«Заладил он» подумал уже безо всякого стеснения Дмитрий «с несварением своим. Далось оно ему!»
— А потому как, — пояснил карлик, — что пища — основа всего. Мирового, так сказать, порядка. А что есть пища?
Карлик откусил край от бутерброда, прожевал, и, с трудом проглотив непомерно большой для его глотки кусок, ответил:
— Всё!
— Так уж и всё? — с несколько наигранной иронией заметил Дмитрий.
— Всё! — подтвердил карлик. — Всё, без остатка. Всё, что вы видите, слышите, осязаете, всё это есть пища.
— И мусор на улице? — с некоторой иронией спросил Дмитрий (впрочем, спорить с этим странным карликом ему вовсе не хотелось… так, позлить немного, уж очень сильно успел ему карлик этот поднадоесть с загадочными и явно безумными своими речами про фею доброй души, кузнеца небесных молний, разноцветные сферы, непонятные дежурства и какого-то загадочного Локи, у которого хорошими конфетами, судя по всему, не разживёшься).
— А ведь это как посмотреть, — спокойно заметил карлик. — И это тоже кто-то кушает, уж вы мне поверьте. И камни, и воду, и землю, и море, и Солнце — всё можно съесть. И когда-нибудь это съедят. Это я вам точно говорю!
Карлик неожиданно ударил кулаком по столу (так что чашки с жалобным звоном подлетели в воздух и капли чая упали на скатерть).
Дмитрий вздрогнул (он совершенно не ожидал от забавного старичка таких резких, если не сказать — опасных, движений).
— Съедят! — выкрикнул карлик с неожиданно нахлынувшей злобой.
Потом, посидев минуту в молчании, успокоился, и продолжил:
— Для того всё в мире творится, для того и создаётся. Одно питает другое. Круговорот энергии. А материя…
Карлик вдруг хихикнул и почесал в затылке, словно подивившись лукавости собственной мысли.
— …Да её и нет вовсе, материи вашей!
И, не сдерживаясь уже, прыснул со смеху.
— Как это — нету? — удивлённо переспросил Дмитрий.
Не то, чтобы ему так уж было жалко эту самую материю или от её отсутствия жизнь его могла бы стать хуже (нет, хуже бы она, конечно, стала, ведь коли нет материи — так что тогда и воровать?.. да только коли её уже нет, а воровать пока получается — так вроде этои терпимо… в общем, чушь какая-то!). Только вот очень уж не понравилась ему уверенность карлика, с которой он глупые свои речи произносил, а в особенности — противный этот смешок.
— А вот так! — утирая пролившиеся от смеха слёзы и слегка отдышавшись, заявил карлик. — Съели уже всю, съели без остатка!
— А я тогда где живу? — не спросил даже, а скорее возразил Дмитрий. — Чего-то не сходится… Ведь живу же я! И все тут живут…
— Где? — с искренним удивлением спросил карлик.
— Там, — сказал Дмитрий и махнул рукой в сторону окна. — Там, на улице. Ходят же там, дышат…
— Воздух вот тоже едят, — внезапно погрустнев, заметил карлик.
— На автобусах ездят, — продолжал приводить доводы Дмитрий. — Детей рожа-ют…
Он подумал, чтобы ещё можно было добавить, и, не придумав более весомого аргумента, закончил:
— …На машинах ездят! Вот, я прямо сейчас звук слышал — машина проехала. Может, и её нет?
И, очень довольный безупречно выстроенной системой доказательств (а в особенности тем, что так легко разоблачил бестолковую ложь безумного этого карлика), потянулся за бледно-розовым, изумительно ароматным кусочком ветчины.
— Для вас — нет, — отрезал карлик, спрыгивая со стула.
— Как? — от такого ответа Дмитрий замер и рука его недвижно повисла в воздухе.
— А вот так, — сказал карлик, отодвигая свой стул к стене. — Вы, Дмитрий Петрович, думаете, что от мира отрезаны. Жалеете, небось, думаете, как бы улизнуть отсюда. Думаете, верно ведь?
Карлик подмигнул ему и показал язык.
«Гад… Издевается! Нет, здесь до гроба сидеть буду!»
— Ага, — согласился Дмитрий (и рука его, так и не дотянувшись до ветчины, бессильно хлопнулась на стол рядом с тарелкой).
— Вы на вещи по другому смотрите, — наставительно заметил карлик. — Истинная природа вещей только из окна этой квартиры и видится. Вот, скажем, вы из окна прохожего увидели. Что это значит?
— Что? — Дмитрий уже и не пытался строить догадки, поняв, что любой его ответ почти наверняка будет неверен.
— Ничего! — карлик щёлкнул пальцами. — Пшик! Есть он или нет его? Тайна, вовек неразгаданная! Как вы проверите, есть он или нет его?
— Так это… окликну? — предположил Дмитрий.
— Окна заперты, — возразил карлик.
— Ну, на улицы выйду… Или не получится?
В голосе Дмитрия послышались слабые нотки прорвавшейся из самых затаённых глубин души слабой, но очень живучей надежды.
— А дверь то закрыта! — с гадкой улыбкой заметил карлик. — Жизнь ваша здесь, внутри. И только здесь эта самая жизнь и есть, потому что только то, что внутри квартиры — истинно. А за её пределами — видения, миражи, иллюзии. Ложь, творимая демонами! И чем дольше вы будете находиться вне квартиры (если вас когда-нибудь обманом отсюда и выманят), тем видения эти будут всё более и более устрашающими, зловещими, мрачными. И так будет продолжаться до тех пор, пока вы не поймёте, что этот мир иллюзий — лишь преддверие преисподней…
Карлик задумался на мгновение и, улыбнувшись, спросил:
— Страшно?
— Нисколько, — ответил Дмитрий. — Я там родился.
— Тоже мне, нашли, чем хвастаться, — ворчливо произнёс карлик. — Прохожий за окном есть пища, но давно съеденная. Так что лично для вас его нет.
— А если бы я был за окном? — упорствовал Дмитрий.
— Тогда вы были бы прохожим, — несколько двусмысленно, с некоторым даже намёком ответил карлик.
Дмитрий вздохнул и отодвинулся от стола.
— Да вы ж не кушали ничего! — всплеснул руками карлик. — Вы на меня то не смотрите! Я то сыт уже. Пока на кухне крутишься, готовишь — сам всего и напробуешься…
«Готовил? Может, ты и на стол накрывал?»
Дмитрий никак не мог ни остановить, ни взять под контроль поток своих мыслей, хоть и понимал теперь, что карлик слышит их (или читает? или просто видит лишь ему ведомые и понятные образы?) так, словно это слова, произнесённые вслух (или написанные на ему лишь видимом пергаменте… а то и воздухе огненными буквами).
Но, с другой стороны, Дмитрий решило, что предпринимать какие-то сверху-силия для того, чтобы скрыть внутренний голос свой и сказанные им слова от карлика было ни к чему. Скрывают ведь для того, чтобы не обидеть. Или произвести благоприятное впечатление. Или усыпить бдительность. Или…
«Не нужно. Кто он такой, в конце концов?!»
— Я то? — карлик даже в воздух подпрыгнул, словно эта мысль Дмитрия как-то особенно его задела. — Я ваше имя знаю. И отчество даже. А вы вот гостеприимством пользуетесь, хлеб-соль кушаете… То есть, конечно, пока не кушаете, что, на мой взгляд, весьма странно, ибо без обеда вы сегодня, а силы подкрепить не помешало бы. Но вот за столом вы со мной сидите и даже спорить изволите, а именем моим до сей поры не поинтересовались. Я, понятно, персона не такая уж важная и чинами высокими не отмечен, однако же замечу, что в вашей жизни роль я сейчас играю немаловажную, и если в каких других обстоятельствах вы мной пренебречь и могли бы с самой чистой совестью и даже без каких-либо последствий, то в данных условиях подобное нелюбопытство и некоторое, я бы даже сказал, равнодушие ваше не только в вашу пользу не свидетельствует, но и положения вашего нисколько не облегчает, а я бы даже сказал наоборот.
Карлик перевёл дух и повторил:
— Да, наоборот! Наоборот, я бы сказал… Хотя сказал именно так, а не наобо-рот.
«Я это… Ни хрена себе загнул!»
— Я это… — промычал Дмитрий (от ворчливого и монотонного голоса карлика с редкими вкрапления неожиданных истеричных взвизгов голова у Дмитрия, и так толком не отошедшая от тяжёлого, дневного сна, загудела чугунным, надтреснутым, гулким колоколом и острыми спицами закололо в висках). — Это… Не проснулся, видно… Не ожидал…
— Меня встретить не ожидали? — уточнил карлик. — А кого встретить ожидали? Милиционеров с наручниками?
«Чего привязался то?»
— Ну, вас не ожидал, — уточнил Дмитрий. — Встретить… Не ожидал… Смеша-лось всё в голове, до сих пор соображаю плохо… Вот. Прошу прощения, конеч-но.
— Игнатий я, — гордо заявил карлик (при этом он выставил правую ногу вперёд и правую руку торжественно поднял вверх). — Слышал обо мне?
— Нет, — честно признался Дмитрий. — Редкое имя, мне раньше не попадалось.
— Эх, и дикие ж тут места, — горестно вздохнул карлик, опуская руку. — Нравы простые, варварские. Население…
Игнатий замолчал и посмотрел на Дмитрия каким-то тусклым, безжизненным, печально-равнодушным взглядом.
И только теперь Дмитрий заметил, что глаза у него… почти сплошные зрачки! Но не чёрные, а грифельно-серые и как будто покрытые слегка отсвечивающей под лучами кухонной лампы прозрачной, но плотной плёнкой.
