– Тоже,– промямлил бывший босс,– пропали.
– Каким образом?
Михаил переменил позу и шмыгнул носом.
– В Белоруссии,– почти шепотом сказал он,– ко мне пришли люди – я их знал много лет – и предложили купить партию, типа, текстиля. Ткани. Обещали тут же помочь выгодно все распродать. В течение месяца или двух я предполагал, типа, удвоить деньги...
– И что потом?
– Оказалось, что товар, типа... неликвиден.
– На четыреста тысяч долларов тебе впарили лежалые тряпки, да?
– Что-то вроде этого.
Белый Свитер перестал прохаживаться от стены к стене. Он резко приблизился и спросил:
– А ты, извини, в текстиле разбираешься? Мой бывший шеф опустил голову.
– Теперь – разбираюсь.
– А тогда?
– Почти ничего не знал.
– Может быть, ты торговал им? Текстилем? А? Производил? Шил из него кофточки и лифчики?
– Нет.
– Зачем тогда полез в это?
– Хотел, типа, заработать.
– Заработал? – улыбнулся Костистый. Бывший компаньон помотал головой. Совершенно очевидно, что такого невероятного публичного унижения и позора он никогда не испытывал, подумал я и усилием воли отогнал жалость.
Свитер еще раз вздохнул и шепотом выругался. Костистый погрозил ему пальцем и заглянул Михаилу в лицо.
– И что же, друг, ты сделал с теми, кто тебя так жестоко выставил? Аж на четыреста штук?! На четыреста штук! Это же огромная сумма, состояние! Четыреста тысяч долларов! После неудачи с московской недвижимостью ты, наверное, был страшно, страшно злой, да? И сказал себе: нет уж, хватит, теперь меня ни один гад не обведет вокруг пальца! – Костистый звонко ударил в ладоши и энергично потер ими друг о друга. – Ну, расскажи теперь – а мы послушаем! – как ты жестоко наказал аферистов. Расскажи, как ты попилил их на ремешки, этих сволочей. Представляю себе, что ты с ними сделал! Представляю себе, как у тебя в глазах потемнело от ярости! Что ты сделал? Что?
– Ничего,– прошептал Михаил.
– Почему?
– Эти люди... типа... скрылись.
– В милицию обращался?
– Да. Конечно, неофициально... навел справки... Там узнал, что имел дело с профессиональными мошенниками. У них поддельные паспорта, их ищет Интерпол и так далее...
– А ткани?
– Ткани – у меня. Но они... Не продаются. Даже по бросовой цене. Материал, типа, давно вышел из моды. И он никому не нужен.
– Заложи его банку,– посоветовал до сих пор молчавший Третий.
Михаил издал слабый стон.
– Пробовал. Не получается. Банк приглашает эксперта, чтобы он, типа, оценил залог, и эксперт...
– ...говорит, что товарчик тухлый! – закончил Костистый. – Правильно?
– Да.
– А теперь – смотри! – вдруг повысил голос до сих пор молчавший Третий. – Тому, кто украл у тебя шестьсот штук, ты ничего не сделал.
– Простил! – басом произнес Белый Свитер.
– Да, простил! – продолжил Третий. – Махнул рукой! Или побоялся связываться! Проходит время, тебя снова обманули. На четыреста тысяч. И ты снова ничего не сделал. Опять простил! Черт с вами, ребята, сказал ты, отдыхайте. И тех простил, и этих! А вот ему, Андрею, – ты ничего не простил! Он на тебя работал. Он за тебя сидел. Теперь ты решил, что он тебя обманывал, и – выкинул его на улицу, ободрал, сделал нищим! Кто ты после этого, а?
2
Неожиданно я понял, что бледный вид бывшего друга и сам разговор, не доставляют мне никакого удовольствия.
Еще пять минут назад я ловил себя на том, что злорадно кривлю рот,– а сейчас зрелище остро страдающего человека казалось мне омерзительным до предела. Бывший босс сидел, вжатый в угол дивана, и прятал сложенные вместе ладони между стиснутых коленей. Он выдергивал трясущиеся конечности только для того, чтобы закурить очередную сигарету. Курил – одну за другой (я тоже уничтожил за два часа целую пачку; прочие дискутирующие, включая хозяина дома, волновались гораздо меньше и дымили не так активно; Белый Свитер и вовсе не притрагивался).
Лицо Михаила, некогда бледно-розовое, с обильно, плотно наросшей кожей щек, с яркими губами, теперь вполне могло быть его же посмертной маской, и цвет совпадал: густо-серый, с оттенком желтизны. Свои глаза он ото всех прятал. И вообще, старался хранить самообладание.
Он находился среди тех, кого всю жизнь ненавидел.
Смотреть на это было больно – я встал и вышел из комнаты в кухню.
Преступный мир нашей страны живет очень небогато.
Освободившись из тюрьмы, я сохранил некоторые знакомства в уголовной среде. Не по необходимости, а из любопытства. Проведя несколько вечеров в компании воров и бандитов, я обнаружил – с некоторым изумлением – что деньги в их карманах водятся нечасто.
Братва реально прозябала, господа.
Многие не имели и ржавой копейки. Другие, меньшинство, повзрослее и поудачливее, балансировали где-то у входа в низший средний класс: городская квартирка, автомобиль, возможно – гараж. Автомобили, правда, отличались мощностью и комфортом, но происхождение огромных сверкающих «мерсов» и «бумеров» ни для кого не оставалось секретом. Украденные, перекрашенные, с перебитыми номерами агрегатов, эти полированные «брички» доставляли своим обладателям больше головной боли, нежели удовольствия от эксплуатации.
Некоторые бригады, помоложе, кроме коллективно раздобытого авто, не владели вообще никакой другой собственностью, жили по нескольку человек в арендованных квартирах, развлекались водкой и видеомагнитофоном; каких-либо внятных перспектив перед собой не видели.
Времена настали грустные. За вооруженные ограбления давали двадцать лет. Квартирные кражи усложнились: богатые дома, оборудованные сигнализациями, стальными дверями, при консьержах, – перестали быть легкой добычей. А главное – бизнесмены, проклятые денежные мешки, перестали искать покровительства братвы. Коммерция не желала платить за «крышу». Граждане стали умны, осторожны, опытны и хорошо защищены.
Дом, где я сегодня гостил и где моего бывшего друга пытались убедить в крайней неправоте, не представлял собой, конечно, какую-то бандитскую «берлогу». И все же в маленькой квартире (окраина, станция метро «Теплый Стан») материальный достаток присутствовал не везде. В очень скромной прихожей очень скромно висело одинокое, очень скромное, пальто хозяина. Комната, где шел разговор, была обставлена скудно. Кожаные кресла, заштопанные во многих местах, смотрелись почти жалко. Подоконник загромождала батарея полупустых винных бутылок.
– О чем мечтаешь? – Белый Свитер, неслышно появившийся за моей спиной, не улыбнулся. – Ты бы не курил хотя бы здесь,– сказал он с укоризной. Голос звучал молодо и густо. Я выбросил только что зажженную сигарету в форточку. – Не кидай в окно,– попросил мой собеседник с еще большей укоризной. – О чем мечтаешь?
– Думаю.
– А что здесь думать? Все ясно. Сейчас будем заканчивать...
– Ты считаешь,– тихо спросил я,– что он все отдаст? Мускулистый белый человек с хрустом потянулся, широко разведя в стороны руки, как бы желая обнять разом всю суровую окружающую реальность, а потом гулко похлопал себя ладонями по широкой груди.
– А куда он денется? Его пекторалы напоминали ковши совковых лопат.
От пальцев исходил почти забытый мною запах оружейной смазки.
– Он всех вас обманет,– сказал я. – Он меня обманул, и вас обманет тоже. Он выкрутится. Это еще тот жук, поверь мне, Игорь!
– Меня зовут Егор.
– Извини.
– Ничего.
Белый парень Егор открыл новую баночку с изображением буйвола, осторожно отхлебнул, протянул мне, но я отрицательно качнул головой, и он сделал второй глоток.
– Ты, короче, не волнуйся, – успокоил он меня. – Мы все сделаем. Он наш, и взять с него твои деньги – это, короче, вопрос чести. Как мы будем это делать – тебе знать не надо. Твои, короче, действия сейчас такие: сидишь дома, тихо, и ждешь, когда мы тебе позвоним.
– Он ничего не отдаст,– повторил я. – Или сбежит, или пойдет в милицию...
– Что? – Егор беззаботно рассмеялся. – В какую милицию? – Он повернулся и пошел обратно в комнату, громко зовя: – Слышь! Братва!
– Чего?
– Андрей сказал, что наш друг Миша пойдет в милицию.
До меня донесся всеобщий веселый смех. Воспользовавшись одиночеством, я тут же вытащил новую сигарету.
– Ты что, хочешь пожаловаться на нас в милицию? – послышалось из комнаты.
– Нет,– очень тихо ответил Михаил.
– Слава Богу. А то ведь выйдет чисто комедия! – тот же скрипучий голос снова весело дрогнул. – Сначала ты накрутил афер всяких. Потом – вместо себя заставил страдать парня, за эти же аферы! Потом этого парня – обокрал! А теперь побежишь в милицию? Комедия, реально говорю!
Слово «комедия» произносилось через акцентированное «о», что придало сказанному дополнительный юмор. Я опять услышал громкие смешки и сам против своей воли улыбнулся.
Тут в проеме двери снова обозначилась мощная фигура. Пришлось поспешно раздавить сигарету в пепельнице, а самую пепельницу опорожнить в мусорное ведро.
