— Ты мне вчера две гривны дал, — сказал он, свободной рукой почесав затылок, — вот, это тебе. Я ее, между прочим, еле сохранил. На эту бутылочку многие покушались… Можно я только глоточек сделаю?
— Угу, — ответил Юра.
Митяй приложился к бутылке, крякнул от удовольствия и вытер губы.
— А что кислый? Из-за бабы, что ли?
Юра молчал.
— Дурак! Баб миллион, а свобода — одна. — И Митяй огляделся вокруг, будто выискивая что-то. — А где твои-то? Остальные то есть?
— Разъехались.
— Уже? Блин!.. Слушай, Рома чай делает с ежевикой, с яблочками, с чачей. Чачачай называется. Там печенье есть и сгущенка, пойдем хлебнем.
Юра посмотрел Митяю в глаза и улыбнулся:
— Я попозже.
Митяй, не слушая, ухватил его за руку и помог встать.
— Давай-давай, остынет все на хрен! Чувак!..
Процессию возглавляла троица музыкантов, один из которых тащил на себе контрабас. Саша и Никита шли за ними, прыгая по раскаленным камням. В одном месте им даже пришлось разуться и переносить свои пожитки над головой по морю: нескромный валун выкатился вперед и перегородил дорогу.
— Слушай, — сказал тот, что с дредами, лысому, — смотрю я на тебя который день и понять не могу, чего это ты кепку козырьком назад носишь.
— Так модно, — сказал лысый.
— Прости, не мог бы ты повторить ту херню, которую только что сказал?
— Так сейчас модно, и это не херня, это реалии эпохи. Спущенные джинсы, нижняя майка и кепка наоборот. Это нормально.
— Нормально?! Это ниггерская мода!
— Мне насрать, чья это мода… К тому же негры всегда за нас.
— Я тоже ничего не имею против чернокожих братьев. Если бы был выбор, кому дать в морду, я бы с удовольствием дал белому. Белые уже всех задолбали.
— Белые дрючат весь мир, — согласился лысый.
— Спущенные джинсы и кепки наоборот, — сказал тот, что с дредами, — все это говно пошло от черных зэков. Из тюрем Гарлема, понимаешь?
— Понимаю.
— Вот видишь, ты понимаешь, почему мода идет к нам из тюрем, а я — нет.
— Какие, на хрен, тюрьмы?
— Спущенные джинсы потому, что в тюрьме у этих отбросов общества отнимали ремни, чтобы они не могли повеситься или кого-то придушить.
— Да уж, — закивал лысый, — оставь им ремни, начался бы полный беспредел и анархия.
— А кепки наоборот потому, что им надо было как-то целоваться со своими телками через сетку-рабицу.
— Да что ты?
— Сто пудов. Это не гон. Это чистая правда. К такому прикиду еще неплохо наколку сделать, что-нибудь типа «Век воли не видать». И еще сморкаться одной ноздрей. Не пробовал?
— Ну и тебе-то что? Не нравится — не ходи.
— Вот я и говорю, будь другом, разверни хотя бы кепку вперед. Вот и Лисья бухта уже скоро.
— А на хрена? Моему внутреннему миру это не мешает…
На горизонте показался уставленный палатками длинный пляж.
— Вот вам и Лиска, — сказал лысый Саше и Никите, вытирая лоб рукавом. — Филиал рая на земле. Пол живет в конце, на «Нюшке». Мы-то кочуем, а он шалаш себе построил. Крепость практически. Настоящий Робинзон Крузо.
— Шалаш?
— Да. Сказал, что он инженер и может тут небоскреб сколотить из подручного материала. Мы еле отговорили.
— Только англичане на такое способны, — сказал немногословный.
В конце пляжа стоял самый натуральный шалаш, большой и разлапистый. Каркас из толстых длинных палок был накрыт сухими ветками, а вход завешен полосатой простыней. Сооружение было фундаментальное. Саша и Никита засунули головы внутрь, и их взору предстала довольно живописная картина. Вокруг большого валуна, на пеньках, сидели Пол с гитарой и две обнаженные девушки с банками пива.
— Саша! — закричал Пол и кинул одной из девушек гитару. Та ее поймала, как циркачка, не выпуская банку из руки. — Я ждал тебя, Саша!
Пол был загорел и бородат, и из одежды на нем была только набедренная повязка, сооруженная из когда-то белой, а теперь застиранной и превратившейся в тряпку рубашки. На шее висели клык и несколько нитей бус, на руках были фенечки, а на ногах самодельные сандалии.
Он нежно обнял отпрянувшую от входа в шалаш Сашу и попытался ее поцеловать.
— Я привезла тебе паспорт, — говорила она, отстраняясь.
— А я тут! — Наконец-то заметив Никиту, он пожал ему руку: — Ребята, давайте тут жить, места хватит! Я собрался до сентября тереться.
— А как же фирма, работа? — пролепетала Саша.
— Тут говорят: «Если пьянство мешает работе, брось скорее эту работу!» — И Пол залился громким смехом. — Ой, сейчас я вам пива принесу! «Продай матрас, купи ганжубас!» — крикнул он кому-то со смешным акцентом и убежал в шалаш.
Саша молчала.
— Это и есть твой несчастный Пол?
— Типа того! — растерянно сказала она, потирая висок.
— Ладно, — бросил Никита. — Моя миссия выполнена, я помог найти твоего ирландца и теперь со спокойной совестью еду домой.
— Ты что? Нельзя уходить так сразу! Подожди! — заволновалась Саша.
Из шалаша вышел улыбающийся Пол с пивом и в сопровождении девушек.
— Знакомьтесь: Мина и Домна, — сказал он. — Извините, они немного неодеты…
— Очень приятно, — процедил Никита.
Он привалил Сашин рюкзак к шалашу, достал из кармашка свой паспорт, пожал руку ничего не понимающему Полу и пошел прочь.
Его догнала Саша:
— Стой, ну стой же! Я скоро приеду. Очень скоро. Я не буду тут жить до сентября!
— Это твое дело, — сказал Никита. — Меня это не касается.
— Подожди. Ну что на тебя нашло?
Никита уже ничего не слышал. Он быстро шел по направлению к автобусной остановке.
…Денег ему хватило только на билет и на одну шаурму, которую он жадно съел на феодосийском вокзале, запивая кислым квасом. Вслед уходящим вагонам гремело «Прощание славянки».
Всю ночь Никита не мог уснуть, даже под стук колес, который убаюкивает лучше бабушкиной колыбельной. Он крутил в руке Сашин платок, который забыл ей вернуть. Она повязала его Никите как галстук, когда у него обгорела шея. Он не мог ни о чем думать и чувствовал себя совершенно опустошенным. Просто сидел и смотрел не отрываясь в темнеющее непроглядной южной ночью окно.
В Москве туманной, в Москве повышенной облачности Никита первым делом отправился забирать документы с экономического факультета.
— Никита, может, тебе стоит взять академический отпуск? — спросила его инспектор курса, степенная дама в очках. Она сидела перед грудой папок, разложенных по обе стороны монитора. За спиной гудел вентилятор, а на с трудом очищенном от бумажных кип краешке стола стояло блюдце с виноградом. — Может быть, у тебя тяжелые обстоятельства?
— Нет, — сказал Никита, — я решил пойти учиться на фотографа. Знаете, есть такие баржи, которые плывут вниз по Волге, и нет никого, кто бы сидел на них и фотографировал окрестности. А экономистов и без меня много.
— Ты не болен?
— Насморк.
— Винограда не хочешь?
Никиту было непросто сбить с толку.
— Спасибо. Мне нужны документы, — сказал он.
— Я тебе их не отдам.
— Не имеете права. Вот мое заявление. Давайте мне документы.
Инспектриса откинулась в кресле, оторвала виноградинку, закинула ее в рот и сказала:
— Декан в Китае, замдекана в Турции. Теперь ответь на простой вопрос: кто тебе подпишет бумаги?
— А так просто получить нельзя?!
— Сначала декан должен поставить подпись на твоем заявлении, потом он же должен подписать приказ об отчислении. Ясно?
— Ясно.
Никита сунул руки в карманы и уставился на сейф в углу кабинета.
— Иди, подумай и в сентябре приходи, — сказала инспектриса ласковым голосом, а потом добавила: — Слушай, а ты это серьезно, про баржу?
— Нет, — ответил Никита, — конечно нет!
Дом показался ему чужим и необитаемым. Он ходил по комнатам, ни к чему не прикасаясь. Как в музее. На столе лежали конспекты к последнему экзамену, энциклопедический словарь, открытый на странице с картой Крыма, второпях забытая бритва. Он вспомнил прочитанный в детстве фантастический рассказ о том, как космонавты вернулись на Землю, где без них прошло сто лет. Никита закрыл тяжелый словарь, поставил его на полку и стал смотреть в окно. Потом вышел на улицу, дошел до банкомата, снял с карточки все накопившиеся там стипендии и купил фотоаппарат, дополнительную карту памяти и альбом «Ракурсы Родченко».
Сначала ему было неловко фотографировать людей на улицах, но он быстро преодолел свою робость. Фотографировал пейзажи, осенние листья, красные и желтые с синими прожилками, похожими на вены старушечьих рук. Получалось интересно.
Однажды ранним утром, разбуженный скрежетом лопат по первому пугливому снегу, когда рассвет еще медлил за горизонтом, Никита вновь вспомнил про Коктебель. Перед ним шумело Черное море, ветерок раздувал стенки палаток. Он видел звездное небо, Скелетона, несчастного парня из коктебельского интернет-кафе.
