Я устало махнул рукой.
— Mon Pere [101], вы напрасно волнуетесь! «…» Даже если я и вправду стану безумным, как вы любезно намекаете, я слышал, что безумным можно только позавидовать. Они мнят себя королями, императорами, папами римскими. Надо полагать, такая жизнь столь же приятна, как и любая другая.
— Довольно! — отец вонзил в меня взгляд… — Я не желаю больше слышать, как ты защищаешь самый оскорбительный и отвратительный порок нашего города и времени.
Отец увольняет сына из банка, но ему уже нет ни до чего дела.
— Я ненавижу все честное! Это часть моего нового ремесла, — и я дико расхохотался. — Честность — смертельное оскорбление для любителя абсента! Разве вы не знали? Однако, хотя это большое оскорбление, я не буду с вами драться. Мы расстанемся друзьями! Adieu [102]!
Гастон сообщает читателям о двух других встречах, случившихся во время его блужданий по Парижу. Сначала он видит на Елисейских Полях англичанку — «живое воплощение нежной и безупречной женственности». Это заставляет Гастона, осознающего свою низость и подлость, «спрятаться в стороне, когда она проходила мимо, красться и сжиматься, таясь». Следующая встреча ближе ему по духу. Он задумчиво помешивает в кафе «изумрудное зелье», когда туда входит, кто бы вы думали? Жессоне. Он очень оживлен. С показной учтивостью поднимая шляпу, он с одобрением смотрит на напиток Гастона:
«Старый добрый ликер! — сказал он со смехом. — Несомненно, самое благословенное лекарство от всех болезней жизни! Он почти столь же хорош, как смерть, только его действие не так надежно».
Жессоне присаживается, чтобы выпить, и покупает газету «Journal Pour Rire» [103], которая вызывает у Гастона неожиданный приступ нравственного чувства: одна карикатура в этой газете «столь неоправданно непристойна, что, несмотря на то, что я привык наблюдать, как парижане наслаждаются живописным или литературным мусором с жадностью грифов, рвущих падаль, я был несколько изумлен тем, что они терпят такой откровенный образец совершенной пошлости». Не успел Жессоне купить газету, как прозвучал выстрел, — возможно, придя в отчаяние от бесполезности собственного творчества, Жессоне покончил с собой. Всю свою жизнь он голодал, однако, как только он умирает, его объявляют гением.
Гастон встречает Элоиз Сэн-Сир, которая ужасается его падению. Она сообщает ему, увы, слишком поздно, что когда-то была в него влюблена, но уже ничего к нему не испытывает. Они говорят о Полин — все еще не найденной, об ее отце — мертвом и Сильвионе — тоже пропавшем без вести. «Как вы думаете, что могло с ним случиться? — неожиданно спрашивает Гастон. — Может быть, он умер?» — «Возможно, — говорит он, начиная безумно хохотать, — он убит! Вы никогда об этом не думали?» Их глаза встречаются, и Элоиз вскрикивает от ужаса, а потом убегает, чтобы спасти свою жизнь.
Гастон все еще одержим поисками Полин. «Только это, кроме абсента, хоть как-то интересовало меня». И однажды он находит ее; она поет в трущобах с протянутой рукой, выпрашивая монеты у прохожих.
Она снова говорит о своей чистой любви к Сильвиону Гиделю, и Гастон рассказывает ей, что с ним произошло: «Говорю тебе, он умер! Он мертв! Кому знать это лучше, чем мне? Ведь я убил его!»
— Какие женщины дуры! — говорит Гастон самому себе. — Простое слово! -… например, «убийство», какие-то восемь букв — оказывает на их нервы ужасно смешное воздействие! Глупую Полин оно сразило, как удар молнии…
Полин падает в обморок. Пока она лежит без сознания, Гастона охватывает желание поцеловать ее. Полин приходит в себя и начинает кричать: «Убийца! Убийца!… Aиsecours! Аиsecours!»[104] Сдерживая ее, Гастон повторяет, что убил Сильвиона, и заставляет выслушать весь рассказ, хотя она содрогается и стонет. Пока он говорит, ему мерещится светящийся в темноте призрак, крадущийся мимо, и он восклицает: «Вот Сильвион, Полин». Полин бросается бежать, преследуемая Гастоном, добегает до Нового моста и прыгает с парапета в темные, бурлящие воды Сены.
«Полин! Полин! — кричит Гастон. — Я любил тебя! Ты разбила мое сердце! Ты разрушила мою жизнь! Ты сделала меня тем, что я есть! Полин! Полин! Я любил тебя!» Он теряет сознание. На следующий день он приходит в себя, все еще на Новом мосту, и начинает размышлять о событиях прошлой ночи. «Каким странным все это казалось! Критики сказали бы — каким мелодраматичным!»
Мысли Гастона прерывает ужасающая картина — на мосту появляется зеленоглазый леопард. Вскоре он видит, что рабочий, идущий рано на работу, проходит сквозь него. Гастон поднимается и уходит, зная, что призрак следует за ним. Жессоне часто беспокойно оглядывался, вспоминает Гастон, «и я лениво раздумывал, какое чудовище фея Абсента посылала за ним так настойчиво, что он не нашел другого способа убежать от него, кроме самоубийства».
Гастон дошел почти до нижнего предела падения. «Я, любитель абсента в Городе Абсента, и не будет признания ни мне, ни тебе, Париж, ветреное, безбожное, сладострастное царство греха!» Он часто наведывается в морг, в отчаянном желании найти Полин, и через два дня туда приносят ее неопознанное тело. Сначала он хочет, чтобы ее похоронили достойно, затем он извращенно наслаждается мыслью, что ее бросят в общую могилу бедняков.
Мозг закоренелого любителя абсента принимает самую дьявольскую мысль как прекрасную и справедливую. Если вы в этом сомневаетесь, попросите в одном из сумасшедших домов, чтобы вам рассказали об одержимых абсентом, которые составляют большинство неизлечимо больных, и вы услышите достаточно для сотни худших историй, чем эта!
Служитель морга видит, что Гастона интересует неопознанное тело, но тот отрицает, что знал Полин: «Девица легкого поведения!» Вдруг он чувствует, что кто-то «пристально и горестно» глядит на него «с удивленным упреком». Это Элоиз, пришедшая за телом своей кузины. Гастону помешали отомстить.
«Что мне оставалось делать? Ничего, лишь пить Абсент! Со смертью Полин любая цель моей жизни исчезла. Мне никто не был нужен. Что же до прежнего положения в обществе, для меня там, очевидно, уже не было места». На кладбище Пер-Лашез он смотрит издали на похороны Полин: «Я, один лишь я, был причиной всех несчастий когда-то славной, а теперь сломленной, разрушенной семьи! Я и Абсент! Если бы я остался тем Гастоном Бове, которым когда-то был, если бы в тот вечер, когда Полин сделала мне свое дикое признание, я прислушался к голосу милосердия в моем сердце, если бы я не повстречал Андре Жессоне… — как много заключено в этом „если“!»
Наступает ночь, но Гастон не уходит.
Сторожа, как обычно, обошли кладбище и заперли ворота, а я остался пленником внутри, чего и желал. Как только я остался один, совершенно один в темноте ночи, я воздел руки в бредовом экстазе. Город Мертвых был моим на какое-то время, все эти гниющие в земле тела! Я был единоличным правителем обширного царства могил! Поспешно направился я к запертой мраморной тюрьме, бросился на землю перед ней, рыдал, и бредил, и клялся, и называл Полин всеми нежными словами, которые мог придумать. Ужасное молчание сводило меня с ума. Я бил в железную решетку кулаками, пока не пошла кровь. «Полин! — кричал я. — Полин!»
Гастон рассказывает: «… вижу огненные круги в воздухе, огромных, сверкающих хищных птиц, бросающихся вниз с растопыренными когтями, чтобы схватить меня, зеленые водовороты в земле, в которые я мог упасть вниз головой». Он чувствует, что надо исповедаться, и идет к отцу Водрону, который приходит в ужас, узнав, что он убил его любимого племянника. Священник не может простить Гастона, но тот напоминает, что он должен хранить тайну исповеди.
Снова напившись абсента, Гастон чувствует себя так плохо, что ему приходится вызвать врача. Врач говорит, что причина его страданий — все тот же напиток.
«Вы должны бросить его, — решительно сказал он, — раз и навсегда. Это отвратительная привычка, ужасная мания парижан, которые портятся умственно и физически из-за пристрастия к этому яду. Страшно подумать, каким будет следующее поколение!» «…» «Я должен предупредить вас, что если вы не перестанете пить абсент, вы превратитесь в безнадежного маньяка».
У Гастона осталась одна последняя надежда. Он вспоминает об Элоиз Сэн-Сир. Он пойдет к ней, станет умолять ее о сострадании и постарается отказаться от абсента ради нее, ведь только она может освободить его от проклятия. Когда Гастон подходит к особняку семьи Сэн-Сир, он замечает, что его облик изменился. Дом задрапирован в черное, двери открыты. Кто-то умер. Должно быть, старая графиня, думает Гастон, входя в дом, полный благовоний и белых лилий. Но тело, лежащее в сияющей часовне, — это Элоиз. «Умерла!» — кричит Гастон. «Катаясь по земле в дикой агонии, я хватал полные пригоршни цветов, которыми был усыпан ее смертный одр, я стонал, я рыдал, я бредил! Я мог убить себя в яростном безумии ужаса и отчаяния».
