– Я – ваша учительница, но из этого вовсе не следует, что я – ваша собственность. Я никак не в силах помешать вам шпионить за мной, – Мичико опускает голову, – однако я имею право на личную жизнь. Что я делаю в свободное время, вас никоим боком не касается, ясно?
Долгое молчание.
Наконец Хидеко – бурундучиные щечки закраснелись – выдавливает из себя:
– Шпионить нет.
– Нет-нет, мы вовсе не шпионили, – подхватывает Акико. – Утром была наша очередь подстригать кусты на шахматной доске рядом с парковочной площадкой.
– А откуда вы узнали про мой подарочный фрукт? Кто-то еще и дом мой обшарил.
Теперь потупилась Кеико.
– И чтоб больше этого не было. Как вам понравится, если бы я вздумала совать нос в вашу личную жизнь? Вам было бы приятно?
Те девочки, что не изучают пол, глядят на меня и качают головами.
– Как, неужто вам было бы приятно? Мичико неуверенно поднимает руку.
– Не нужно этого делать, Мичико. Говори сразу.
– В Японии личной жизни нет.
– Это как же так?
Мичико поднимает голову, глядит на меня: в глазах у нее слезы.
– Это правда. Каждый – часть всех остальных. Мы все часть целого, как большая семья. Отдельных частей нет.
Ясно как день.
– Стало быть, кто угодно имеет право войти ко мне в дом и порыться в моих вещах?
Кеико глядит мне в глаза.
– Нет, это нельзя. Почти всегда. Если у кого-то есть очень веская причина, тогда, может, о’кей. Но вы права – в дом заходить нехорошо.
– И моя личная жизнь – мои выходные – мне не принадлежат?
– Вы теперь – часть нас, мы – часть вас, – говорит Акико. – Все мы заодно. – Надо думать, в прошлой жизни была капитаном болельщиков.
– Во имя школы, – хором декламируют Фумико с Норико, – все во имя школы.
– Школа важнее, чем я, или вы, или кто угодно, – сообщает Хидеко, в качестве иллюстрации сцепляя пухлые, как сосиски, пальцы.
– Послушайте, я тоже обеими руками за школу, но мои выходные принадлежат мне. Врубились?
Девочки искоса переглядываются, словно говоря: и что толку, она все равно никогда ничего не поймет. И они правы; я ничего не желаю знать. Все, что мне нужно, – это мои выходные и моя личная жизнь.
– Врубились? – повторяю я и молча жду, пока все они, даже надутая Кеико, не кивнут. – Кеико, ну-ка садись обратно на подушку, мягкое место отморозишь.
– Мягкое место? – повторяет Кеико. Я показываю на себе.
– Мягкое место. Задница. Жопа. Попка. Афедрон. Большие полушария. Курдюк. Седалище. Дупа. Булки. Ягодицы. Корма. Пятая точка. Емкость с пастой. Выхлопная труба. Огузок. Гузно.
– Гузно. – Норико разражается смехом – и остановиться уже не в силах.
Кеико усаживается на подушку и зыркает на меня из-под черной челки.
– А сейчас нам хорошо бы поговорить о нашей будущей постановке. Мистер Аракава хочет что-нибудь короткое и несложное; кстати, нам разрешили пользоваться одной из больших аудиторий для репетиций три дня в неделю.
– Мы ставить настоящий спектакль? – охает Мичико.
– Это всего лишь одноразовая постановка, для школы, в зале «Кокон».
– Зал «Кокон», – вздыхает Хидеко.
– А что это будет за постановка, нам с вами как раз и предстоит решить. Хотим ли мы взять уже готовый мюзикл или хотя бы отрывок, – ну, не знаю, что-нибудь вроде «Вестсайдской истории»* или «Кабаре», или мы хотим придумать что-то свое?
– «Вестсайдская история», – тут же откликается Норико и очень даже сносно изображает Риту Морено**: «Таким парням немного надо, уйдет – и ты не будешь рада…»
– «Доктор Дулиттл», – предлагает Хидеко.
– Слишком сложно: понадобятся костюмы для зверей.
– «Мэри Поппинс», – говорит Акико, наша персональная нянюшка.
Не поднимая глаз, Кеико поет скорбным контральто:
– «Птиц накорми, два пенса пакет…»
– Мы делать свое? – переспрашивает Мичико, не поднимая руки. – Это как?
– Ну, сами придумаем сюжет, и песни, и танцевальные номера, и все, что надо.
– Про что? – желает знать Фумико.
Как насчет сказки про принцессу-Кротиху?
– Это может быть миф, или волшебная история, или исторический эпизод, или что-то из вашей собственной жизни.
– В нашей жизни ничего интересное, – отвечает Кеико, подперев руками подбородок.
– Но по-английски? – уточняет Хидеко.
– Да, обязательно на английском, хотя это вполне может быть история про Японию.
– Урок английского! – выкрикивает Акико. – Мы напишем мюзикл про урок английского.
Господи ты Боже мой.
– Дурацкая идея, – отвечает Кеико.
– Скукотища, – соглашается Норико.
Все на некоторое время задумываются, затем Мичико говорит:
* Знаменитый мюзикл Л. Бернстайна (1957); в 1961 г. был экранизирован и получил несколько «Оскаров».
** Морено Рита (урожд. Росита Долорес Альверио, р. 1931) – пуэрто-риканская актриса, танцовщица и певица; снималась в фильме «Вестсайдская история».
– Изанаги и Изанами.
– Кто?
– Изанаги и Изанами. Они брат с сестрой, но пожениться тоже. Когда Изанами умирать, Изанаги очень грустить. Он ходить в землю Желтой Реки забирать ее.
Остальные девочки кивают. Норико взволнованно принимается пересказывать легенду:
– Боги Желтой Реки говорят, ей можно вернуться с Изанаги, но сперва она должна приготовиться к путешествию. Боги говорят Изанаги, стой снаружи, жди сестру.
– Он ждет и ждет, – продолжает Акико монотонным голосом школьной училки. – Изанами долго собирается, очень долго – никак не может найти свое любимое кимоно, служанке надо выгладить оби*. Изанаги не может больше ждать. Он врывается во дворец Желтой Реки и находит комнату Изанами.
Акико делает паузу; все сидят молча, в гробовой тишине. Они знают конец, но смакуют историю, пока она еще длится.
– Она мертва, – безжизненным голосом доканчивает Кеико. – Изанаги находит ее сгнившее тело, покрытое насекомыми. Как называются жирные белые насекомые, которые едят мертвых?
– Личинки.
– Личинки? На Изанами – кимоно из личинок, – говорит Кеико и тихо смеется.
Охрененный мюзикл, одно слово.
– Боги смерти в погоню за Изанаги, хотят оставить его в земле Желтой Реки, – добавляет Мичико дрожащим голосом. – Он бросает в них персики, они Останавливаются кушать, он улетать. – И опять – подарочные фрукты.
– У нас на Западе тоже есть похожая история, про парня по имени Орфей: у него умирает жена и он отправляется в подземный мир, чтобы привести ее назад. Он, конечно же, тоже все напортачил, и она умирает второй раз, прямо как Изанами. А нет ли у японцев легенд повеселее? Или хотя бы без личинок?
* Японский яркий широкий шелковый пояс, который носят женщины и дети.
– Лисья свадьба, – говорит Фумико. Норико радостно хлопает в ладоши: предложение явно понравилось. – Мама маленького мальчика, – начинает Фумико, – говорит: «Дождь и солнце вместе – сегодня лисья свадьба. В лесу, там, где кончается радуга. Ты сиди дома, на улицу не ходи». Маленький мальчик идет в лес, смотрит на лисью свадьбу. Когда приходить домой, мать заперла дверь, мальчика пускать нет.
– Не пускает, Фумико. А что сталось с мальчиком? Фумико на мгновение задумывается.
– Вроде он умер. Совсем маленький мальчик.
– А вы, Луиза? – спрашивает Кеико. Прежде ни одна из них не обращалась ко мне по имени. До сих пор – только «учительница» или «мисс Пейншо». – Вы знаете какую-нибудь подходящую историю?
– Как сказать. Мне тут пришло кое-что в голову, вот только не знаю, понравится ли вам. История наполовину японская, наполовину гайдзинская, про леди с Запада, которая влюбилась в японца.
Вижу, девочки уже «купились».
Над долиной висит луна, до полной самую малость недотягивает – спелый персик, вот-вот упадет. Босиком выхожу на веранду – горячий чайник в одной руке, керамические чашки в другой. Легкий ветерок шевелит хвою сосен. Усаживаюсь на омытые лунным светом доски, притворяюсь не тем, что я есть, ставлю чайник и чашку этак аккуратненько, тютелька в тютельку. Качнувшись назад на пятках, любуюсь произведенным эффектом, переставляю посуду еще дважды.
– Луиза.
Он сидит на пятках у самой стены, подтянув колени к подбородку.
– Оро, мать твою. Мог бы хоть постучаться, что ли, должна же девушка знать, что ты здесь.
– Я хотел устроить сюрприз.
– Тебе удалось. Как ты вообще проник на территорию? – В памяти всплывает подарочный фрукт. – Впрочем, что это я, конечно же, ты или один из твоих прихвостней дорогу уже знают.
Он недоуменно смотрит на меня, как если бы я изъяснялась на иностранном языке. Что я, в сущности, и делаю. Полная луна сияет в его зрачках крохотными золотыми монетками.
– Как день прошел?
Он распрямляется, кланяется, поднимаясь с пола. Его не по размеру большой черный свитер спадает ниже колен, миниатюрные кисти теряются в огромных рукавах.
– Мой день – сплошные радости с утра и до вечера, Оро. А как у тебя?
– Скучно. Омерзительно. Очень тяжело.
