Я обернулся и увидел несколько небольших групп бродяг, медленно двигающихся к площади со своими вещами.
– Я имею в виду других людей. Обычных.
– А я что, необычный что ли? – И он ехидно засмеялся.
Ужасные зубы в сочетании с грязной щетиной, и непонятно какой одеждой, все же мерзкое зрелище. О запахе, который я начинал чувствовать, не стоит и говорить.
– Ну, вы заметили, что людей в городе нет, то есть стало меньше?
– А мне какое дело? На пиво дашь? – он уже повысил голос, и в нем чувствовалась агрессия или раздражение, сразу не разберешь.
Продолжать общение было бессмысленно. Он был ни при чем. Но меня поразило его абсолютно искреннее безразличие к происходящему, то есть у него было качество, достигаемое другими с большим трудом и на совершенно другой стороне человеческой жизни – там, где начинался и заканчивался порядок человеческого общества.
Моя независимость оказалась недостаточной, и я чувствовал себя неуверенно, общаясь с бродягой. Я скорее хотел, чем был независимым, а он был таким, не стремясь к этому. Видимо, поэтому он меня раздражал. И они меня раздражали, наверное, из-за такого же безразличия ко мне. То есть, они были даже в большей степени независимы, чем я. Они были независимы от меня, уверяя в обратном. И когда я понял, что это чистая ложь, во мне появились признаки независимости – цинизм и высокомерие.
Рассуждая так, я шел уже вверх по улице к мосту, за которым исчезли люди. Я помнил о существовании огромной лестницы мыслителей с неясным основанием, но где можно было различить и Сократа с Платоном, и французских моралистов, и Ницше с Ле Боном. В конце концов, и великих идеалистов-практиков Ленина и Гитлера. Наверняка мои мысли совпадали с какими-то из их суждений, но видимо внутри моего сознания существовала собственная лестница, по которой я должен был пройти, самостоятельно повторив их общий путь.
Не знаю, зачем мне это нужно и что породило во мне такое желание, но смутное подозрение о том, что это кому-то надо, а я являюсь лишь орудием, у меня присутствовало всегда.
Мое мышление было сформировано кем-то для непонятных мне целей. Более того, меня всегда поражало то обстоятельство, что я могу следить за ходом своих мыслей. Если у меня одно я, то кто внутри меня наблюдает мои суждения. Я – это то, что рассуждает, или я – это то, что наблюдает, как оно рассуждает? Что там мое и где там я? Кто сделал так, что мое сознание постоянно что-то ищет, и кому это надо?
Кроме меня и них на этой планете никого нет и, если я не знаю, то, наверное, ответ у них. Они никогда ничего не говорят и не выражаются конкретно. Обо всем нужно догадываться самостоятельно и всегда возникают ошибки, над которыми они в лучшем случае не смеются.
И я пошел за ними, понимая, что первым иду на компромисс, желая получить ответ.
Уже находясь на середине моста, я увидел, что дальше, за ним никого нет. И мне пришлось довольно долго идти, пока я не сообразил найти автомобиль. Вдоль дороги их было много, особенно у магазинов, но найти тот, в котором оставлены ключи было непросто. Только у входа в дорогой магазин я обнаружил темно-синий «Рэйндж Ровер» с работающим двигателем и открытым багажником.
Первой мыслью было, не кончился ли бензин. Бензина было действительно немного, но он был, и это меня успокоило. Я закрыл багажник, сел за руль, отрегулировал сидение и зеркала под себя. Я был спокоен и готов встретить любой вариант развития событий. Единственное, что создавало дискомфорт, это легкий голод и желание что-нибудь выпить. Судя по часам, было около полудня, а судя по погоде, сбившей меня с толку, ранее утро без солнца.
Я медленно поехал по дороге и, увидев продовольственный магазин, подъехал к нему. Там я нашел хлеб, а в мясном отделе отрезал приличный кусок копченого мяса. Сходив за помидорами и прихватив по дороге горчицу, я сделал бутерброд. Это было вкусно. Но я забыл сок и салфетки. Руки были жирные, а вытереть – нечем. Я зашел в боковую дверь и там, на вешалке, увидел белые халаты. Рядом была и раковина с краном. Вымыв руки, я пошел в торговый зал. У кассы стояла полка с соками. Выбрав томатный, я отпил прямо из пакета, но он был не на мой вкус, и я оставил его. В холодильнике я взял холодный чай и встал у окна, разглядывая улицу.
В другое время, представь я себе ситуацию, в которой никого кроме меня в городе нет, как сюжет фантастической истории, мое воображение порезвилось бы, обыгрывая различные варианты, но в действительности все оказалось прозаичнее и тоскливее. Не хватало жизни. Не хватало людей. Чего-то еще не хватало. Было очень пустынно и одиноко. Огромный зал магазина, набитого до отказа товарами для людей подчеркивал их отсутствие. Был ли я в это время самим собой? Когда не было необходимости ни в каких ролях из-за отсутствия зрителей. Нужны ли они были вообще? Может быть, главный зритель был во мне? Может быть, я и есть главный зритель? И что тогда я?
Почему я иду за ними? Почему я в них нуждаюсь? Почему они мне необходимы? Те, которые меня постоянно обманывали и всячески вводили в заблуждение. Те, которые создали во мне раздвоенность, засадив своего агента в мое сознание. Те, которые сделали меня эмоционально зависимым инвалидом, постоянно нуждающимся в инъекциях душевного тепла. У них есть душа или это бездушный и безжалостный механизм, управляемый с помощью химических сигналов, подобно муравейнику?
Можно ли сложить миллионы душ в одну? Получится ли из этого единая сущность, единая душа или она всегда была единой, но разлитой в миллионы емкостей? Тогда получается, что я часть этой сущности. Но мне неприятна мысль о своем единстве с ними. Я все еще зол на них, и любой намек на наше единство меня раздражает. И потом, достаточно представить себе ситуацию моей хотя бы физической безнадежности, как станет ясно, что ни о каком единстве не может быть и речи. Рядом могут оказаться либо посторонние и, довольно безучастные лица, либо не посторонние, но связанные со мной довольно банальными обстоятельствами. Что тут можно возразить?
С этими размышлениями я въехал на мост. Впереди, ближе к его середине я увидел фигуру человека или ребенка сидящего на бордюре, разделяющем дорогу и тротуар. Причем ноги находились на проезжей части. Это была девочка. Возраст определить было сложно, так как она была одета так, как одеваются более взрослые девушки. Модные джинсы и майка с кофтой, сумка в тон туфель, и браслеты с кольцами на руках. Очень аккуратная и стильная прическа в сочетании со следами макияжа и подкрашенными губами. Такая маленькая женщина или девочка, лишенная детства. Лицо в обрамлении темных волос спокойно, а взгляд направлен вперед и вдаль. Как вырезанная из журнала картинка.
Я подъехал совсем близко, вышел из машины и стал перед ней. Никаких реакций. Я присел и заглянул ей в глаза. Она на мгновение посмотрела на меня и вернулась в то же состояние.
– Что ты тут делаешь?
Ее глаза задвигались, но на меня не посмотрели.
– Ты меня слышишь? – повторил я вопрос и положил руку на ее колено.
Она сделала грациозное движение спиной, мол, оставьте меня.
– Ты не хочешь со мной разговаривать?
– Я с незнакомыми людьми-мужчинами не разговариваю.
– Давай познакомимся. У тебя такие красивые браслеты.
На ее лице проступил румянец.
– Я давно не видел таких красивых девочек.
– Я это постоянно слышу. Вы неоригинальны, – все еще не глядя на меня, сказала она и поджала губы.
– Как думаешь, как называется у птиц та часть, которую мы у людей называем лицо, а у животных – морда?
Ее лоб слегка нахмурился, и она посмотрела-таки на меня прищурясь. И вдруг засмеялась, звонко-звонко, откинувшись назад.
– Клюво, во-во-во.
И также внезапно уже спокойным тоном:
– Нет у птиц лиц. У птиц нет лиц. Лиц нет у птиц.
– Ну ладно, – примирительно сказал я. – Как тебя зовут?
– А вы первый скажите, как вас зовут, представьтесь, – с нажимом на последнем слове, произнесла она и голову при этом склонила набок.
– Салена, – сказал я и протянул ладонь, как равной.
– А я не скажу, как меня зовут. И она протянула мне руку, как королева для поцелуя. На что от растерянности я ответил робким пожатием.
– Тогда я буду называть тебя Девочка.
– А мне все равно. Мне с вами детей не крестить.
– А вдруг?
– Вы мужчина не моего типа.
– Сколько же тебе лет, неприступная Девочка?
– Неприлично у девушки спрашивать о ее возрасте.
– А прилично девочке разговаривать с человеком, старше нее, так высокомерно? Ты такая красивая и воспитанная, а ведешь себя удивительно вызывающе.
Все это я сказал, намеренно придав голосу оттенок строгости.
Она вдруг закрыла лицо руками, упершись локтями в колени.
По характерным звукам я понял, что она плачет. Я провел рукой по ее волосам, пытаясь успокоить.
– Ну что ты, что ты? – не совсем понимая ее реакции, спросил я.
