Из сада доносится всплеск. Оборачиваюсь – и успеваю рассмотреть в прыжке огромного серебристого карпа.
– Бонни? Она мне вовсе не подруга, так, знакомая по прошлой жизни. Американская леди, снимает документальные фильмы про Японию. Ну, знаешь, как лакировка делается, как краска индиго используется, декоративные упаковки.
Он сдувает пушинку с поврежденной циновки.
– И кто же смотрит такие фильмы?
– Спроси кого другого, Кай.
– А теперь она снимает фильм про тебя, Луиза.
– Про Оро.
– Про вас обоих. Это была его история, но ты теперь – рассказчик. – Он прислоняет циновку к стене. – Большая команда киношников ожидается?
– Больше, чем те, с которыми Бонни привыкла работать. Она сказала, с ней приедут три съемочные группы: одна с «Пи-Би-Эс», одна с французского «Канал Плюс», одна с четвертого канала из Англии. Плюс ее обычная бригада.
– Зачем столько стран? – любопытствует Кай.
– Думаю, для совместных съемок это нормально. Чем больше стран участвует, тем больше бюджет. С тех самых пор, как в прошлом году «Харакири над любовниками» открыл фестиваль в Канне, интерес к Оро во Франции и на Западе в целом все растет.
Кай обводит взглядом сад.
– Как думаешь, они захотят снимать и здесь?
– Я просто уверена, что сада они не упустят. Он такой типично японский. – Я состраиваю гримаску, Кай усмехается в ответ. – Пустят титры на фоне замедленной панорамы пруда или что-нибудь в этом духе.
– Тебя можно проинтервьюировать в главной гостиной, – предлагает Кай. – Во второй половине дня там самое выигрышное освещение. – Он улыбается, прижмуривается. – Может, захотят снять тебя и в спальне тоже.
Оборачиваюсь к нему.
– Супруга в естественной среде обитания? Оттуда весь ваш хлам повыкидывали, я надеюсь?
Кай глядит на меня из-под длинных ресниц.
– Угадай, что я нашел под нашим футоном? – Он запускает руку в задний карман своих обрезанных джинсов и извлекает на свет обрывок серебристой сетки.
– Господи милосердный, это еще что такое?
Он раскачивает штуковину перед моими глазами, та тихонько позвякивает.
– Кольчужный гульфик Стива Ривза, ну, для «позирования», – прыскает Кай, закрывшись ладонями. – Помнишь, как вечером, когда Ясудзиро наготовил целую прорву печений с грибами? А Стив Ривз весь вымазался маслом и влез на стол, чтобы…
С ветвей декоративного деревца свешивается обезьянка с серебристой шерстью.
– Привет, Сёхэй, – окликаю его я.
Он разворачивается спиной, резко качнув в мою сторону пунцовыми яйцами. Есть в этом нечто от танца, коим осчастливил нас Стив Ривз, когда мы уплели второе блюдо с печеньями. Слышу, как другие мартышки шуршат в кустах. С тех пор как я сюда въехала, целая стая переселилась из парка диких обезьян, чтобы составить мне компанию.
– Я вот думала, надо будет сводить Бонни к храму Рухнувшего Дерева, показать им, где Оро остановил землетрясение своей песней.
– Отличная мысль, – говорит Кай, – и чтобы на фоне Внутреннего моря. Как думаешь, а в купальню они заглянут? – Чмокая губами, пытается выманить Сёхэя на веранду.
– К купальне никого и близко не подпускать. И пусть запрут дверь. Прямо сейчас.
Кай подхватывает циновку-татами и улепетывает прочь.
Иду в главную гостиную, проверить, все ли в порядке. В нише в дальнем конце комнаты я повесила оригинал обложки для последнего компакт-диска Оро – простой полотняный свиток с черным иероглифическим квадратом в центре: Английское название (диск разошелся миллионным тиражом) – «Выход».
Чемоданы аккуратно составлены в угол. Приподнимаю крышку одного из них. На татами вываливаются узкие обрывки ткани. У нас бывает много гостей – японцы и гайдзины, число которых непрерывно растет, – и большинство являются без приглашения. Они, видите ли, направляются к восемьдесят девятой святыне Оливкового острова: в храм Рухнувшего Дерева. И непременно просят какого-нибудь сувенира на память о певце. Я и придумала разодрать его гардероб на клочки, чтобы каждому досталось по кусочку от Оро.
Вот что случилось, когда на него обрушились птицы мадам Ватанабе. Кеико выжила, хотя, кажется, зрение в правом глазу у нее так полностью и не восстановится. Забавно: когда я навестила ее в госпитале, она созналась, что подарочная мускусная дыня была от нее. Кеико вернулась в «Чистые сердца» весной. Гермико говорит, она обещает стать Суперзвездой Номер Один, школа таких и не знала.
В комнату прокрадывается Сёхэй.
– Все о’кей, беби, – подзываю я его. Он усаживается на пятки рядом со мной перед самым большим чемоданом. Вытаскивает обрывки черного бархата, серебряного ламе, серого шелка и принимается их на себя накручивать, словно гирлянды.
Когда я наконец встаю, Сёхэй бежит по веранде следом за мной. Обрывки ткани свисают с него, точно размотавшиеся бинты. Просто хочу удостовериться, что купальня заперта надежно.
Отпираю дверь, оставляю ее открытой. Глазам требуется несколько секунд, чтобы привыкнуть к темноте благоуханной комнаты. Все как надо. На Кая можно положиться. И при этом такой смазливенький. Не Оро, конечно, но другого Оро мне и не надо. Огромная бочка из-под сакэ, которую он переоборудовал в купальню, накрыта крышкой. На верхней ступени лестницы, что вьется вокруг бочки, – поднос с керамическим кувшином и двумя лакированными блюдцами. Сажусь на низкую скамеечку у восточной стены и поднимаю взгляд.
Когда он попросил меня уйти с ним в тот вечер в зеркальном зале для репетиций, я думала, он шутит. Много предложений выслушала я в своей жизни, однако никто и никогда не предлагал мне бессмертия. Порою я задумываюсь, правильный ли выбор я сделала. Бывают дни, когда оно звучит так соблазнительно: вышагнуть из мира со всеми его переменами, со всей его болью. Черпаешь ведрами из колодца красоты, пока не высохнет до дна. Выбеленные кости вечером, дерьмо и вонь, хаос и гниль. Но я же говорила, я всегда была подранком. Мне здесь нравится.
Всю свою жизнь я была гайдзинкой. В Японии прекрасно то, что никто здесь вовеки не притворялся, будто я – что-то иное, нежели иностранка.
Когда все закончилось, когда журналисты ушли, и полиция тоже уехала, забрав с собою мадам Ватанабе и трех девочек из труппы «Земля», в мое бунгало на территории школы «Чистых сердец» явилась прекрасная старуха. Она принесла мне два подарка: трансферт на эту усадьбу и голову Оро, завернутую в кусок серебряной парчи.
Я храню ее здесь, в купальне. Порою, в полнолуние, я прихожу туда одна, нажимаю на кнопку, убираю потолок. Яркие рога Лиры – доброй старой Черепахи – полыхают в темном небе. Я снимаю крышку с купальни и, пока на воду изливается лунный свет, Оро открывает глаза – и поет мне.
Мне бы хотелось поблагодарить Луизу Ландриган: у нее я заимствовал имя и прочие благородные качества; Маргарет и Ричарда Лока, за знание Японии столь же глубокое, сколь мое – поверхностно; Хироси Миками за то, что он – Хироси; Хироси Тагути – за ценную «закрытую» информацию; Джеральдину Шермана и Дональда Ритчи за то, что указали путь ко Внутреннему морю; и Анну Карсон – за все.
Также я выражаю признательность Канадскому совету искусств.
А еще я в неоплатном долгу перед многими японскими кинематографистами и романистами, чьи произведения познакомили меня с Японией задолго до того, как я там оказался. Глава 17 – «Под землей» – в частности, написана под сильным влиянием Ясунари Кавабаты («Дом спящих красавиц»), Кензабуро Оэ («Личное дело») и Харуки Маруками («Норвежский лес»). Ощущаются в ней также отголоски «Орфея, Эвридики, Гермеса» Рай-нера Марии Рильке*.
Мой издатель Анна Коллинз и мой литагент Дженни-фер Баркли провели эту книгу через множество поправок, и все – только к лучшему. Их отблагодарить я просто не в силах.
* Ясунари Кавабата, Кензабуро Оэ, Харуки Маруками – современные японские писатели. Рильке Райнер Мария (1875-1926) – австрийский лирический поэт.
