— Эй!
Воздух неожиданно сделался сладковато-терпким — кто-то сунул мне под нос «косяк».
Девушка — та самая, что накормила меня супом, — вышла из комнаты, но вскоре вернулась с плетеной корзинкой для рукоделия, таща за собой по ковру кусок черного меха.
Костюм гориллы.
Без всяких церемоний она уселась на пол посреди комнаты и принялась вытягивать из боков гориллы нитки. Не задумываясь над тем, что делаю, я затянулся и передал «косяк» девушке.
— Как дела? — поинтересовалась она.
— Костюм гориллы.
— Это точно.
— Вы — городские гориллы?
— Угу, — улыбнулась она.
— Ничего не понимаю.
— Тебе досталось.
— Мне?
— Тебе.
— А что досталось?
— Вот что. — Она кивком указала на разложенный у нее на коленях костюм.
— Это что, шутка?
— Деконструкция.
— Чего-чего?
Она была совсем молоденькая, лет шестнадцать, не больше, но ей хотелось прибавить себе пару годков. Я подумал о Ное Хейдене и его невероятном перевоплощении из политического деятеля и политического клоуна в гориллу. Может, здесь у каждого своя роль?
Девушка отложила костюм в сторону, подползла ко мне и села рядом на матрас.
— Зрелище — это кошмар рабского общества, оно лишь выражает его желание уснуть.
И вновь Ги Деборд, более элегантная версия знаменитого изречения.
— Как тебя звать? — спросил я.
— Деб, — ответила она, — Дебби, Дебора.
Похоже, она сама толком не знала, как ее зовут.
В комнату вошли еще несколько человек. Дебби пихнула меня, чтобы я освободил часть матраса. И в этот момент, кинув на нее взгляд, сквозь волосы я заметил в ее черепе углубление размером с полкроны. Ее вызывающе короткая стрижка неожиданно приобрела новый смысл. Может, это никакой не вызов обществу? Наверное, это имеет прямое отношение к этой ужасной ямке?
Где-то примерно через час объявился Ной. Как всегда, в своем коронном клоунском прикиде. Дебби поднялась с места и, подойдя к нему, поцеловала в губы. Под глазом у Хейдена был фонарь. Он принес кое-какие новости от двоих из их компании, которые угодили в каталажку.
— Ты знаешь, что Джош все еще в тюряге?
— Вот дерьмо.
— Это точно.
— Влип он, этот твой Джош.
Новость о том, что Джош влип по-крупному, носилась по комнате как сухая фаСаулина в консервной банке. Однако за всеобщим возмущением почему-то чувствовалась скрытая радость, что из всех повязали именно Джоша.
— А как там Саул? — поинтересовался Ной, когда народ в комнате угомонился. — Подумать только, подраться с лошадью!
И он жестом изобразил размеры животного. От меня не скрылось, что его руки, торчащие из расширяющихся рукавов цветастой рубашки, были белы и бесформенны, словно корни.
— Он стащил легавого с коня!
— Никакого я не стаскивал.
— А у того была наготове дубинка! Но Саул все равно набросился на него!
— Ни на кого я не набрасывался…
— Саул наш герой.
Присутствующие громко выразили свое восхищение моей персоной. У меня между пальцами тотчас появился новый «косяк». Чья-то рука услужливо протянула спички.
Это была товарищеская шутка. Народу хотелось, чтобы я почувствовал себя как дома. Я изобразил улыбку. Путь ко мне нашла банка пива.
Затем все отправились спать — дружно, словно по команде, будто кто-то невидимый дунул в свисток. «Косяк» вновь вернулся ко мне. Я затушил его в ближайшей пепельнице. Ной и девушка остались в комнате. Это была их комната. Они спали на кровати напротив моего матраса.
— Сегодня народу здесь набилось под самую завязку, — пояснила Дебби.
— Как ты там, нормально? — спросил меня Ной.
— Да, — промямлил я, — если вы, конечно, не…
— Да ладно, — перебил он меня, не дав договорить. — Все отлично. Мне приятно, что ты здесь.
Он свесился с кровати и приобнял меня. Волосы у него были длинные и нечесаные, но пахли приятно. И прежде чем я успел решить для себя, обнимать его в ответ или нет, Хейден уже потянулся к выключателю.
До этого меня еще ни разу не обнимал мужчина.
Я лежал в темноте и слышал, как они раздеваются.
Проснувшись на следующий день с еще более жуткой головной болью, я обнаружил, что дом практически пуст. Немного поплутав, добрел до кухни, где застал Ноя. Он сидел за столом и жевал ломтик тоста.
— Как дела? — улыбнулся он.
— Где я, черт возьми?
Как выяснилось, Ной со своими приятелями погрузили мое окровавленное полуобморочное тело в двенадцатый автобус и всю дорогу сопровождали до Холланд-парка, словно боевой трофей.
— Великолепно, — произнес я. — Огромное вам спасибо. Теперь мне только остается выяснить, где находится этот ваш чертов Холланд-парк.
— Если у тебя найдется шиллинг для счетчика, я приготовлю тебе омлет.
Я порылся в карманах и вытащил завалявшуюся монетку.
Ной взял ее у меня и указал на стул рядом с собой.
— Ну-ка примерь.
На стуле висел переброшенный через спинку ворох черной искусственной шерсти. Опять горилла.
— Это еще зачем?
— Надо проверить, подходит ли по размеру. Мы идем копаться в саду.
— В чем копаться?
— В саду.
— Где?
— В саду.
— Не понимаю.
— Тебе чего добавить в омлет? Петрушки? Сыра?
— Мне все равно, — вздохнул я.
Мне нравилось общество. Мне нравился район города, где оно располагалось — в пяти минутах ходьбы от Британского музея. Мне нравилось его ближайшее окружение — лавчонка, где продавались комиксы, книжный магазин научной фантастики, несколько салонов ближневосточного антиквариата, еще один магазинчик, торговавший неисправными струнными инструментами. К востоку от нас располагался Сенат-Хаус, чем-то напоминавший надгробный памятник викторианской эпохи, только огромных размеров. Мне была симпатична упорядоченность архитектуры, ровные ряды жилых домов, массивная Саулидность государственных учреждений, и главное — никакой давки, никакой толчеи на улицах. Мне и в голову не могло прийти, что в один прекрасный день я буду вышагивать по этим улочкам, вооружившись парой кусачек, не говоря уже про горилловую шкуру, которая болталась, переброшенная через старый саквояж, набитый воздушными шариками.
Сады и скверики в этом районе главным образом являлись частной собственностью. Если же перейти улицу в районе Кингз-Кросс, то там начиналась сплошная застройка, где детям негде играть в свои игры. Джош, наш вождь, пребывавший в данный момент в кутузке (он загремел в Брикстон на целый месяц), имел довольно оригинальную идею относительно того, что конкретно должно представлять собой перераспределение богатства. Сама идея — надо сказать, она появилась на свет задолго до приснопамятного марша протеста и ареста самого лидера, — сводилась к следующим вещам: кусачкам, воздушным шарам, фургону с песком и необходимости порядком попотеть.
Ной крутил баранку фургона. Остальные члены нашей компании должны были доставить амуницию в Тависток своим ходом, воспользовавшись метро, что было довольно рискованным делом. Народ уже начинал проявлять интерес к «городским гориллам», но, слава богу, нам удалось добраться до места назначения без приключений. Никаких прилипал, никаких полицейских свистков, зато заручившись тем, что Джош называл (а он всегда выражался обтекаемо) всеобщей поддержкой.
Предполагалось, что я воспользуюсь кусачками, чтобы взломать ворота.
— Но ведь можно просто перелезть через забор, — возразил я.
— Можно, идиот, — сказал Ной. — Но ты подумал про детей? Или, по-твоему, мамаши с колясками тоже полезут через забор?
Согласно гениальному плану Джоша, нам требовалось двадцать минут, чтобы превратить частный парк в детскую игровую площадку. Если замешкаться, накроют легавые. Напрягши все силы, мы копали и копали, пока невысокого росточка девица с косичками и аристократическим акцентом, которую звали Нова (сокращение от «Вероника»), привязывала воздушные шары к взломанным воротам, находящимся в частной собственности деревьям и фонарным столбам. Ной тем временем снял с газонов и клумб все таблички типа «Не ходить» и «Не сорить», собрал их в сумку и унес в машину.
Когда яма для песочницы была готова, мы положили на дно кусок брезента, а сами бросились к фургону, чтобы ее заполнить. Признаюсь честно, я был поражен тем, с какой быстротой удалось провернуть нашу операцию. Правда, мне с трудом удалось взвалить на себя мешок с песком — в отличие от Ноя, который таскал их играючи.
К тому времени когда песочница заполнилась наполовину, девчонки уже успели переодеться гориллами. Детвора, которой случилось проходить мимо, тотчас начинала таращиться на воздушные шары и тянуть за собой матерей, чтобы поближе посмотреть, что здесь происходит.
