И снова – звонок перед входом в палатку.
Лера начинает судорожно сдувать белоснежную пыль с зеркальца, со стола, со своих джинсов:
– Скорее! Спалимся!
Я смеюсь, как это могут делать только неприкасаемые или упыри, навсегда потерявшие всяческий страх. Здесь моя территория, мои правила, мой закон, моя религия. Фак зе руллс! Я кричу:
– Входите! Вам здесь рады!
Появляется длинноногая брюнетка, очень высокая и худая, кажется, будто она вот-вот переломится в талии. В Питере таких девушек любят называть загадочным словом «инфернальная». Ее подведенные стрелочками глаза кокетливо стреляют:
– Здравствуйте, я – администратор, меня зовут Аня. Я должна узнать, где вы будете ужинать после концерта?
– Какие варианты?
– Приглашаем вас на афтепати в «Декаданс», там ожидаются все участники…
– А еще?
– Можем заказать ужин в вашем отеле?
– А еще?
– У организаторов есть небольшой кораблик… Предлагаем устроить прогулку по Неве.
В этом месте Лера оживляется и тоном, отвергающим все возражения, произносит:
– Кораблик.
Аня что-то записывает в своем блокноте, бросает нам на прощание хорошо поставленную улыбку и исчезает.
Следом за ней в палатку, без звонка, – вот невоспитанные подонки! – один за другим вваливаются «Аллигархи», саундчек закончился. Мы отстраивались последними, значит, сейчас организаторы открывают вход и начинают запускать публику. Через полчаса заиграет первая группа.
– Пойдем погуляем? – Лера робко трогает меня за рукав. Похоже, она стесняется моей группы. Они не обращают на нее никакого внимания. Подумаешь, очередная телка фронтмена! Сколько они их видели за наши годы!
Мы выходим под накрапывающий мелкий дождик, главную достопримечательность Петербурга. Наши лица, как, впрочем, и внутренности, горят, освежающий дождь оказывается очень кстати. Вокруг суетятся менеджеры из команды организаторов, общаются друг с другом музыканты разных групп, кто-то выпивает, кто-то решает деловые вопросы. Несколько телекамер прицелились в известные всей стране лица, берутся интервью, выливаются потоки сплетен и цитат, превращенных в «собственное мнение», короче, происходит обычное варево на бэкстейдж.
– Слава, у нас проблемы, – ко мне подскакивает запыхавшийся поросенок азиатской внешности, в косухе, на его груди бэйдж «организатор».
– У Cardigans заболела бэк-вокалистка, срочно нужна подмена! У вас случайно нет девушек на бэках?
– У нас никогда их не было. Ты с кем-то нас перепутал! Хотя постой! Вот эта девушка, – мой палец упирается в Леру, будто уличая ее в преступлении, – она знает наизусть все песни Cardigans и вдобавок она – певица. Тебе сегодня везет, Наф-Наф!
– Я вас умоляю! Выручайте! – организатор готов захрюкать и немедленно вылизать ее всю, лишь бы она согласилась, – спасайте нас, выступление гостей – под угрозой!
– Нет-нет, Лисий хвост, так нечестно! Что вы, он шутит, я вовсе не… – Лера бледнеет, но организатор смотрит на нее как на икону. Да и мой взгляд, хоть и отравлен бесовством нежности, не сулит легкой жизни.
Лера в замешательстве. Лера в недоумении. Лера в панике. Лера не догоняет, Лера не всасывает, Лера не отдупляет. Мы ровно двадцать секунд наблюдаем, как ее рвет на части. Наконец Лера бросается на амбразуру дзота как Александр Матросов:
– Ладно… Я готова!
– Йес! – организатор подпрыгивает вверх метра на полтора, узкие щелочки на его восточном лице округляются.
– Гонорар не забудь закинуть! Деньги – в кассу, культура – в массы! – я беру Леру под руку, – и занеси вокальные партии к нам в палатку, сейчас подойдем.
Мы бредем за сценой, окропленные этим питерским гостеприимством – влажным ветром, после которого волосы нужно сушить, а рубашку выжимать. Вокруг суетятся десятки техников, журналистов, приближенных тусовщиков, барыг от шоубиза, пятисотдолларовых блядей. С той стороны сцены слышится нарастающий гул. Прокатившись от края до края огромной концертной чаши, этот гул достигает предельных децибел и переходит в рев, накрывая стадион, как первая волна цунами. Шоу начинается. Ведущий концерта – диджей с местного радио орет что-то неразборчиво, но очень эмоционально, с приторными пидорскими интонациями. Стадион перекрикивает его тысячью глоток. Конферансье-ведущий в подобных мероприятиях – фигура важная, возможно, самая главная. Он доходчиво разъяснит доверчивой публике, кем оплачен праздник и что именно этот кто-то хочет от благодарной публики взамен.
Фестиваль экстремальной музыки под патронажем шоколадных батончиков. Ты должен съесть их, чтобы вырваться за грани и пределы!
Марафон русского рока, при поддержке светлого фильтрованного пива.
Ты должен выпить его, чтобы быть вместе!
Балетные сезоны, представленные системой банковских переводов.
Ты должен переводить деньги, чтобы прослыть тонким ценителем!
Джазовый Опен Эйр при содействии правительства города и престижной марки сигарет.
Ты должен покурить сам, ты должен дать прикурить им, и тогда ты засвингуешь!
Не уверен? Засвингуешь, мы гарантируем!
За это ответит страховая компания!
За ней проследит депутат!
Его проконтролирует народ!
Народу не даст ошибиться Бог!
Бога на этой территории представляет комитет по религии при президенте этой территории.
Комитет по религии при президенте этой территории рекомендует всей пастве шоколадные батончики! Шоколадные батончики – причастие нового времени!
Вот и вся экономика!
Санта-Мартин однажды обмолвился: «Мне кажется, если ты преуспел, этого надо стыдиться». А вы что думаете?
Народ, собравшийся на фестиваль «Ракеты», подвывает и присвистывает пламенной речи конферансье о ведущей роли ультралевой политической партии в ближайшем будущем отчизны. Звучат первые гитарные рифы. Шоу начинается. Кто не спрятался – я не виноват!
Краем глаза вижу парочку журналистов, устремившихся в нашу сторону с другого конца палаточного лагеря. Паренек в котелке, непременном головном уборе лондонских кокни, и блондинка с типичной фигурой жертвы модельного бизнеса. Я люблю журналистов. Люблю, когда они берут у меня деньги. Это страхует от неожиданностей. Люблю, когда они, не поговорив со мной даже по телефону, сочиняют про меня скандально-фантастические истории. Это увеличивает продажи. Люблю, когда они у меня сосут, как и все остальные. Это просто приятно.
Я говорю:
– Твое бэк-вокальное высочество, подожди меня пять минут, приспичило.
Быстрым шагом удаляюсь за палатку и оттуда, не выдавая себя, наблюдаю, как пара репортеров топчется рядом с Лерой, что-то выспрашивают у нее, приглядываются, принюхиваются. Через несколько минут я появляюсь, как ни в чем не бывало.
– Лисий хвост, куда ты пропал? Нам же надо посмотреть вокальные партии Cardigans!
– Сорри, милая, – я хватаю ее под локоть и волоку прочь от назойливых журналистских допросов. – Потом-потом, – бросаю я в их разочарованные физиономии, – все интервью после выступления. Обратитесь к моему директору.
– Ну, зачем ты так с ними? Они очень милые ребята, расспрашивали о тебе…
– И что ты им сказала?
– Что ты – как Колумб. В смысле – первооткрыватель.
– Прошлая ночь это подтвердила, мое лучезарное величество.
– Еще спрашивали о том, кто я такая… спрашивали, в каких я с тобой отношениях.
– И ты сказала…
– …сказала, что я – девушка твоей мечты и любовь всей твоей жизни!
– Молодец! Я, пожалуй, больше не буду встречаться с тобой, чтобы досадить им! Журналюги опять сядут в лужу!
– Ты что?!! – она хватает мою голову своими длинными тонкими руками и вонзается в меня взглядом подстреленной сойки.
– Ну что ты, дурочка, – я касаюсь губами ее виска, туда, где пульсирует хрупкая, всего за сутки ставшая такой дорогой для меня жизнь, – прости меня, я пошутил… прости, я дурак, я не хотел сделать тебе больно. Дурак! Дурак!
– Не шути так больше, – она отворачивается и сжимает губы.
– Прости… не подумал, что ты такая чувствительная… Пожалуй, отныне я буду называть тебя Перышко!
Ее лицо в действительности меняет цвет. Будто серое облако, задержавшись на нем в штиль, вдруг поймало новый ветер и поплыло дальше по своим небесным делам. Она улыбается:
– А можно я пока буду продолжать звать тебя Лисий хвост? Я еще не придумала тебе нового имени. Но я придумаю. – Снова стрельба лукавыми, озорными.
– Я в тебя верю.
– А давай каждый день придумывать друг другу новые имена?
– А давай.
– Проживем не одну, а… – она щурится, что-то прикидывая, – …а почти двадцать две тысячи жизней. Это если доживем до восьмидесяти лет, а если проживем больше…
– Спасибо. Больше не надо, – отрезаю я.
– Ну и как хочешь! А я хочу больше восьмидесяти.
Я озираюсь по сторонам, будто ищу кого-то, прищуриваюсь и наконец сообщаю ей:
– Прости, Перышко, концепция изменилась. Cardigans решили обойтись без бэков.
