Сергей Жадан - Красный Элвис

— А потом что? — спрашивает Алик.

— Потом захотела в туалет, решила все же открыть. Ну, открыла.

— И что?

— Ничего.

— А свет?

— А не было никакого света. Показалось мне. Я забыла, как мой выключатель расположен, когда он включен, когда нет, вот и подумала, что он включен, понимаешь?

— Да, — растерянно сказал Алик.

— Я пойду лучше водки куплю, — говорю я.

— Погоди-погоди, не уходи, — просит Анна-Мария, — Алик, скажи ему.

— Да, правда, — говорит мне Алик, — не нужно водки.

— Знаете, — вдруг добавляет Анна-Мария, — я вспомнила одну историю…

…Мне почему-то запоминаются в основном именно разговоры, я часто не помню, кто именно произносил те или иные слова, при каких обстоятельствах, какое у него тогда было выражение лица, во что он был одет, однако слова я обычно запоминаю, странно, неизвестно почему, я их уже столько помню — этих чужих слов, обрывков чьих-то разговоров, чьи-то шепоты, вскрики, обращения, возможно, это вообще лучшее, что есть в этой жизни, мне иногда тяжело общаться с моими друзьями, мне достаточно того, что они мне когда-то говорили или что они говорили друг другу, заводить с ними всякий раз новые разговоры для меня обременительно, я боюсь, что тогда что-то испортится, что-то будет сказано не так, и вообще, разговоры с друзьями — дело настолько деликатное, что лучше их вовсе избегать, чтобы ничего не испортить. Я люблю просто сидеть и слушать своих знакомых, ведь среди них в основном люди неуверенные ни в себе, ни в том, что их окружает, разговоры их имеют причудливую окраску, это даже и не разговоры, это наговаривание каких-то лексем, которые, по их мнению, обеспечивают им пребывание в этом мире, они словно оправдываются все время перед кем-то, кто наделил их голосом. Когда мои друзья говорят, я могу слушать их до бесконечности, хорошо понимая, что в сущности это не значит, что им есть что сказать, это значит, что мне есть что слушать, значит, кто-то, кто управляет нашими голосами и нашими горлами, общается со мной таким образом, а игнорировать его — просто неразумно, поскольку, кроме него, до тебя по-настоящему вообще никому нет дела. Я сижу и слушаю Анну-Марию, слушаю, как она нервно рассказывает какую-то путаную историю, как она не выдерживает и начинает громко плакать и признается Алику в любви, Алик растроганно что-то ей шепчет в ответ, она продолжает рыдать, закрывает лицо руками, Алик склоняется над нею и начинает ее обнимать, она тоже обнимает его и продолжает плакать, бабочки испуганно летают над теплыми водами, и я тихонько выхожу в коридор. Странно, мне очень нравится этот механизм, этот принцип, по которому все и происходит, хорошо сделано, что тут скажешь, вот они, например, — таскались по этому материку, таскались, вместе с миллионами других граждан, с кем-то жили, кого-то бросали, от кого-то бежали, и все равно встретились, гляди, не разминулись, не потеряли друг друга, встретились, наговорили кучу глупостей, но все равно — им хорошо, будут себе и дальше говорить, рассказывать разные вещи, потом, возможно, будут заниматься любовью. Возможно, даже в воде. Как рыбы. Или тритоны.

Я посчитал еще раз. На полный билет все равно не хватало. Денег только на полдороги. Значит, еще половину надо проехать задарма, и, с учетом погоды, ничего хорошего в этом, конечно, не было. Лето дождливое, и погода уже вторую неделю скорее осенняя. Можно сказать, октябрьская. Я третий день таскаюсь по Мюнхену, сначала остановился у своих знакомых, у которых в тихом районе возле городского парка небольшой двухэтажный дом со старой дешевой мебелью и несколькими пожелтевшими ванными, у них в этом доме постоянно кто-то останавливается, какие-нибудь земляки или родственники, или просто знакомые, которым негде переночевать, меня они тоже сразу согласились пустить, я им позвонил еще с дороги, автобус, в котором я ехал, остановился где-то посреди трассы, вокруг возвышались Альпы, народ повалил в ближайший лесок, небо безнадежно затянуло тучами, и на придорожный гравий сыпались холодные капли; я пошел звонить, слушайте, говорю, это ничего, если я у вас остановлюсь на пару дней? почему бы и нет, говорят они, давай, приезжай, а я вам мешать не буду? ну, о чем ты говоришь, отвечают они и дальше трусят что-то в том же духе, мол, можешь без проблем остановиться в нашем гостеприимном доме, наполненном испорченной сантехникой и маниакальными земляками, мы как раз хотим на выходные выбраться из города, поехать куда-нибудь на озера, взять с собой сандвичи и вино, ну, сам знаешь, как это бывает, откуда мне знать? отвечаю, я на озера с вином не езжу, но ключ мы тебе оставим, говорят они, главное — следи за газом и поливай цветы, хорошо, говорю, буду следить, у меня уже карточка заканчивается, так что через несколько часов увидимся, увидимся-увидимся, говорят они, но на завтрак не рассчитывай, хорошо, отвечаю, чего там, обойдусь как-нибудь, вам что-то принести? да, отвечают они, если у тебя есть батарейки для фонарика, круглые такие, большие, знаешь? нам очень нужны, а то мы уже собрались, палатку взяли, тосты для сандвичей купили, даже такие штуки специальные от москитов купили, а куда вы едете? переспросил я их, что? не слышат они, вот, а батареек для фонарика не купили и уже сегодня из дома выходить не хотим, ты видишь какой дождь вокруг? вижу, говорю, вижу, ну, так если есть — принеси, хорошо, кричу, я тут как раз случайно захватил с собой несколько, так что принесу, ну, тогда давай, они тоже начинают кричать; карточка полностью сдыхает, я вешаю трубку и иду назад к автобусу, нужно пройти метров семьдесят под дождем, метров за десять от автобуса я слышу, что меня кто-то зовет, и оглядываюсь, там стоит дебелый работник автозаправки в желтой униформе, машет мне рукой, в которой что-то зажато, что такое? кричу я ему, он дальше машет рукой и, тяжело раздвигая животом дождевые струи, движется к автобусу, я стою и мокну, что ему нужно? из окон на меня смотрит добрый десяток пассажиров, которым повезло ехать с правой стороны и наблюдать за всем самым интересным в дороге, мужик неторопливо, очень неторопливо идет ко мне, он уже весь мокрый, я тоже мокрый, к тому же эти пассажиры-суки сидят себе в теплом салоне и разглядывают нас, как двух рептилий, болтающихся под дождем в траве и гравии, я уже даже не смахиваю капель, всё — я мокрый, спасибо за внимание, дорогие друзья, можете посмотреть налево, тут уже ничего интересного не будет, мужик упорно гребет к автобусу, настойчивый какой, наверное, хорошим скаутом был в школе, что ж его так разнесло, может, что-то с обменом веществ, а так вроде нормальный мужик, правда, эта бестолковая униформа, но вполне возможно, что под ней бьется доброе и честное сердце бойскаута, я оглядываюсь на автобус — десять пар глаз следят все так же пристально и неотрывно, водитель, похоже, нервничает, сейчас, кричу я ему, момент, мужик наконец доползает ко мне, недовольно крутит головой, потом, тяжело отдышавшись, протягивает мою телефонную карту, которую я оставил в автомате, вы забыли, говорит, возьмите, я из-за этой чертовой карточки брел вон куда под этим чертовым дождем, ну погода, говорит он уже миролюбиво, да, отвечаю, дождь, мужик поворачивается и гребет назад, спасибо — кричу я ему вдогонку и прячу карточку в карман, не могу же я ему действительно сказать, что она уже не годная.

Самое неблагодарное дело — искать в вечернем Мюнхене под многочасовым дождем батарейки для фонариков. Но я нахожу недалеко от вокзала будку, где турки продают разную контрабанду, для легальности еще и ремонтируя обувь, и там эти батарейки есть, я их покупаю и еду к знакомым. Знакомых в целом доме живет двое, это молодая супружеская пара, они эмигранты во втором поколении, домик еще в 60-х купили какие-то друзья их родителей, теперь родители и их друзья живут в Америке, а эти двое вернулись в Европу и поселились в этом доме, который им достался в бессрочное пользование. А поскольку дом был все-таки не их, ремонт они не делали, и в доме пахло крепким достатком старых добрых 60-х, когда с белым человеком еще считались, а к обустройству собственных жилищ относились с трепетом и вниманием, заполняя квартиры многочисленными вместительными шкафами, широкими кроватями, а также обязательным комплектом противогазов, ну, это уже так — на случай новых бомбардировок союзников. В доме, как я уже говорил, постоянно останавливались разные подозрительные субъекты, но иногда попадались и вполне порядочные посетители, как вот я, так что, когда я пришел, мне традиционно обрадовались, но, думаю, если бы я не пришел, они обрадовались бы еще больше. Я отдал батарейки, и хозяева бросились их проверять, посреди гостиной лежала целая гора их вещей, одежда, палатки, корзинки с едой, вы противогазы взяли? спрашиваю, какие противогазы? не понимают они, не обращайте внимания, говорю, мне нужно где-то высушить одежду, иди на кухню, говорят они мне, но пожалуйста — осторожно с газом, твоя комната на втором этаже, ладно, говорю, тогда я пошел спать, ну, значит, до завтра, отвечают они, завтрака не будет — добавляют, я в курсе, говорю я и иду в свою комнату. Одежду я решаю не сушить — все равно дождь.