— Нет.
Редактор смотрит мне в глаза, не отрываясь.
— Что, ты тоже считаешь, что это — не по-людски? Какой еще номер, когда каждый человек уникален?
— Да нет, просто не приходилось…
— А я вот считаю что ИНН — это не по-людски. И поэтому не завожу. То есть, у журнала, конечно, он есть — без этого невозможно. А у меня личного нет. И, надеюсь, не будет. Ладно, теперь немного лирики. Надо тебе дать задание. На следующий номер. Вот что я думаю… Напиши-ка ты про молодежные субкультуры. Скинхеды, металлисты, рэпперы… Кто там еще? Может выйти хороший материал. У тебя все получится, я уверен. Не спеши, там как раз праздники будут… — Он смотрит на календарь на стене. — К десятому мая сдашь. Никаких конкретных указаний. Полная творческая свобода. Главное, чтобы было интересно. Договорились?
— Договорились.
— Ну и отлично. А как вообще дела?
— Вообще — нормально.
— Это хорошо, когда нормально. Это очень даже хорошо.
* * *
Джей выходит из гостиницы «Украина» — в черном пальто, рваных джинсах и черных высоких ботинках. Мы жмем руки, обнимаемся, спускаемся по ступенькам. Я спрашиваю:
— Во сколько у тебя завтра самолет?
— В десять с чем-то. Из гостиницы надо выехать в семь. Получается, всего полдня на Москву.
— А что ты будешь делать в Багдаде?
— Я пишу диссертацию о провале американской военной политики в Ираке. Ну и нужен материал — причем, желательно из первых рук. Поэтому и решил ехать сам.
— А деньги на поездку?
— Взял грант.
— Наверно, у правительства?
— Не совсем, но оно тоже участвует в финансировании этой программы. — Джей улыбается.
— Неплохо.
— Еще бы.
— А не боишься, что тебя там похитят?
— Кто?
— Не знаю, но похищают же людей…
— Все это инсценировки, пропаганда. Чтобы меньше людей туда ехали и имели возможность узнать, что там происходит на самом деле. Людей хотят запугать. Обывателя вообще легко запугать. Он боится потерять то, что имеет. В том числе, свою жизнь.
— А ты не боишься?
— Нет, не боюсь.
— А что ты хочешь посмотреть в Москве? — Мы идем по мосту через Москву-реку. — В принципе, и отсюда уже многое видно. Вон там — дом правительства, «белый дом», там — Новый Арбат и здание МИДа…
— По правде говоря, я не знаю, что бы я хотел увидеть. Никогда про это не думал, и вообще вариант через Москву появился буквально на днях. Главное, что я хотел — это увидеть тебя и пообщаться. Ну, посидеть, выпить пива. А остальное — без разницы.
— Поехали хотя бы на Красную площадь.
— Окей. А в мавзолей Ленина можно попасть?
— Вряд ли. Туда, вроде, вообще не пускают сейчас.
— Вот Ленина я бы, наверное, посмотрел. Интересно… Ну, нет так нет.
На подходе к Красной площади стоят с протянутыми руками старухи, прогуливается в черном костюме и кепке мужик, похожий на Ленина — для желающих сфотографироваться. Вокруг нас бродят, уткнувшись в путеводители, компании иностранцев. Джей расстегивает пальто. Под ним — майка группы «Conflict» с надписью «If they won’t fucking stop… we are gonna fucking stop them» — «Если они, блядь, не остановятся… то мы их, блядь, остановим».
Джей говорит:
— Давай отсюда валить. Не люблю туристические места. Увидел кусок Красной площади — и хватит. Давай, может, просто погуляем по городу. Погода хорошая. А потом зайдем выпить пива, окей?
— Окей.
Мы поворачиваем к Площади революции. На месте гостиницы «Москва» — забор и реклама «БМВ». На подходе к метро две старухи-алкашки с опухшими лицами продают газеты «Дуэль» и «Завтра». Рядом с ними стоят мужик в больших зеленых очках и грязном костюме и дед с бородой и седыми грязными патлами.
Джей спрашивает:
— Это — московские бомжи?
— Нет, это коммунисты.
— Ты шутишь.
— Ни фига. Они здесь постоянно тусуются. Часто с флагами, с портретами Сталина.
— А молодых что — нет?
— Есть, но мало, и здесь они не бывают.
— А как твоя группа? Играете?
— Играем немного, но такое впечатление, что никому здесь это не надо. Панк вообще в России не катит. На концерты ходят одни идиоты, которым лишь бы ужраться.
— В Америке то же самое. Панк-рок как носитель социальных и прочих идей давно мертв. Наверно, со времен «Dead Kennedys». Девяносто процентов современного панка — это развлекательная поп-музыка.
— Раньше ты говорил по-другому.
— Люди меняются. Жить всю жизнь с одними взглядами, без развития — это тупо. Но дело не в этом. Если тебе интересно, если ты хочешь кому-то что-то сказать, надо играть, продолжать дальше. Но только если действительно интересно, если ты вправду этого хочешь.
У входа в «Охотный ряд» тусуются компании молодежи. Некоторые пьют пиво, некоторые — кока-колу.
— Молодые выглядят по-западному. Как публика с MTV.
— Они и смотрят MTV — правда российское, но там много западных клипов и передач…
— Вот она — глобализация во всей красе. Молодежь в России хочет выглядеть, как американцы. Москва похожа на западный город. Повсюду — сплошной капитализм и консумеризм. Так мне, по крайней мере, показалось за те несколько часов, что я здесь.
— Так оно и есть.
— Обидно. Получается, коммунисты семьдесят лет строили другую страну, пытались создать новую социально-экономическую формацию, а в результате пришли к тому, что было — к капитализму. И, более того, теперь приходится догонять, потому что за эти годы Запад ушел далеко вперед в построении капитализма…
Сидим в баре, пьем по третьему пиву.
Я говорю:
— Хер его знает, что делать… Может, вступить в какую-нибудь левую партию?
— Ничего не даст. Вся политика — грязь. Если ты честный, то политиком не станешь. Или пробудешь им очень недолго.
— Ну да, я тоже так, в принципе, думаю. Но от этого не легче.
— Жить вообще нелегко. Но смысл в том, что когда-нибудь это кончится. А пока не кончилось, надо жить так, как ты хочешь. Надеюсь, ты меня понимаешь.
— Кажется, да.
— Ну и супер.
Мы чокаемся бокалами пива. Я делаю глоток.
— Куда-нибудь еще хочешь пойти?
— Да, пожалуй, что и нет. Завтра рано вставать. Было классно повидаться с тобой.
— Я тоже очень рад.
Мы выходим на улицу. Стемнело, но еще не холодно. Днем было тепло, почти жарко. Я подхожу к краю тротуара, машу рукой. Тормозит забрызганный грязью «сорок первый» «Москвич».
— Отвезете человека в гостиницу «Украина»? — спрашиваю я.
— Сотка.
— Нормально.
— Сколько ему заплатить? — спрашивает Джей.
— Сто рублей.
Я и Джей жмем друг другу руки. Он садится на заднее сиденье. Машина уезжает. Я не спеша иду в сторону метро.
* * *
Поднимаюсь по ступенькам перехода, выхожу на остановку. Таксисты-частники у машин глядят на выходящих из метро: вдруг кому-то надо в Видное или Домодедово.
Вечернее небо синеет. На другой стороне Каширки, рядом с рынком, строится торгово-офисный центр. Повсюду торговые центры — недавно открыли автоцентр «Москва» на Каширке, не доезжая «Рамстора».
Подъезжает семьдесят первый. Я захожу в заднюю дверь. «Следующая остановка — магазин «Белград». Проезд одной остановки оплачивается».
Мне ехать две остановки, но я никогда не пробиваю билет: — контролеров по вечерам не бывает.
На последнем сиденье, лицом ко мне, сидит девушка в темно-синих джинсах и черной короткой куртке. По-моему, я ее уже где-то видел. Может, возле нашего дома. Не помню.
«Остановка — обувная фабрика». Двери открываются. Я выхожу. Девушка в черной куртке идет впереди, сворачивает к нашему дому. Я захожу в магазин на углу — купить пива.
* * *
Перерыв после третьей пары. Мы сидим у кинотеатра «Мечта» — я, Миха и Садилов. Они оба пьют новое пиво «Т», я — «Балтику-тройку».
— Как праздники? — спрашивает меня Садилов.
— Так, нормально. В общем, обычно.
— Все ясно. У нас — тоже обычно. Да, Миха?
Миха кивает, спрашивает меня:
— Хочешь с нами поехать на девятое в Питер?
— А что там делать?
— Ничего такого. Просто затусить. Москва уже задрала. А Питер — город красивый…
— Знаю. Мы же концерт там играли месяц назад…
— Да, помню, ты говорил. Че, все еще — гитара «брынь-брынь»?
— Ага.
— Не, я в такую музыку не врубаюсь. Все это умерло лет пятнадцать назад. Одна электронщина развивается. Постоянно появляется что-то новое — то трип-хоп, то электроклэш.
— А меня как раз электронщина не вставляет.
— Я и не говорю, что должна вставить. О вкусах не спорят. Вон, есть люди, которые только Моцарта слушают. Или, там, джаз. Просто это уже все застыло, движения нет никакого. А электронщина двигается вперед.
— Не, реально — поехали с нами в Питер, — говорит Миха. — Там как раз три дня праздников на девятое. Или ты — на дачу: «хуячим, хуячим»?
