Я посчитал, что все уладилось, но внезапно ее взгляд остановился на одном из тех остроконечных шпилей, которые вздымались из-за платанов на площади впереди.
– Мы уже разослали приглашения. Что скажет тетя Марион? (Она жила с тетей Марион с того времени, как ее родители погибли на войне.) – А ты скажи ей правду. Уверен, ей больше понравится получать открытки из Италии, чем из Борнмута.
– Нужно принять во внимание и оскорбленные чувства викария.
– Полагаю, он от этого не умрет.
– Никто не поверит, что мы с тобой действительно поженились, – добавила она после небольшого раздумья (в добродетели ей не откажешь). – Нам будет неловко.
Потом ее настроение снова изменилось, и она задумчиво продолжила:
– Ты берешь себе свадебный костюм напрокат. А я себе сшила специальное платье.
– Еще есть время перешить его в вечернее. В конце концов, все равно тебе пришлось бы переделывать его.
Перед нашими глазами предстали невыразительные очертания какой-то церкви: это было уродливое здание, но не более безобразное, чем церковь Святого Луки. Оно было серое и суровое, все обляпанное копотью, со ступеньками цвета глины. Текст на фасаде гласил: «Приходите ко мне все, кто обременен заботами».
Едва ли не то же самое, что «Оставь надежду всяк сюда входящий».
Только что закончилась церемония венчания, и около входа собралась сумрачная толпа убого одетых девушек с детскими колясками – и дети, и собаки пронзительно визжали и скулили. Здесь же находились и пожилые матроны. Вид у них был такой, словно они собрались тут, чтобы проклясть молодых.
– Давай понаблюдаем, – сказал я, – такое может случиться и с нами.
Из церкви вышла и выстроилась вдоль обеих сторон ступенек вереница девушек в длинных розовато-лиловых платьях и кружевных голландских чепчиках.
Они со страхом бросали взгляды на молодых нянечек с детьми и пожилых матрон, одна из девушек не выдержала и захихикала – трудно было бы упрекать ее за это.
Двое фотографов установили камеры, чтобы снять церемонию выхода молодых на фоне арки, украшенной каменными листочками клевера. И вот наконец появились жертвы, а за ними потянулась толпа родственников.
– Какой ужас! – заметила Кэри. – Просто ужасно. Подумать только, на их месте могли бы оказаться ты и я.
– Ну, пока еще у тебя нет зоба, да и я, слава Богу, не краснею как рак и знаю, куда девать свои руки.
Подружки невесты вытащили пакетики с бумажными лепестками роз и начали забрасывать ими молодых, которые направлялись к автомобилю, украшенному цветными лентами.
– Им еще улыбнулось Счастье, – сказал я. – С рисом сейчас тяжело. Но, надеюсь, тетя Марион, конечно же, сможет договориться с бакалейщиком.
– Не будет она этим заниматься!
– Никому нельзя доверять на свадьбе. Она вызывает в людях непонятную атавистическую жестокость. Посмотри, вот теперь они не позволяют невесте сесть в машину, стараются оскорбить жениха. Видишь?! – спросил я, схватив Кэри за руку.
Маленький мальчик с молчаливого согласия одной из хмурых матрон незаметно подкрался к дверцам автомобиля и, как только жених наклонился, чтобы влезть в машину, коротким взмахом швырнул полную горсть риса в лицо молодому.
– Если у тебя имеется только стакан риса, – заметил я, – то ты вынужден бросать весь рис прямо в глаза врагу.
– Но это ведь ужасно! – воскликнула Кэри.
– Это и есть то, что называется церковным браком.
– У нас все будет иначе! Очень скромно, только самые близкие родственники.
– Но ты забыла о дорогах и оградах. Это христианская традиция. Мальчик этот никакой не родственник ни жениху, ни невесте. Поверь мне, я знаю. Мне приходилось уже венчаться в церкви.
– Ты венчался в церкви?! Но ты никогда не говорил мне об этом, – отметила она. – В таком случае мне больше по душе оформить наш брак в мэрии.
– А вот это у меня в жизни будет впервые. Один раз и навсегда.
– О боже! – сказала Кэри. – Скорей постучи о что-нибудь деревянное.
Вот так и случилось, что Кэри гладила колено бронзовой лошади здесь, в Монте-Карло, умоляя о счастье, и мы сидели одни в огромной гостиной отеля. И я сказал Кэри:
– Не волнуйся. Все будет хорошо. Наконец-то мы остались с тобой одни.
Это было действительно так – если не считать портье, кассира, швейцара, двух лакеев с нашим багажом и пожилой пары, которая сидела на диване, потому что мистер Друтер, как мне сказали, еще не приехал, и нас ожидала чудесная ночь, которую мы проведем с Кэри вдвоем в одном из номеров отеля.
Губы обедали на террасе отеля и наблюдали, как люди входили в казино.
– Может быть, – сказала Кэри, – заглянем туда: просто так, ради интереса. В конце концов, мы же с тобой не азартные игроки, правда?
– Куда уж нам, – ответил я, – с нашими пятьюдесятью фунтами.
Мы решили не трогать ее денег, чтобы зимой иметь возможность поехать отдохнуть на недельку в Ле-Туке.
– Ты же бухгалтер, – сказала Кэри. – Ты должен в совершенстве знать все системы игры в рулетку.
– Все системы требуют много денег, – ответил я и внезапно подумал о нашем номере, который мисс Булен уже забронировала для нас: я даже не знаю, сколько он стоит. Наши паспорта были все еще на разные фамилии, и я полагал, что имеет смысл снять два отдельных номера, но гостиная – это уже слишком. Возможно, она нам понадобится после свадьбы.
– Чтобы играть по системе, – сказал я, – нужно иметь миллион франков. К тому же ставки ограничены. Да и банкомет никогда не проигрывает.
– А я слышала, что кому-то удалось сорвать банк.
– Такое случается только в комических куплетах, – ответил я.
– Было бы ужасно, если бы мы действительно были заядлыми игроками, заметила она. – Ты бы все время думал только о деньгах. Ты этого, надеюсь, делать не будешь?
– Нет, – заверил я, и это была правда. В тот вечер меня волновал только один вопрос: проведем ли мы эту ночь вместе. До этого мы еще никогда не спали с ней вместе. Такие уж отношения сложились между нами… Я согласен был ждать еще долгие месяцы, чтобы только провести в счастье остаток своей жизни с нею. Но сегодня вечером я уже не мог терпеть дальше. Я был взволнован, как юноша, – внезапно я понял, что совершенно не представляю, что у нее на уме. Кэри на двадцать лет моложе меня и еще не была замужем все в ее руках. Я даже не знал, как понимать то, что она говорила. Например, когда мы пришли в казино, она отметила: «Мы побудем здесь минут десять, не больше. Я очень устала». Был ли это намек в мою пользу? Или против меня?
Или, возможно, это была обычная констатация факта? Волновал ли ее тот же вопрос, что и меня? А возможно, она уже все решила заранее и для нее этого вопроса уже не существовало? Или, возможно, она считает, что я должен взять инициативу в свои руки?
Я думал, что когда нас приведут в номер, все станет понятным, но она лишь воскликнула с радостью:
– Милый! Как тут роскошно! И какая пустая трата денег!
Мисс Булен уверяла меня: «Это только на одну ночь: Потом вы будете на борту яхты». В номере были большая спальня на двоих и маленькая на одного, а между ними среднего размера гостиная. Все три комнаты имели общий балкон.
Сначала Кэри огорчила меня, потому что сказала:
– Нам нужно было снять два одиночных номера.
Но тут же отметила, противореча себе:
– Но чтобы кровати были двуспальные.
А потом я снова упал духом, когда она сказала, глядя на диван в гостиной:
– А я могу спать и тут.
Словом, я так толком ничего не понял, и мы продолжали обсуждать разные системы игры в рулетку, хоть мне было совсем не до этих проклятых систем.
В казино мы показали свои паспорта, получили билеты и вошли в зал, где делаются небольшие ставки.
– Вот это мне подходит, – сказала Кэри, и она была права.
За столами сидели постоянные посетители со своими таблицами, графиками и карандашами, которыми они помечали каждый номер, на который выпадал выигрыш.
Некоторые из них походили на курильщиков опиума. Я обратил внимание на маленькую смуглую старую леди в соломенной шляпке, украшенной лет сто назад маргаритками. Ее левая рука лежала на краю стола, будто ручка зонтика, а в правой она держала фишку стоимостью в сто франков. Когда игральный шарик перекрутился четыре раза, она поставила свою фишку и проиграла. Затем снова стала ждать своей очереди. Молодой человек наклонился над ее плечом и поставил сотню на последние двенадцать номеров, выиграл и отошел от стола.
– Вот это благоразумный человек, – отметил я.
Когда мы проходили через бар, то увидели его у стойки с бокалом пива и сандвичем в руках.
– Вероятно, празднует свой выигрыш в три сотни франков, – сказал я.
– Не придирайся к нему, взгляни на него внимательнее. По-моему, он ест сегодня впервые.
Мне до смерти хотелось ее, и я внезапно вскипел по-глупому, потому что при других обстоятельствах она никогда бы не взглянула на него дважды. Вероятно, это было предвестием нашей будущей совместной жизни. Я сказал:
