Делать нечего, придется пешком.
Карабкаясь по осыпающейся круче, Пенни представляла себе, как проделал этот же путь еще молодой Макс-паломник. В Париже он рассказывал о годах, проведенных с мудрой, загадочной отшельницей. Представившись охочим до знаний подмастерьем, уговорил ее стать наставницей в самых эзотерических областях тантрики. Несмотря на юность и бодрость, добавил Макс, годы сексмагических тренировок с опытной специалисткой его чуть на тот свет не отправили.
И вообще, сказал он – эта подробность в особенности беспокоила Пенни, – пещерное обиталище мистической колдуньи завалено скелетами тех мужчин и женщин, которых она укатала до смерти. Их косточки навеки застыли в невыносимых эротических изгибах и заломах, неведомых и авторам Камасутры.
И все-таки Пенни с притороченным к спине луи-витоновским спальным мешком упрямо лезла вверх, цепляясь за выбоины в скальной стене. Припоминая рассказы Макса про оргазмическую агонию, она чуть ли не молилась, чтобы провидица успела преставиться. Сухие ледяные ветра угрожали вырвать ее пальцы из тех трещинок, куда она их вставляла. Местная крылатая фауна пикировала с высот, норовя заклевать и поцарапать в стремлении защитить гнездовья с молодняком. Вонь от помета перебивала дыхание.
Однако выбора нет. Даже президент заверила, что это единственный способ противостоять масвелловским козням. Умертвив Алуэтту в столь публичной манере, злодей доказал, что способен убивать кого угодно и где угодно. Захватил миллионы заложниц, даже если они сами того не ведали. И пусть кому-то из них удастся обнаружить наноботов, время уже упущено.
Лишь Баба Седобородка могла предложить противоядие… антидот… терапевтический тренинг, способный стать заслоном на пути легиона вживленных микророботов.
Порыв ветра дернул Пенни за плечо, отрывая от скалы. Отчаянно махнув рукой, она расстегнула пряжку прадовского ремня, который крепил ее пожитки к спине, и проводила их взглядом. Импровизированный рюкзак падал вечность, поворачиваясь то так, то эдак, пока не разлетелся яркими ошметками от «Анны Кляйн». Сбросив ношу, Пенни полезла живее. К трем пополудни, устало выдохнув, она перевалилась через порог пещеры.
Никого.
По словам Макса, Баба Седобородка влачила свои дни, ползая по скалам за лишайником и мхами, которые составляли ее скудный рацион. Пробавлялась также ворованными яйцами. Немалая доля умащивающих афродизиаков и возбуждающих бальзамов имела в своей основе ту плесень, что она соскребала с камней. Ночи, если верить Максу, проводила сама с собою. И так две сотни лет: изыскивая, апробируя, осваивая новые и все более мощные методы самоудовлетворения. Такова была суть техники, которую Баба привила Максу и которую он внедрил при массовом производстве «До самых кончиков».
В точности как он описывал, пещера была населена скелетами и сушеными трупами тех, кто, очевидно, скончался в тисках экстремального восторга. Рядом с покойниками нашлись разнообразные вещицы, плоды рук человеческих. А именно грубоватые прототипы тех изделий, которые Максвелл тестировал и совершенствовал на Пенни. Вот они, эротические изобретения одинокой Бабы, изготовленные из вяленых пантов северного оленя и животных сухожилий. Она собирала, разбирала и заново переделывала многочисленные приспособления для самовозбуждения, чтобы вынести бессчетные ночи изоляции. Беспредельная уединенность Бабы и породила сей кладезь сенсуального инструментария.
Пенни прошлась по пещере, осматривая найденное. Отдельные экземпляры, вырезанные из материкового базальта и отполированные до стеклянистого блеска, были явно предназначены для массажа перинеальной губки. Другие, представлявшие собой плетения из птичьих косточек, служили, по-видимому, для возбуждения клиторальных свай вокруг влагалища. Отдельные образчики со всей очевидностью применялись ректально.
Коварный злодей! Должно быть, Максу хватило одного взгляда на эти хитроумные прибамбасы, изобретения старой анахоретки, чтобы понять: такая сила сокрушит и поработит цивилизованную женщину. Каждая из вещиц потрясала, и Пенни откровенно им изумлялась, не замечая, что в пещеру вскарабкалась согбенная фигура и сейчас кралась в ее направлении.
Надтреснутый голос молвил:
– Давненько гостьюшкой не тянуло.
Пенни вихрем повернулась на каблучках и увидела пустынножительницу, до удивления похожую на близлежащие приспособления и скелеты. Баба Седобородка сама была чуть ли не вязанкой костей, державшихся вместе благодаря жилам, узловатыми мышцам и блеклой шерсти. Залепленные бельмами глаза сияли не хуже лунных камушков. Мослы – телом это назвать было нельзя – не ведали одежды, а пресловутая седая борода на поверку оказалась лобковой порослью, при ходьбе подметавшей землю.
Максвелл предупреждал, что она слепа. Баба, сказал он, преодолевала перевалы, брала скальные стены и промышляла охотой исключительно на ощупь и на запах. Ее пальцы знали каждую щель, дыру и борозду в этих горах. Она носом определяла загаженные трещины.
Вот и сейчас она принюхивалась, водя ноздрями по спертому воздуху, и выцветшим голосом сказала:
– Свежа ты, мать… или мне кажется?
Пенни замерла как вкопанная. Затаила дыхание.
– Духовитая, – проворчала старая карга. – Я чую. От меня не утаишь.
Спустив с плеч заплатанный сидор, она принялась черпать из него мох горстями. Осторожно извлекла крохотные яйца, приговаривая:
– Из Нью-Йорка, поди? Крюком через Омаху?
Помнится, Максвелл предостерегал, что Баба способна по вкусу гениталий определить всю интимно-половую биографию объекта.
– Сымай одёжу-то, – прошамкала старуха. – Лизать будем. Поглядим, какая ты студентка.
Шагнув ближе, ведунья выжидательно остановилась.
Пенни знала, что выбора нет. Мама и лучшая подруга, должно быть, уже при смерти. Значительный процент населения заражен едва ли не вирусом, в чье существование несчастные жертвы отказывались верить. Поэтому Пенни медленно сбросила с ног модельную обувь от Кристиана Лубутена, затем блузку и слаксы от Донны Каран, и наконец, следом отправились трусики «Ажан провокатёр». Оставшись нагой, если не считать лифчика «Виктория сикрет миракл бра», она принялась, в свою очередь, ждать.
Подволакивая ногу, Баба Седобородка приблизилась к гостье. Пятнистая дрожащая рука полезла Пенни в промежность.
– Ах! – Изумленный шепот: – Безволосая! Максвелл-негодник постарался?
У Пенни от страха отнялся язык. Она кивнула. Мол, сработал племенной узбекский способ с алое и кедровыми орешками.
Баба гордо ткнула морщинистой подушечкой пальца в растрескавшуюся кожу груди. Непрерывный обдув сухими ледяными ветрами так растянул ей молочные железы, что они теперь болтались пустыми мешочками, хлопая при всяком движении. Ведьма кивнула, пряча довольную улыбку в усах.
– Это я его научила.
Решительная в своих ласках, горная подвижница тем же скрюченным пальцем шутливо погрозила Пенни и, засунув узловатый кончик ей в вагину, сказала:
– Ох и сочна!
Палец – шишковатый, хрупкий, ни дать ни взять высохший сучок – зашел по кулачную костяшку. Старуха скрипнула:
– И восприимчива! Голуба моя, из тебя получится славная ученица.
Пока многовековая отшельница ее зондировала, Пенни старалась припомнить все, что любила в этой жизни. Например, катание в карете с Тэдом по Центральному парку. Торт-мороженое. Фильмы с Томом Беренджером. Затем на ум пришли сумочки от «Фенди», летние карнавалы с чертовым колесом и сахарной ватой. С теплой печалью она подумала о собственном восхищении в адрес Клариссы Хайнд и той радости до небес, что пришла к ней с присягой первой женщины-президента.
Когда приятные воспоминания истощились, Пенни невольно поежилась в ответ на манипуляции ведьминого перста. Ей словно лезли в самую душу.
Изрядно пошуровав, палец наконец убрался и, мимолетно сверкнув в тусклом пещерном свете, попал в морщинистые губы немолодой искусницы. Обсасывая фаланги, Баба понимающе хмыкала. Для верности еще разок облизав палец серым языком, она кивнула и заявила:
– К. Линус Максвелл. Вот кто тебе преподавал.
Колдунья сумела прочесть все по одной-единственной взятой пробе.
– Это он проинструктировал тебя в навыках, которые у меня перенял. Мой лучший ученик. О таком мечтает каждый наставник. Увы, современный человек чересчур нетерпелив, ему лишь бы поскорее достичь оргазма. Нет в нынешней молодежи уважения к учителям, не умеют они уделять им время.
Скрупулезное обследование утолило любопытство древней скитницы. Продолжая гладить Пенни шершавыми руками, она говорила:
– Да, я обучила Максвелла эротическому искусству древних. Эта практика почти утрачена человечеством. Никто уже не хочет посвящать ей бессчетные часы, а ведь без должного прилежания не стать мастером сенсуалики.
