– Глен Хэллидей жил ради работы, – печально сообщила она. – Поначалу мы были друзьями, потом как-то внезапно поженились. Полгода спустя он уже ни на что не годился. Мы почти не виделись. Он вечно мчался с одних съемок на другие или шатался по барам. – Иоланда усмехнулась, словно приглашая меня в сообщники. – Если у него и была большая страсть, так это, дорогуша, точно не я.
Я приободрился от ее откровенности.
– А кто был его страстью? – не задумываясь, спросил я.
– Да ладно тебе, дорогой, ты ведь отлично знаешь ответ, – пожурила меня Иоланда.
Она и впрямь расстроилась и имела на это полное право; я повел себя, как отличник ослиного университета. Должно быть, она решила, что у меня либо яйца из желе, либо мозги как у целки в борделе.
– Мисс Сандра Ньюджент, – протянула она.
Иоланда посмотрела на меня так, что я почувствовал себя девочкой из благополучной семьи, которая убегает из дома с воплями: «Идите вы все!», чтобы через полгода вернуться в слезах и с выросшим брюхом.
Я, как и любой студент, выбравший для изучения историю американского независимого кинематографа, прекрасно знал, что Сэнди Ньюджент обычно называют музой Хэллидея. Она играла главные роли в самых лучших его фильмах: «Гнилая бухта», «Молоток», «Холодная жара». Долгие годы между ними тянулось то, что в «Энтертеймент уикли» назвали бы «бурным романом». Сандра покончила с собой в 1986-м в засаленном мотеле заштатного райончика Флориды. Когда ее обнаружили, ее задница уже превратилась в ледышку, а в кишках все еще болталось содержимое полок ближайшей аптеки.
Я долго изучал жизнь Сэнди, еще до того как познакомился с Иоландой. Хэллидей расщедрился на один-единственный публичный комментарий после смерти Ньюджент, и этот комментарий стоил ему кучи друзей (как я потом узнал, в расставании с друзьями он вообще был большой спец). В интервью для лондонского журнала, во время Эдинбургского кинофестиваля 1990 года, Глен сказал: «Всегда досадно смотреть, как пропадает хорошая задница». К тому времени он, конечно, уже был хроническим алкоголиком. Понимаю, это вряд ли сойдет за оправдание, но, черт возьми, я на все сто уверен, что на причину потянет.
Глен Хэллидей был одним из самых одаренных и недооцененных деятелей кинематографа, о которых я слышал. Но чем больше я о нем узнавал, тем скорее развеивалось очарование. Казалось – и в этом впечатлении меня утверждала не только Иоланда, – что волшебство заключается в фильмах, а не в человеке. И хотя я лучше других знаю, что Золушка не всегда так скромна, как о ней рассказывают, мой герой стремительно превращался в человека, которого голова и жопа поменялись местами.
На Иоланде он женился через десять лет после смерти Сэнди, а шесть лет спустя и сам умер от сердечного приступа прямо здесь, в Фениксе. Ясно, что хоть Хэллидей так и не женился на Ньюджент, их отношения были довольно серьезными. Расспрашивать о них уже некого. Большинство их общих знакомых из мира независимого кино слишком хорошо охраняют чужие секреты.
Но не все. В Нью-Йорке я познакомился с Дженни Рэлстон, одной из лучших подруг Сэнди, которая здорово мне помогла. Дженни была ученицей Сэнди и могла похвастаться неплохим набором независимых театральных постановок и ролью в голливудской малобюджетке. Эта темноглазая красавица не гонялась за деньгами, и, возможно, оглядываясь на нее, я поначалу счел Иоланду Хэллидей последним пристанищем безумца, где упившийся Глен мог преклонить голову в период темного упадка. Но теперь я ощущал, что меня что-то гложет. Будь я проклят, но голос какого-то сумасшедшего нашептывал прямо мне на ухо, что именно связь с Иоландой, мисс Аризоной во плоти, станет ключом к загадке Глена Хэллидея. Эта странная женщина постепенно увлекала меня, и мало-помалу я освобождался от чар ее не так давно почившего мужа.
Мы болтали, я поддерживал ее интерес рассказами о своей прошлой жизни и о жизни нынешней, с Пен, причем настоящее, кажется, заинтересовало ее куда больше. Иоланда боролась с усталостью. Не знаю, сколько джина она выпила до моего приезда, но алкогольное опьянение одолевало ее. Вскоре я пришел к выводу, что пора сворачиваться.
– Мне нравится с тобой болтать, Рэймонд, – заплетающимся языком пробормотала Иоланда. – Мы с тобой определенно нашли общий язык.
– Мне тоже нравится с вами беседовать, – честно ответил я, хотя и пребывал в некотором смущении от беспрестанно направленного на меня безумного взгляда.
Я поблагодарил Иоланду за гостеприимство и собрался уезжать, меня еще ждали дела. Мы договорились встретиться еще раз, и я направился к машине. Бассейн сиял все такой же океанской синевой, а парень-чистильщик – худой, но довольно мускулистый, в желтоватой майке без рукавов – кинул на меня тяжелый подозрительный взгляд, но тут же снова принялся выгребать пену с поверхности воды.
Я сел в машину и осушил вторую бутылку воды. Потом позвонил Пен на мобильник, который, как обычно, оказался выключен. Сунул еще одну бутылку в держатель на приборной панели. Дорога была мертвой, как и кошка Иоланды, и я неплохо прокатился до придорожной закусочной «У Эрла», той самой, где должна была играть Пен. Было еще чертовски рано, но я чувствовал, что выпивка теребит меня и тянет к стойке бара, словно мальчишка, который клянчит у мамки в магазине конфеты. Я сова, но, как ни странно, на спиртное меня сильнее всего тянет как раз днем. Впрочем, когда ты, трезвый как стеклышко, заваливаешься в бар, полный выпивох, то наиболее отчетливо чувствуешь, что сделал в жизни правильный выбор.
Я заказал содовую с лаймом у барменши по имени Трейси. Она мне нравилась. С посетителями бара она обходилась как мужеподобная лесбиянка. Мужиков это привлекало, и они еще старательней с ней заигрывали. Неудивительно, одевалась девчонка на миллион долларов. Это не бросалось в глаза, но выглядела она стильной штучкой. Я ей тоже нравился, и нравилось то, как я веду себя с Пен. Трейси мне в этом как-то призналась, когда выпила. Я нравился ей не в смысле полудетского заигрывания, а в смысле зрелого и искреннего одобрения. Трейси возносила Пен на пьедестал. Я этот пьедестал знал неплохо и как-то сказал Пен, что Трейси кажется падкой на девочек.
Пен рассмеялась мне в лицо:
– Малыш, гетеросексуальнее Трейси не бывает. Не мальчик уже вроде, а в женщинах до сих пор не разбираешься.
Она была недалека от истины. Практически все женщины в моей жизни рано или поздно говорили одно и то же. Джилл меня в этом упрекала чаще и болезненней, чем Пен. Марта, мой агент, недавно раскритиковала Джулию, главную героиню первой редакции моего сценария под названием «Шумиха». Правда, она выразилась резче: “Это у тебя даже на картонный стереотип не тянет. Толщины там только на лист бумаги”.
Ну конечно, через несколько дней мы застукали Трейси в “Боулинге Большого Баки” с каким-то красавчиком, по виду преуспевающим агентом по недвижимости. Парень был скорее всего женат, но определенно трахал барменшу. Я почувствовал себя еще большим кретином, чем он.
Дело не только в женщинах. Парню с моими амбициями вообще стоило бы получше разбираться в людях. А я, как последняя долбанутая, зацикленная на себе скотина, считал, что мне достаточно написать про Хэллидея книгу, да еще, может, снять про него документальный фильм, чтобы познать логику мастера, раскрыть своего внутреннего писателя и стать столь же великим, как он. Все это оказалось напыщенным пустословием, и Иоланда Хэллидей служила тому доказательством. После пары встреч я так и не сумел ее раскусить.
Бар постепенно заполнялся, в основном приходили работяги, которые вкалывали с девяти до пяти: водители погрузчиков, автомеханики, торговцы из розничных магазинчиков, офисные клерки. Они приходили в поисках того, что люди ищут с тех самых пор, как впервые присели пожевать вместе какое-нибудь дерьмо.
Пришла Пен. На ней кожаная куртка и тесные джинсы, волосы перехвачены синей резинкой. Прям крутая рокерша. Пен моложе меня на семнадцать сладких лет, и мне нравится вдыхать аромат ее духов, когда она приветствует меня неуловимой улыбкой и обнимает. Мы поцеловались – жадно и страстно, потом чуть спокойнее, и это было прекрасно. В сладчайших каплях влаги с ее полных алых губ я чувствовал радость жизни. Я знал, что мне повезло, ведь каждый, любой из этих пропахших потом работяг в паршивом баре мечтал бы сейчас оказаться на моем месте, а тому, кто не мечтал, стоило бы над этим поразмыслить.
Трейси заметила Пен и поставила ей пива.
Ну, разумеется, один из парней засмотрелся на божественную попку, затянутую в джинсы, и чуть было не расплескал свою кружку. Затем заметил мою потрепанную физиономию и, увидев, что она ненамного моложе, чем та рожа, которая каждое утро приветствует его в зеркале, послал мне горький и хмурый взгляд. Я ухмыльнулся в ответ, мол, да, знаю, может, я и староват для нее, может, я и не лучший для нее вариант, но сегодня она уйдет со мной, так что пошел на хер, чувак.
