?» Поэтому я и сижу мертвецки усталый и набираю на мягкой, слегка пружинящей клавиатуре черные буквы на дисплее. А еще я думаю о предначертанности нашего пути: «Знает ли Он, чем все закончится? И не заложен ли в начале каждого нашего поступка путь, который мы будем обязаны пройти? Каждый – свой». Еще я вспоминаю надпись готическим шрифтом железными буквами, распростертую на воротах нацистского Бухенвальда… Интересно, они знали, что она взята Ницше из Библии?
Раз уж упомянул, скажу пару слов о бункере. Окруженное со всех сторон высоким забором, наше место доступно не каждому взгляду. Сразу за забором начинается песчаная насыпь, кое-где перемежающаяся с кучками гравия. Неожиданно насыпь обрывается почти на два метра вниз бетонированной стеной. Если оторвать взгляд от земли, мы увидим нечто вроде котлована. Практически всегда в нем стоит вода – иногда чуть выше среднего уровня, иногда чуть ниже. Средний уровень для меня – это вода, не доходящая до коленных чашечек сантиметров пятнадцать. Посередине такого бассейна возвышается на три этажа нелепейшая постройка: четыре длиннющих сваи, перекрытые на трех уровнях железобетонными плитами. Похоже, здесь предполагали построить автомобильную стоянку. Трехэтажную, с серпантином или лифтовым механизмом… Так как вода практически никуда из «бассейна» не уходит, то цвет и запах ее и вовсе удручает, пусть она сейчас и под толстым слоем льда. Но мы слегка отвлеклись. Проложим свой путь слева от постройки. По самому краешку. И где-то посередке счистим ногой с бетона снег, налетевший за день. Обнаружим там, под слоем белого пуха, железный люк с прорезями – люк вентиляции. Попробуем поднять крышку. Медленно, но поддается. Отваливаем ее в сторону на счищенный ранее снег. Так достаточно будет. Спускаемся внутрь.
Темнота, но это лишь пока глаза не привыкли. Когда проходит какое-то время, мы узнаем себя в очертаниях каменного колодца, из которого нет выхода. Но постойте! Кажется, вон там, в темноте, виднеется какой-то лаз. Направляемся к нему, бережем голову, залезая внутрь. Теперь мы двигаемся не только в темноте, но и в неимоверно узком пространстве. Спина неприятно скрежещет одеждой по бетонному потолку, а руки и колени обдираются о неровный пол. Но вот мы теряем опору под руками и проваливаемся еще на полметра вниз. В воздухе перекувырнувшись, приземляемся на лопатки на дно нашего бункера, точки, погреба…
