ПОМЕШАЛИ
Когда тебя в реке без кислорода
Любил как нимфу в разные места —
У кромки голубого небосвода
Дрожала иудейская звезда.
Когда мы вышли на берег покатый
Эротику в озоне завершить —
Явились неожиданно солдаты
И принялись мослы свои сушить.
$$$
Взошла луна, сварились крабы,
Фиалки начали цвести.
Две склеротические бабы
Пошли по млечному пути.
И ясноликая мадонна,
А на руке ее сухой
На мир взирает удивленно
Ребенок с песьей головой.
$$$
Разнотравьем пленяют поля.
Обнаженная, в фартуке алом
По тропинке идет Танзилля
Кривоногая, с волчьим оскалом.
Бархатистая острая грудь
Перепачкана ягодным зельем.
Дай тебя поцелую чуть–чуть,
Мой дружок так и брызжет весельем.
Канут в лету леса и поля,
Станут взрослыми дети вокзала.
Танзилля ты моя, Танзилля,
Потаскала тя жись, потаскала.
$$$
Пошла на принцип матушка–Природа,
Решила выколачивать долги.
К убойщику вонючего завода
Пришли за шкурой красные быки.
— Почто ты не работаешь, болезный? —
Мездрилыцица икоткой изошла.
— Попей мочи, — советует, — полезно,
Я давеча в графине принесла.
$$$
Среди деревьев скрюченных
Нелегкою судьбой
Безногого на рученьках
Выгуливал слепой.
Дразня собачек бешеных,
В залатанном носке
Висел халдей, подвешенный
На тоненькой кишке.
Журчала речка тухлая,
Был слышен предков зов,
Бродила дева пухлая
В сапожках, без трусов.
Зашли мы как‑то в стойбище
Двуглавого скота:
Лежит рука рабочего
Без тела и кнута.
В бараках шумно, весело,
На стенах — склизский мох,
Узнали мы из песенок:
Здесь будет город блох.
Из цикла «РОДИМОЕ ГАЛОПЕРИДОЛЬЕ»[2]
Там, где избушки с кривыми окошками
Красит малиновой краской восход —
Бешенный монстрик с куриными ножками
Ласковой телочке вымя сосет.
Выйдет ли по воду он за околицу,
Станет ли с досок помет соскребать —
Что‑то не пьется ему и не колется,
Хочется спать, но не знает, чем спать.
Рыбы осклизлые, гады ползучие
Падают с ветром качаемых слив.
Что же ты медлишь с оскомой паучею
В масло машинное клюв опустив?
Что же ты воешь на крыс в исступлении
Голосом зыбким, как скрип половиц?
Или тебя тяготит преступление
Официально набыченных лиц?
Брось эти бредни легко и решительно,
Клешни на бедра себе положа,
Аминазительно и мажептительно
Вынь из штанов молодого ужа!
$$$
Свинья в аккумуляторе,
Свинья в аккумуляторе,
Свинья в аккумуляторе
Видна.
Как член грустит о партии
Как член грустит о партии
Грустим мы о свинье,
Она одна.
ТРАКТАТ. Призрак ульянизма или Третья противоположность
Предисловие к первому русскому изданию
Проснувшаяся с чугунной головной болью, опохмеляющаяся Москва хоронила вечно живое, творческое учение. В глазах родственников и близких знакомых стояли слезы. «Об усопших плохо не говорят», — в один голос заявляли мне в многочисленных центральных редакциях.
— Не кощунствуйте, — попросил меня редактор известного правозащитного издания. — Мы все виновны в его гибели. Скажу вам по секрету, — продолжал он, — я любил покойного, хотя и боролся с ним не щадя сил и средств. Сейчас хожу в церковь, ставлю свечки за упокой души его, каюсь в своей трагической ошибке. Но не мог я предположить, что он вот так вот, сразу, раз — и все, скоропостижно уйдет от нас, — Сказал и заплакал сухими мужскими слезами.
— Не расстраивайтесь, товарищ меньшевик, — утешал я редактора, — не верьте слухам. Марксизм жив, жив. Пластическая хирургия творит чудеса с физиономиями.
— Эх, вашими бы устами!.. — улыбался редактор, растирая кулаками грязь по лицу и жал мне на прощание руку, — а то я уже было совсем раскис, думал, что кусок хлеба потерял…
Этой же ночью, обуреваемый жаждой познания, пришел я на могилку самого передового, творческого учения с твердым намерением произвести эксгумацию трупа с последующим его вскрытием.
Каково же было мое удивление, когда я снял крышку гроба! Трупа на месте его должного произлегания выявить не удалось. Советские демократы похоронили не коммунизм, а чугунную копию Ульянова–среднего, тщательно завернув ее в красную, серпасто–молоткастую тряпочку.
(Не буду проводить религиозных аналогий, дабы не оскорблять чувства верующих, но замечу все же, что сей обряд нельзя назвать нетрадиционным.) Кому неизвестны эти мафиозные штучки с захоронением статуй или марионеток? Да и собственно–телесная смерть далеко не для всех покойников несет в себе трагическую домианту. Для марксизма, к примеру, смерть собственного ела не страшнее насморка, да и призраком шляться по земному шару ему не привыкать.
Поэтому, уважаемый читатель, не обольщайтесь, ведь перед Вами не заупокойная молитва, а всего лишь кромный анализ нескольких страничек из историчекой болезни или болезненной истории марксизма–ульяизма, в коих автор не ограничивается исключительно руганью в чей‑либо адрес (хотя и она занимает одно из достойнейших мест): он идет дальше положенного, предлагая в качестве способа описания окружающих нас недоразумений паранепротиворечивую диалектику — науку о множестве противоположностей.
Да не смутит Вас ернический стиль произведения, поскольку темы, затрагиваемые в нем настолько серьезны, что не воспринимаются без кривой, неевклидовой ухмылки.
Думаю, что Вам небезынтересно узнать историю, о том как…
••• два невообразимых путаника, любителя пенистого баварского пива, Карлуша и Фрид, собравшись как‑то за липким кухонным столом, чтобы постучать по его засаленной поверхности хвостом вяленой воблы или щупальцем кальмара (что для истории не принципиально) решили, царство им небесное, свести «розу белую» — диалектику Гегеля с «черной жабой» — материализмом Фейербаха. И что из этой затеи получилось? Судите сами: родился одноглазый вурдалак материалистической диалектики.
Ребенок рос и развивался не нормально, как и все гении. То затяжной приступ маниакального возбуждения выведет его из колеи, то онейроидная кататония тяжким бременем ляжет на душу; что не могло не заинтересовать кучерявого симбирского паренька, имевшего необузданное влечение ко всему, вылезающему из ряда вон, Володю У., не убоявшегося оформить молодого, подающего надежды монстрика на службу в свое сырое подполье по специальности зомби и выдать ему в безвозмездное пользование необходимое для успешного ведения домашнего хозяйства орудие труда — мясорубку диктатуры пролетариата.
Когда вурдалаку материалистической диалектики становилось не по себе, он развлекался тем, что вместе с авангардом самого передового, революционного класса брал в свои потные, мозолистые руки дубинушку или шнурок, серп или молот, лезвие или финку, разбитую бутылку или шило и умерщвлял организаторов производства. Естественно, что после сего деяния страною начинала управлять разруха, и голод открывал свой кровоточащий рот. «Положение безвыходно», — пищали робкие интеллигентики. Но наш монстрик не терялся, находил выход из создавшегося положения, затыкая этот скорбящий рот котлетками из человечьего фарша. Да, что ни говорите, но корифеи марксизма–ульянизма не были вегетарианцами.
Как‑то раз, листая гегелевскую «Науку логики», захотелось им перекусить. Весь дом перерыли, по сусекам поскребли, а ничего съестного найти не могут. Глядь, а под тахтою валяется экспроприированная у идеалистов бомбажная консервная банка ржавого закона диалектики. Открыли корифеи эту банку и, пропустив ее содержимое через свой организм, резюмировали: «В борьбе двух противоположностей побеждает самая наглая и агрессивная».
