Да, время, сцуко, идет, оно конечно...
И с этим, увы, ничего не поделаешь.
Просачивается, тварь, как песок сквозь пальцы, где-нибудь на солнечном тропическом пляже. И – застывает холодным бездушным мрамором, на который только и можно что смотреть, а трогать руками – уже противопоказано.
Холод, он ведь тоже обжигает, и это – во-первых.
А во-вторых, – он еще и любое тепло вытягивает.
Так что если у вас, как и у меня, к примеру, имеется пара-тройка собственных скелетов в шкафу, то пусть они там и живут.
Ибо – не фиг этим тварям нигде, кроме наших собственных шкафов, разгуливать…
…Продефилировали мимо предупрежденных Ингой и оттого равнодушных охранников, поднялись в обшитом зеркалами лифте, позвонили в знакомую дверь. В огромной квартире было светло, гулко и накурено.
Мажор вручил цветы и поцеловал Ингу в щечку, меня она погладила по плечу, Никитосу растрепала густую непокорную шевелюру, а с Жекой – просто поздоровалась и представилась.
Глаза у него при этом были, конечно, – совершенно офигевшие.
Этот ждановский увалень, похоже, и понятия не имел, что зрелая, почти сорокалетняя женщина может быть такой молодой, привлекательной и так здорово выглядеть.
Я мысленно похихикал и поаплодировал.
Много, думаю, Жендос, тебе еще открытий чудных готовится по этой смешной во всех отношениях жизни.
Ой много…
…А народ вел себя в Ингиной квартире совсем как в старые времена, то есть – совершенно раскованно.
Кто-то курил, кто-то рассматривал журналы, кто-то спорил, кто-то наливал себе виски и бросал туда твердые кубики льда из холодильника.
Многие, и это чувствовалось, ждали Али.
Ну – еще бы…
В принципе, те, кто тут сегодня собрались, были скорее – его, а не ее компания. А Ингины рейсеры сюда уже либо приезжали, либо появятся в другой день, немного попозже. И, как я понимаю, во многом как раз потому, что Али, если честно, их и в старые времена не очень-то жаловал.
Считал, в большинстве своем, просто пустышками.
Не всех, конечно.
Но там такого жесткого деления, как в околофутболе, на «основу» и «всех остальных», увы, пока что не существовало, а костяк любой тусы составляли люди, как правило, случайные. Рейсерский движ в нашей стране пока что, к сожалению, довольно молод, так что – ничего удивительного.
Это еще не братство, а так, – тусовка, не более того.
А тусовки Глеб презирал.
И меня научил тому же, в этом надо честно признаться.
Я, кстати, отчасти поэтому оттуда и ушел окончательно.
Под его, под Глебовым – и в этом надо отдавать себе отчет, – несомненным влиянием.
Гоняться-то мне было по-любому интересно, даже очень.
До сих пор кончики пальцев подрагивают, когда тонкие водительские перчатки на ладони натягиваю.
Но для того чтобы быть и там одним из первых, – как я в последнее время привык, – одного желания и упертости, к сожалению, недостаточно. А таланта пилота мне господь бог выделить в нужных количествах, увы, почему-то так и не сподобился, оставив болтаться в вечных середняках на этой прикольной и весьма любопытной для меня лично дистанции.
Ну и, спрашивается, на хрена тогда мне время свое драгоценное на это дерьмо тратить и говно на дорогах месить, если я свой потолок в этом деле и так слишком неплохо понимаю?! И его ведь, суку, и не обойти и не перепрыгнуть, как тут ни упирайся и ни выеживайся.
А болтаться в середняках меня почему-то – ну никогда не прикалывало, увы.
Для того чтобы я был счастлив, мне нужен и процесс, и результат, а не то или иное по отдельности.
Такая вот, странноватая для многих, душевная конституция…
…Я подошел к Инге и аккуратно поинтересовался, где у нее можно разнюхаться. Она понимающе усмехнулась и кивнула в сторону комнаты, когда-то бывшей кабинетом ее бывшего мужа.
Там-то мы с Мажором и еще парочкой проверенных перцев и уединились.
…Странно, но в кабинете Али Инга почему-то так ничего и не поменяла.
Те же книги на полках, тот же небрежно открытый ноутбук, те же картины и спартаковские вымпела на стенах. Будто хозяин просто куда-то вышел, но совсем скоро обязательно вернется.
Так, отошел на секундочку.
И, кстати, просил всем передать, чтобы тут в его отсутствие никто особо не безобразничал…
…Пока Гарри старательно растирал «первый» на выделенном для этих целей хозяйкой компакт-диске, я повнимательнее присмотрелся к календарю с фотографией и автографом Егора Титова и аж присвистнул от изумления. Потому как висевшая на почетном месте глянцевая клубная бумаженция была открыта на текущем месяце сентябре, текущего две тысячи шестого года от Рождества Христова.
Все страньше и страньше…
Они же уже почти как два года вместе не живут.
А этот самый гребаный сентябрь всего полторы недели назад как начался.
Причем самой Инге весь этот футбол, околофутбол и прочий «Спартак» – ну совершенно до флага.
Она в нем, честно говоря, уважала и признавала только то, что было неотъемлемой частью жизни ее любимого мужчины и его друзей, а все остальное вгоняло ее в глубокий ступор и казалось неизмеримо скучным.
Сама рассказывала.
А значит…
Идиоты!
Боже мой, какие же они оба идиоты…
…Мы прошлись по паре «стартовых» жирных дорог и пошли к парням в гостиную. И, как только расселись вокруг журнального столика и закурили, сразу же появился хозяин.
Как специально подгадывал.
Пожал всем руки, как-то уж совсем рассеянно и по-будничному чмокнул Ингу в подставленную щеку, передал ей огромный длинноногий букет.
Желтые розы, разумеется.
Точнее, – желто-зеленые, странного такого, не поддающегося определению оттенка.
Я б такие никогда не рискнул покупать и дарить любимой женщине, ибо хрен его знает, что ей, глядя на эту цветовую гамму, в башку прийти может.
Но – красивые, чего уж там.
Даже – очень.
Все в прозрачных капельках воды на нежных желтых лепестках и упругих зеленых листьях.
Да и массивные острые шипы тут тоже вполне к месту смотрятся...
Все правильно.
Какой же я молодец, думаю, что не стал, когда мы цветы покупали, все-таки на желтых розах настаивать. Просто бы тупо подставил старшего и вполне уважаемого мною товарища. Глеб ведь, и это общеизвестно, так же, как и я, мог быть в этой жизни – только первым и только единственным.
В любой другой ситуации – он просто терялся.
Такая вот личная психологическая особенность.
Бывает, чего уж там…
…А может, кстати, – и не его бы подставил, а себя с парнями уронил в глазах совсем нам всем небезразличной общественности. Ибо на фоне этой красоты наш веник выглядел бы, увы, обычной слащавой банальностью.
А ее и так слишком много в этой жизни, чтобы еще и тут тиражировать…
…Инга – с моей и Никитоса помощью – принесла еще стульев, Али, вздохнув, пододвинул к журнальному столику все наличные в гостиной кресла, после чего народ, не спеша и стараясь не очень сильно шуметь, расселся вокруг и замер в немного тревожном ожидании.
Мажор посмотрел внимательно на Ингу, кивнул и не торопясь разлил по крохотным рюмкам заботливо принесенную с собой горькую русскую водку, потом заботливо прикрыл один из хрустальных лафитничков небольшим кусочком черного, как сама жизнь, немного черствоватого хлеба.
Говорить никто ничего не стал, просто выпили не чокаясь.
Помянули, так сказать.
И – все дела.
…Все правильно.
Патлатого тут мало кто из присутствующих по жизни знал.
Ну и фигли тогда всем остальным изображать вселенскую скорбь, если никто из них ее, по любому, не чувствует?
Не-е-ет, так, как оно есть, – гораздо честнее.
Просто жил-был себе незнакомый и, говорят, хороший человек – и нет больше незнакомого хорошего человека.
Делов-то…
Помянули, в знак уважения даже не столько к ушедшему, сколько к знавшим стоса и оттого немного печалящимся близким знакомым, проявили молчаливую солидарность их чувствам – и на том спасибо…
А ля гер, ком а ля гер, бля…
Так и живем.
Привыкли.
Не он первый, и, увы – не он последний.
Как это цинично ни прозвучит, но – жизнь продолжается.
…И разговоры вскоре пошли, как это всегда водится на подобного рода мероприятиях, обо всем, что угодно, кроме события, послужившего поводом для сбора и последовавшей за ним пьянки.
Али, правда, не пил.
Совсем.
Да и мы с парнями, глядя на него, на спиртное особо не налегали.
А то – мало ли.
Глеб, похоже, и вправду возвращается, а это значит, что нужно быть готовым к чему угодно и в любое время.
Он такой.
Возьмет сейчас, потянется, погоняет что-то в своей хитросделанной башне и скажет, что надо срочно все бросить и ехать валить коней.
И ведь встанем и поедем, сцуко, и никто и никуда при этом не денется…
Потому что – это Али.
Эту фигню даже никогда с ним не имевший дел Жека, похоже, прочувствовал.
Оттого и сидел всю дорогу так молча и в таком адском напряжении.
