— Хэнк, постарайся, пожалуйста, не спаивать моего Тимми.
— Как поживаете, миссис Хантер?
— В последний раз, когда вы с Тимми пошли по барам, вас обоих забрали в участок.
Тимми отнес к себе в комнату книги и вернулся в гостиную.
— Пойдем, — сказал он.
Бар, обставленный в гавайском стиле, был переполнен. Какой-то мужик орал в телефонную трубку:
— Пришлите кого-нибудь забрать грузовик. Я слишком пьян, не могу сесть за руль. Да, я понимаю, что потерял эту треклятую работу, просто пришлите кого-нибудь за машиной!
Тимми взял нам по пиву. Мы с ним очень мило общались. Молодая блондинка поглядывала на меня и показывала мне ногу. Тимми говорил без умолку. Вспоминал колледж: как мы прятали в шкафчиках бутылки с вином; потом вспомнил Попоффа и его деревянные пистолеты; Попоффа и его настоящие пистолеты; как мы прострелили дно лодки на озере в парке Уэстлейки едва ее не утопили; как студенты устроили забастовку в спортивном зале…
Мы пили и пили. Молодая блондинка ушла с кем-то другим. Музыкальный автомат играл песни. Тимми продолжал говорить. На улице уже темнело. Потом нас вышвырнули из бара, и мы пошли вдоль по улице в поисках еще какого-нибудь заведения. Было уже десять вечера. Мы еле держались на ногах. На улице было полно машин.
— Слушай, Тимми. Давай отдохнем. Так сказать, упокоимся в мире.
Я увидел его. Здание морга. Особняк в колониальном стиле, с прожекторами и широченной лестницей из белого камня.
Мы с Тимми поднялись до середины лестницы. Там я бережно уложил его на ступеньку. Вытянул ему ноги, чтобы они были прямые, и аккуратно сложил его руки вдоль тела. Потом лег в той же позе ступенькой ниже.
Проснулся я в помещении. Я был там один. За окном брезжил рассвет. Было холодно. Я был без пиджака, в одной рубашке. Я попытался собраться с мыслями. Встал с жесткой койки, подошел к окну. На окне стояла решетка. За окном простирался Тихий океан. (Каким-то образом я оказался в Малибу.) Надзиратель пришел через час, гремя металлическими подносами и тарелками. Передал мне мой завтрак. Я сел на койку и принялся есть, слушая плеск океана.
Спустя еще сорок пять минут меня вывели в коридор. Там стояли какие-то парни, прикованные наручниками к длинной цепи. Я дошел до конца цепочки и протянул охраннику руки. Но тот сказал: «Тебе не надо». У меня были свои персональные наручники. Двое полицейских посадили меня в машину и куда-то повезли.
Как выяснилось, в Калвер-Сити. К зданию суда, куда меня провели с черного хода. Один полицейский пошел со мной, второй остался в машине. Меня привели в зал суда и усадили в первом ряду. С меня сняли наручники. Я огляделся. Тимми вроде бы не было. Как обычно, судью ждали долго. Мое дело разбирали вторым.
— Вы обвиняетесь в пребывании в состоянии алкогольного опьянения в общественном месте и в создании помех дорожному движению. Десять дней тюремного заключения или штраф тридцать долларов.
Я признал себя виновным, хотя так и не понял, что он подразумевал под «созданием помех дорожному движению». Полицейский отвел меня обратно в машину.
— Ты еще легко отделался, — сказал он. — Из-за вас образовалась пробка длиной в целую милю. Это была самая длинная пробка за всю историю Инглвуда.
Меня отвезли в городскую тюрьму Лос-Анджелеса.
Вечером приехал папа, привез тридцать долларов. Когда мы выходили, у него в глазах стояли слезы. — Ты нас опозорил. И мать, и меня, — сказал он.
Как я понял, он был знаком с кем-то из полицейских, который спросил у него: «Мистер Чинаски, а что здесь делает ваш сын?»
— Мне было так стыдно. Подумать только! Мой сын — в тюрьме!
Мы дошли до его машины. Он сел за руль. Он по-прежнему плакал.
— Мало того что ты не хочешь послужить своей стране на войне…
— Врач сказал, я не годен к военной службе.
— Сын мой, если бы не Первая мировая война, я никогда бы не встретился с твоей мамой, и ты бы вообще не родился.
— У тебя есть сигареты?
— А теперь ты попал в тюрьму. Твоя мать этого не переживет!
Мы проехали мимо каких-то дешевых баров в нижней части Бродвея.
— Давай зайдем и чего-нибудь выпьем.
— Что?! Ты еще смеешь заикаться о выпивке сразу после того, как тебя выпустили из тюрьмы, куда посадили за пьянство?!
— Собственно, в таких ситуациях как раз и надо чего-нибудь вы пить.
— Только не говори матери, что ты хотел снова напиться. Сразу после того, как тебя выпустили из тюрьмы.
— И еще я бы снял девочку.
— Что?!
— Я бы снял девочку.
Папа едва не проехал на красный свет. Почти всю дорогу до дома мы ехали молча.
Наконец папа сказал:
— Да, кстати. Надеюсь, ты понимаешь, что штраф, который я за тебя заплатил, прибавляется к твоему долгу за комнату, стол и стирку?
Я устроился на работу на склад-магазин «Автозапчасти» неподалеку от Флауэр-стрит. Моим непосредственным начальником был долговязый уродливый дядька при полном отсутствии задницы. Если он пялил свою жену вечером накануне, то обязательно сообщал мне об этом утром:
— Вчера вечером я снова пялил жену. Первым делом займись заказом «Уильямс Бразерс».
— У нас кончились трехдюймовые фланцы.
— Закажи у поставщика и запиши как задолженный заказ.
Я проштамповал упаковочный лист и квитанцию печатью «33».
— Вчера вечером я снова пялил жену.
Я заклеил коробку с заказом «Уильяме Бразерс» широким скотчем, приклеил к ней ярлычок, взвесил, прилепил почтовую марку на необходимую сумму.
— Ей понравилось, да.
У него были песочного цвета волосы, песочного цвета усы и совсем не было задницы.
— Она описалась, когда кончила.
Счет за комнату, стол, стирку и д.т. получился немалым. Пришлось отдать не одну зарплату, чтобы полностью расплатиться. А когда это случилось, я съехал из дома. Жить у родителей было мне не по карману.
Я нашел комнату рядом с работой. Переезд не отнял много времени. Все мои вещи уместились в один чемодан, причем не заполнили и половины…
У Мамы Стрейдер, моей квартирной хозяйки, были крашеные рыжие волосы, хорошая фигура, много золотых зубов и пожилой бойфренд. В первый же день, как я туда переехал, она позвала меня на кухню и сказала, что угостит меня виски, если я покормлю кур на заднем дворе. Я покормил кур, а потом мы сидели на кухне и пили виски с Мамой и Элом, ее бойфрендом. Я опоздал на работу на час.
На второй день, уже вечером, кто-то постучал в мою дверь. Какая-то толстая тетка хорошо за сорок. Она принесла мне бутылку вина.
— Я живу в комнате в конце коридора. Меня зовут Марта. Ты слушаешь музыку, и мне все слышно. Очень хорошая музыка. Я подумала, что надо тебя угостить.
Марта вошла. На ней был широкий зеленый халат, и после пары стаканов она принялась демонстрировать мне ноги.
— У меня красивые ноги.
— Я балдею от женских ног.
— Посмотри, что там выше.
У нее были толстые дряблые ноги, очень белые, в узлах красных вздувшихся вен. Марта рассказала мне о себе. Она была шлюхой. Работала в барах. Ее главным источником дохода был владелец большого универмага.
— Он дает мне денег. Я прихожу к нему в магазин и беру все, что хочу. Продавцы до меня не докапываются. Им было сказано меня не трогать. Он не хочет, чтобы его жена знала, что я трахаюсь лучше.
Марта встала, включила радио. Громко.
— Я хорошо танцую, — сказала она. — Смотри!
Она закружилась в своем зеленом халате, напоминавшем палатку. Задрыгала ногами. Она меня не возбуждала. Очень скоро она задрала юбку до пояса и принялась вертеть задницей у меня перед носом. На ней были розовые трусы с большой дыркой на правой ягодице. Потом она сбросила халат и осталась в одних трусах. Вскоре трусы тоже валялись на полу рядом с халатом, а сама Марта вихляла бедрами с претензией на эротический танец. Треугольник черных волос на ее интересном месте был почти полностью скрыт нависающим трясущимся животом.
Ее лицо заблестело от пота, тушь потекла. Марта присела на краешек кровати и как-то странно прищурилась. Она набросилась на меня прежде, чем я успел сообразить, что происходит. Ее губы прижались к моим. Ее дыхание пахло слюной, луком, винным перегаром и (как мне представлялось) спермой четырехсот мужиков. Она запихнула язык мне в рот. Он был скользким и мокрым. Я задохнулся и оттолкнул Марту. Она упала на колени, расстегнула молнию у меня на штанах, и уже в следующий миг мой вялый обмякший дружок был у нее во рту. Она сосала как одержимая. Ее короткие мышиного цвета волосы были подвязаны желтой лентой. Ее щеки и шея были усыпаны прыщами и большими коричневыми родинками.
Мой член оживился и встал. Она застонала, укусила меня. Я закричал, схватил ее за волосы, оторвал от себя. Я стоял посреди комнаты, раненый и перепуганный до смерти. По радио передавали симфонию Малера. Я не успел сдвинуться с места — она снова бухнулась на колени и присосалась ко мне. Она немилосердно сжимала мне яйца двумя руками. Ее голова дергалась, прыгала вверх-вниз. Дернув меня за яйца и едва не прокусив мне член, она заставила меня лечь на пол. Сосущие звуки наполнили комнату, в динамике радио гремел Малер. У меня было чувство, что меня пожирает свирепый безжалостный зверь. Член встал, весь в слюне и крови. Увидев это, Марта как будто взбесилась. У меня было чувство, что меня пожирают заживо.
