горные пики. В огромной комнате с лепнинами на огромном пустом столе стояли два бокала. Они сверкали идеальной чистотой, хотя и я и Лера уже пригубили вина. Я не сразу заметил отсутствие паутинок от наших губ на хрустале. Стерильность этой комнаты меня испугала, и я кажется задрожал. Лера подошла и обняла меня, нежно, как ребенка. Я задрожал еще сильнее, пока дрожь не превратилась в конвульсии всего тела и, достигнув горного пика, внезапно резко стихла. Тепло. Сладкий запах амазонки. Слишком идеальный, но и этого мне оказалось достаточным. После этой осени мой организм легко обмануть, сымитировав любовь, пусть и неумело.
Топот сверху продолжился, и люстра снова закачалась. Амазонка заговорила, ее нежный голос превратился в жалобную прекрасную песню. «Да, я ходила ругалась, сначала не открывали, потом я ждала, металась, просыпалась ночью. Через несколько дней я поняла, что это через этаж шумят. Представляете, какая здесь слышимость! Вчера мне сказали, что ребенок заболел и бегает, и ничего не сделаешь. Сказали, что завтра ребенок пойдёт в детский сад. Но сегодня опять шум весь день. Я как крыса в трюме корабля, здесь, на Депутатской улице. С ума сойти. Мне кажется, я и схожу. Я оказалась как один воин в поле. Никто не замечает шума!!! Сосед сверху встает в пять утра, я тоже слышу его шаги, и уезжает на работу. Наверное, рабочий в первую утреннюю смену. Он приходит вечером без сил и сразу отключается. Что ему этот топот? А мне приходится страдать. Одной…» Она выпалила это и вновь замолчала, тяжело дыша. Ее домашнее тепло, ее пряный прекрасный аромат окутал меня, когда я обнял ее у гигантского окна стеклами в пол. – Я вас хорошо понимаю, – сочувствующе произнес я и стянул с ее широких бедер черные трусики, на небе дорогого хлопка которых я заметил вытянутое благоухающее созвездие, которое мерцало и означало желание, которое говорило любовь, которое было точно не искусственный интеллект. Которое было настоящей жизнью. Наши зашуганные тела слились под раскачивающейся люстрой, и она крепко сжала мою руку на своем теплом как существование бедре.
Я рассказал ей про мою осень, и мы пошли в ресторан «Марсельеза» любоваться снежными горными пиками в ЦПКиО имени Кирова.
Я в Смоленске. После долгого молчания тиндер звякнул. И вот я в Смоленске. Как так произошло? Я больше не задаю таких вопросов. В них нет смысла, как и во всем вокруг. Я больше не вижу границ.
Я в шерстяном свитере, который связала мама. Светло-голубой с узорами. Ему 20 лет, когда-то его носил мой брат. А теперь – я. Открыты все окна, а там – кружит снег, сигающий с крыш, играя в метель. Этот запах не выветрить, и страшно болит голова. Видны окна напротив. Зажегся свет и вышел мужик в трусах. На кухню. Я очень огорчен, что это не девушка. Домашняя, цветущая, с благоухающей сочной пиздой, в которую можно зарыться и не стать обратно. Мне неловко. Но чего таить, каждый нормальный человек подумает о сочной женской уютной пизде, если увидит сраного мужика в трусах в окне. Я не понимаю, зачем он там появился, и виню во всем судьбу. Запах курева, хвойного режущего ароматизатора и сырой тряпки от постельного белья с монограммой LV. Потрепанная Книга Соломона на облезлом столике с пятном от пиваса. Прошлые жильцы вызывали демонов хмельными и табачными ароматами, терзали их своей филистерской тупостью под СашуТаню. Шум, неумеренность, непотребство и гниль. Пидарасы. Укутавшись, смотрю в открытое окно на кружащий снег. Я так делал в детстве. И снова мысли зароились. Я нормальный, блядь! Жду звонка. Мама, там далеко вяжет мне еще один свитер на 23 февраля. Защитнику отечества. Чтобы защищал отечество. Ее старые руки, но еще не потускневшие глаза, вяжут петельку за петелькой тепло. Мамы не станет, тепло останется, будет напоминать о себе колющей частичкой вечности, продлевая свое существование. Мама продлевает свое существование тоненьким весенним ручейком в надежде на великие судьбоносные реки. Хочет уберечь отпрыска от всех возможных опасностей и жизненных перипетий. За окном снег. И здесь, и у мамы. А я лежу, укутавшись, дышу и ничего не понимаю.
Выпил ряженки. Полезно для пищеварения. Холодно и как будто температура. Заварил ромашку, подумав пару секунд, добавил лимона. Отпил. Гадость. Но гну ложечку, заточив лимон в тиски, выдавливая больше жаркого сока. Ведь я привыкну и даже полюблю. Ромашку с лимоном. Заморская кислятина непонятного нам январьским солнечного оттенка в травяном отваре, цвет полей русских, бескрайних и сумасбродных, нелепо припертых разбитыми дорогами и густыми темными лесами. Несочетание, которое станет частью моей жизни, будет греть меня. Я буду спешить в эту прокуренную квартиру с мороза, чтобы заварить пакетик ромашки и кинуть туда лимона, облепить горячую кружку ледяными ладонями и, сопя, впитывать этот отвар, косясь на Книгу Соломона. Нет, я не вызываю демонов, я жду звонка. Лимон в этом году похож на апельсин. Он почти оранжевое закатное солнце.
В открытые окна влетел шум. Шум – мой главный враг. Я приехал в Смоленск, чтобы забрать ее. Я так сказал, но в действительности все не так. Она обмолвилась, что в Смоленске тихо и нет людей, даже днем. В действительности я приехал, чтобы остаться здесь. Чтобы бродить и слушать безмолвие, чтобы встретить здесь весну. Я ее не знаю, я ее не видел. Вместо фотографии было огромное пурпурное поле иван-чая. И она – меня. Вместо фотографии было разбитое пианино. Я жду ее звонка уже второй день. Я написал свой номер телефона. Она не знает, что я приехал. На сообщения она больше не отвечает. Возможно, все потому, что я рассказал ей свою тайну. Что хочу стать писателем. Рассказал, что хочу написать книгу о любви и о своем районе. И уже придумал сногсшибательное название: «Шиномонтаж» Зря. Поспешил. Я обманулся и открылся, и ненавижу себя. В анкете было ее имя – Любовь. В моей анкете тоже было имя – Андрей. В графе карьера я шутливо написал – Менеджер любви. Мэтч!
Решил посмотреть фильм Левиафан. Смотреть онлайн в хорошем качестве бесплатно. Реклама МелБет. Подгрузилось. Блядь: 2 часа 41 минута – пиздец. В принципе время есть. Столько разговоров было и международные премии – надо, наконец, посмотреть. Поехали титры и темный океан, в зеркале ноутбука отражается мое усталое уже морщинистое лицо с заложенными за уши волосами. Лицо охуенного писателя, смотрящего серьезный фильм в ожидании звонка. 2 часа
