Шут с трудом поднимается на ноги и, пьяно покачиваясь, связанный, подступает ко мне. Он объят безумием:
- А это срок. Лет двенадцать. Тебе, Арсений, в тюрьме никак не выжить. Потому что ты слабак и трус. Ты и был с нами лишь потому, что тебе требовались сильные друзья, чтобы самому чувствовать себя сильнее. Но когда ты окажешься один в тюрьме, то тебе придётся стать дырявым, чтобы хоть как-то выжить с сокамерниками. Поэтому ты не убьёшь меня, ты побоишься это сделать. Ты хочешь жить, Сеня. Жизнь - вот единственная ценность, и не отнимай её у себя.
Это тет-а-тет без секундантов. Дуэль воли, где против меня играет опытнейший манипулятор. Он с самого начала раскусил меня и знает, куда давить, чтобы я испугался. Почему я такой человек, что каждый пытается на меня надавить? Исключение - это только моя любимая девушка. Стал ли я другим? Глядя поверх Гошиной головы, я понимал, что небо - оно одно на всех, но с небом ты не один. Моим небом являлись друзья, про которых я знал, что они выцарапают мою душу даже из лап сатаны. Когда они рядом со мной, то мне нечего бояться.
Отвечаю жадно дышащему провокатору:
- Если жизнь это единственная ценность, которая осталась у тебя, то сегодня я буду грабителем.
Шут, поломанный инерцией выстрела, скатился на дно оврага. Лес, озарённый фотовспышкой, сыто зевнул и затих.
***
Лучше сдохнуть, чем каловращаться в этом мире. Хочется быть индуистом, где самоубийство не выход, им невозможно разорвать круг сансары и цикличных перерождений. Каждый вздох наполняет мои лёгкие иголками, и дыхание напоминает дыхание смерти, и я вовсе не играл в героя. Очередное послание, которое оказалось выложено на зарубежном сайте с фотографией убитого предателя и развенчанием поддельного манифеста, взорвало блогосферу. Теперь мы главная финиковая косточка, которую норовит обсосать любой более-менее знаменитый обзорщик. У нас появились как фанаты, так и ненавистники. Радикалы призывают подражать нашему примеру, тогда как эволюционисты кричат, что мы хотим раскачать лодку, выступаем против последовательного демократического развития, которое на руку сытым олигархам и офисным ящерицам.
Мы ни с кем не вступали в дискуссии, потому что поняли их абсолютную бесполезность. Вместе с тем было ясно, что мы, неопытные и слепые бойцы, не можем состязаться с системой. Я, совершая регулярную утреннюю пробежку вместе с Алисой, хотел убежать на край света, чтобы спасти и нас, и нашу Любовь, но ноги сразу начали деревенеть, душа запиналась о раскрывающие глаза печень, и от такого тошного сюрреализма хотелось блевать. По ночам Алиса шептала мне, что она хочет уйти, что у нас будут прекрасные дети и осенняя старость. Но я твердо знал, что если отступить сейчас, то и наши дети погибнут, а нашу старость вырежут оккупанты.
- Ещё можно уйти. Я могу всё это организовать.
- Ты хочешь прожить оставшуюся жизнь овощем?
- Нет, но этим ничего не изменишь. Вернее - я не хочу отдавать нашу жизнь и любовь за то, что мы делаем.
Я впервые стал палачом - исполнил нашу коллективную волю. Один на один со своим страхом, которому пустил пулю в лоб. Что удивительно, я совершенно об этом не думал, даже не печалился и не боялся, доверяясь обычному случаю. Лишь Алиса с каждым прожитым днём всё настойчивее упрашивала меня уйти.
- Это не стоит того.
Однажды она обратилась ко мне:
- Позволь мне хотя бы продумать пути отступления. Я могу попытаться замутить фальшивые паспорта, по которым мы всегда можем попробовать уйти из-под удара.
Я апатично соглашаюсь.
Молчун и Слава думали по-другому: каждую ночь они чистили пистолеты и стряпали взрывчатку. Они стали нервными и дёрганными, как их мозги, где извилины по своей форме уже напоминали револьверы. Их подзадоривало то, что страна билась в истерике: все ждали нашей очередной выходки. Делались ставки, собирались круглые столы и задерживались потенциальные экстремисты. Даже премьер-министр отметил о недопустимости роста экстремизма в стране, так как мы являлись многонациональной и многоконфессиональной страной и прочей лабудой. Министр Внутренних Дел говорит о том, что идеализировать КПД - это аморально, так как они обыкновенные преступники, прикрывающиеся высокими идеалами для развала страны. Он грозится изобличить нас, что пока еще не смог сделать. Ключевое слово "пока", то, что нас посадят, было также несомненно, как то, что вечером сядет Солнце. Как же мне хотелось в эти моменты быть светилом, а не человеком.
А пока, на волне истерики от фотографии убитого предателя, президент публично назвал нас преступниками и бандитами, которых купили спецслужбы запада для того, чтобы мы развалили Россию, поднимающуюся с колен. У нас, мол, нет ничего святого. Правильно, нет, ведь всё святое у нас и нашего народа забрали гремлины, обосновавшиеся за кремлёвской стеной. Отечественные террористы всех мастей, из тех, кто уничтожает систему в интернете или в разных организациях, плавающих, как кака в проруби, примазываются к нам. Они уже кричат о Гражданской Войне, но обыватель, в уши которого вставлено по батону колбасы, не слышит об этом. Впрочем, для таких идиотов, отсутствие свежего хлеба в киоске города N, признак скорого голодомора. Мы не хотели выдвигать никаких конструктивных требований, потому что как только мы бы сделали это, то на эти положения тут же бы наложили табу: "Как, вы смеете поддерживать идею русского национального государства? Так это же то, из-за чего убивало КПД! Вы фашист и ретроград! Не видать вам моей толерантной задницы!" Единственный результат нашей деятельности и наших манифестов - это горьковский Данко, снова ради людей вырвавший свое сердце. И толпа уже пошла за героем, медленно убивая своего спасителя.
- Как настроение, Дух?
Мне неохота отвечать Славе:
- Так себе. Словно завис над моей шеей топор.
- Ну, а как ты хотел. Если называешь себя революционером, то будь готов к гнёту системы.
Проблема была в том, что я никогда не называл себя революционером. Мне просто не нравилось то, что происходит вокруг. Мне хотелось изменения и вышло как-то нелепо, что я стал вершить их пистолетом.
- Скажи Алисе, что для неё есть задание.
- Скажи сам.
- Стараюсь иметь меньше дел с женщинами. Ещё древние германцы отмечали, что они губят воинов.
Страх притупился, став моим обычным спутником, как какой-нибудь Ганимед, только я не чувствовал себя Сатурном, сколько не вращай на туловище гимнастических обручей.
- Кто на этот раз?
Слава улыбается:
- Жулик и вор.
Неужто? То, о чём мечтали и говорили поколения русских людей? Настоящий подвиг, который сможет осудить только полный преступник? Спрашиваю, уже догадавшись, кого выбрало КПД:
- Крупная дичь?
Молчун, заходя в комнату, добавляет:
- Ты просто не представляешь насколько.
***
Охота требует особой подготовки. Алиса долго наблюдала за лексусом, который возил жирную депутатскую седалищницу. У него была депутатская неприкосновенность, жлоб-охранник и наворованные миллионы, поэтому мы решили спросить его по закону справедливости. Ведь в России это единственный закон, которого боится власть.
Интернет подсказал нам, что он по пятницам заезжает к любовнице. Чтобы извергнуть свою гнилую сперму и выжрать бутылку вина, ему нужно было два часа. Всё это время у подъезда ждала машина. Подъезд, прежде чем туда входил депутат, проверял охранник. Пришлось ждать хозяина пивного живота сидя в подвале.
- Слушайте, мы же после этого станем национальными героями.
- А то, - я в темноте вижу, как улыбается Слава, - более того, мы покажем, что выступаем за славное прошлое! Кто хочет финики?
- Да не до них сейчас!
- Для фиников всегда должно находиться время.
После мы слышим, как он тяжело начинает топать по лестнице, вытягивая залипшие между ягодицами штаны. Когда в темноте мы ударили его по голове, то он сразу же вырубился, чем доказал, что голова - это не его сильная сторона. Океан пота, разлившийся по моему телу в предвкушении акции, испарился. Когда начинаешь действовать, становится совершенно не страшно, это я давно уяснил, главное решиться. В наших руках оказался потерявший сознание мамонт, хотя я думал, что они давно вымерли. Нет, никто не хотел убивать жулика воровским способом. Это не выделило бы его из череды криминальных убийств. Главное в мести - это эпатаж. Чем экстравагантней будет преподнесена смерть, тем больше поклонников она обретёт. Часто так думают самоубийцы, поэтому Молчун подвязал на горло депутата толстую веревку. Я привязал ее за перила двумя этажами выше. Столыпинский галстук - это лучший аксессуар для предателей народа. Слава торжественно, как на вручение медали, повесил на шею депутата партизанскую табличку:
