На первый сеанс электрошока Сара шла равнодушно. Она понятия не имела, куда ее ведут, и вообще слабо представляла, где она находится. В течение дня были редкие моменты, когда она пыталась осознать происходящее и сориентироваться, испытывала слабое подобие эмоционального просветления, но потом ей давали очередную дозу торазина, и на нее снова опускалось тяжелое отупляющее облако, руки и ноги становились невыносимо тяжелыми, низ живота ныл, а язык становился сухим и так распухал, что намертво прилипал к нёбу, и все попытки заговорить отдавались болью в голове, причем для этого приходилось собирать всю энергию, но сил, чтобы отлепить язык от нёба, просто не находилось; при этом ей казалось, будто на ее веки кто-то давит большими пальцами, поэтому ей приходилось поднимать голову, чтобы видеть, но даже тогда она смотрела словно сквозь туман, поэтому она просто лежала, оглушенная, сбитая с толку, сонная... потом снова просыпалась и снова засыпала... постоянно чувствуя тошноту и время от времени безуспешно пытаясь сесть, поэтому ее поднимали и кормили с ложечки, и еда вываливалась из ее рта, и ей хотелось сказать: прекратите — и поесть самой, но она не могла говорить из-за вызванной лекарством апатии, поэтому ее слова превращались в хрипы, и санитары снова держали ее и запихивали еду ей в глотку, зажимая ей нос и рот, чтобы заставить глотать. Глаза Сары были широко открыты в немом ужасе, удары сердца гулко отдавались в ушах и груди, а она не могла даже взмолиться о помощи, и чем больше пыталась противиться, тем сильнее они раздражались и грубо запихивали еду ей в рот, разрывая уголки рта и раня десны, и Сара вновь чувствовала, что задыхается, и пыталась глотать как можно быстрее, но в ее организме просто не хватало энергии на это, и она изо всех сил пыталась выплюнуть еду, чтобы глотнуть воздуха, но чем сильнее она сопротивлялась, тем сильнее они наваливались на нее, прижимая к кровати до тех пор, пока отвращение не брало верх, и они уходили, и Сара сворачивалась на кровати в маленький комочек, пытаясь исчезнуть, а через пару дней ее лицо стало искажаться в ужасе каждый раз, когда она слышала грохотание тележки с едой по коридору.
Доктор Рейнолдс, стоявший у ее кровати, хмурился, читая ее карту. Вы не хотите нам помогать, миссис Голдфарб. У него был пронзительный голос, и говорил он угрожающим тоном, а Сара пыталась поднять руку и подняться сама и сказать этому доктору, что она не может двигаться, что ей кажется, она умирает, она очень боится, она смотрела на него умоляющими глазами, рот ее открывался, но из него выходили только бессвязные звуки, а он продолжал смотреть на нее: вы, наверное, думаете, что такое поведение обеспечит вам привилегии, однако у нас нет времени на то, чтобы возиться с каждым по отдельности. Он резко захлопнул папку с ее каргой, развернулся и пошел прочь. Сунув карту медсестре, он распорядился начать курс электрошока на следующее утро. Сара безропотно подчинилась. Находясь в полукоматозном состоянии, она надеялась, что ее ведут куда-то, где с ней будут обращаться получше, может быть, к тому молодому доктору, который был так внимателен и угостил ее чаем. Может быть, она встретит его там, уж он-то будет обращаться с ней хорошо. Она была привязана к креслу-коляске, и ее голова безвольно болталась, когда коляску толкали по коридору, закатывали в лифт, снова катили по коридору. Время от времени к ней на короткое время возвращалось сознание, и она вспоминала, что сегодня утром ничего не ела на завтрак, чувствуя себя почти счастливой, потому что ей не пришлось еще раз проходить через ужасную процедуру кормления. Это обстоятельство заронило в нее надежду, что, возможно, она встретит там этого милого молодого доктора, а потом голова снова падала ей на грудь, и чьи-то руки перекладывали ее на стол, и ее глаза снова что-то видели, но она ничего не узнавала и тряслась и дрожала от страха, когда рядом с ней появлялись и исчезали незнакомые лица, и еще там были лампы, и она не понимала, где она очутилась, хотя что-то подсказывало ей, что это плохое место, и это яркое ощущение пробивалось сквозь лекарственный туман, твердя ей, что необходимо убежать из этой комнаты, от этих людей с бесформенными лицами, спрятанными за белыми масками, что это вопрос жизни и смерти, и она пыталась сопротивляться, но безуспешно, сильные руки растянули ее на столе и привязали, и она чувствовала, что ей стало трудно дышать, что ее сердце вот-вот разорвется, но вот что-то приладили к ее голове, вставили какую-то штуку между зубами, и люди разговаривали и смеялись, но их голоса искажались, превращаясь в невнятный шум, ей казалось, что над ней склонилось множество лиц, и она чувствовала, что ее глаза расширяются до предела, они смотрели на нее, разглядывали, и она слышала смех, а потом лица стали пропадать в дымке, и вдруг ее тело пронзила огненная вспышка, и ей показалось, что ее глаза сейчас взорвутся в глазницах, и ее тело вспыхнуло, потом натянулось стрелой, и ей показалось, что оно сейчас разорвется на кусочки, и боль искрой пролетела сквозь ее голову, ударила в уши и виски, ее тело дергалось и прыгало, и каждая клетка в нем горела синим пламенем, а ее кости трещали в каких-то огромных тисках, и ток все более мощными волнами проходил через ее горящее тело, и оно изгибалось и извивалось и билось о стол, и Сара чувствовала треск костей и запах своей горящей плоти, и она чувствовала, как острые крюки выдирают ее глаза из глазниц, а ей оставалось лишь выдерживать эту боль и вдыхать запах горящего мяса, и не было сил кричать, умолять, молиться, издавать звуки, даже умереть, прикованная к этой боли, и все ее существо вопило АААААААА-ААААААААААААААААА-АХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ-ХХХХхххххххх-ххххххх...
По дороге к Большому Тиму стояло неловкое молчание. Тайрон обо всем договорился и думал только о героине, который будет у него в крови через несколько часов, и больше ни о чем не помышляя, поскольку не считал себя ответственным за происходившее. Мэрион немного нервничала. В ее душе боролось множество эмоций, но они как следует поправились перед выходом, поэтому все было терпимо, все было возможно. Она знала, что сможет и сделает то, что нужно было сделать, никаких проблем. Она беспокоилась только о том, чтобы Большой Тим ее не кинул и дал обещанный героин. Чиерт, да не парься ты насчет этого. Большой Тим никогда никого не кидает. Он крутой, но правильный чувак. Мэрион кивнула, затягиваясь сигаретой и думая о героине, который будет у нее в руках, ее собственный героин в ее руках, так что ей не нужно будет паниковать насчет утренних ломок.
Гарри сидел в углу, глядя то в окно, то на Мэрион, думая, как именно он должен себя вести, как выглядеть, что говорить и каким тоном... и что он должен чувствовать. Черт, он чувствовал облегчение. Они смогут вмазаться, и им не придется шакалить на холоде, отмораживая задницы... однако что-то определенно было неправильно. Ему не нравилось, что Мэрион будет трахаться с этим чуваком. Да и хрен, тоже мне, какая беда. Он в любом случае не был первым. Если она продаст себя — Нет-нет, она ведь не какая-нибудь шлюха. Она просто помогает достать лекарство. Да и что такого, если девчонка трахнется с чуваком? Это ее личное дело. Она свободный человек. Как и все мы. Может делать все, что захочет. На хер всю эту долбаную викторианскую мораль. Куча других телок трахается со своими боссами, это нормально. Они не считают это стремным. Бля! На хер! В жопу! В хлебало! Нужно сделать то, что нужно. И точка. Гарри протянул руку и стал поглаживать шею Мэрион — со мной все в порядке, — а если кто не врубается, это его проблемы, а не мои. Мэрион слегка повернула голову и искоса буквально на секунду взглянула на него, потом снова стала смотреть перед собой, на дорогу. Она чувствовала руку Гарри и не знала, что ей следует сказать или сделать. Должна ли она чувствовать что-то к Гарри? Должна ли она жалеть его? Или себя? А может, она должна раскаиваться в чем-то??? У нее было смутное сожаление, но оно не касалось этой поездки к Большому Тиму. Она попыталась определить это чувство, но не смогла, и оно испарилось само по себе, а его место заняло нарастающее предвкушение и еще более сильное ощущение секретности происходящего.
Они зашли в кофейню, Тайрон позвонил Большому Тиму и, выйдя из телефонной будки, дал ей адрес. Это прямо за углом. Встретимся здесь. Если нас здесь не будет, просто подожди. Она кивнула, повернулась и пошла на негнущихся ногах прочь. Гарри смотрел, как она уходит, думая, стоило ли ему поцеловать ее на прощание. Они допили кофе, и Тайрон предложил сходить в кино. В паре кварталов отсюда есть кинотеатр. Думаешь, нам придется ждать так долго? Тайрон просто посмотрел на него. Гарри пожал плечами, и они пошли.
Мэрион вышла к большому многоквартирному дому, глядя прямо перед собой, держа спину неестественно прямо. Нажав кнопку и услышав тонкий писк, она толкнула наружную дверь и оказалась перед дверью внутренней, не зная, что стоит под прицелом камеры видеонаблюдения. Снова раздался писк сигнализации, дверь открылась, она вошла в лифт и поехала на двадцать второй этаж. Большой Тим, сияя улыбкой от уха до уха, открыл ей дверь и шагнул в сторону, чтобы впустить ее. Ему пришлось отойти в сторону, потому что Большой Тим был большим в прямом смысле этого слова. Примерно шесть футов шесть дюймов, широкий, огромный, большой... Большими были его тело, его улыбка, его смех и даже его квартира. Гостиная была огромной, и бесконечные раздвижные двери вели к балкону, откуда открывался шикарный вид на Центральный парк. Он взял ее пальто и предложил ей сесть, указав на большой диван. Звучала старая запись Колт-рейна, и он двигался в такт музыке, направляясь к бару и наливая в стакан бурбон. Будешь что-нибудь? Мэрион отрицательно покачала головой: ничего. А, так ты упертая наркоманка, значит? Мэрион этот вопрос сбил с толку. Она не считала себя наркоманкой. Она покачала головой, желая выиграть немного времени, хотя и не понимая зачем. В конце концов она попросила налить шартреза. Желтого или зеленого? И снова она была удивлена, пробормотав: желтого, пытаясь быстренько смахнуть ступор после серии сюрпризов. Постепенно она стала осваиваться с обстановкой, и то, что она видела, было диаметрально противоположным ее ожиданиям, хотя она вроде бы не ожидала ничего конкретного. Она посмотрела через плечо на простирающееся небо и горизонт, потом оглядела комнату. Большой Тим принес стаканы и бутылки, поставив их на стол, потом открыл стол и достал трубку, сунув в чашечку хороший кусок гашиша. Раскурив, он сделал глубокую затяжку и передал ее Мэрион. Она машинально взяла ее и, сделав несколько напасов, вернула ее Тиму. Они передавали ее друг другу, пока не докурили, и Тим перевернул ее над пепельницей, вытряхивая остатки. Как тебя зовут? Мэрион. Его смех был глубоким и громким и счастливым... таким счастливым и расслабляющим. Маленькая Мэри, я твой братик Джон. Мэрион попивала вино, курила сигарету и чувствовала, как смесь алкоголя, гашиша и героина прогоняют все ее страхи. Она допила вино и, когда Тим заново наполнил ее бокал, откинулась на спинку дивана и закрыла глаза, чувствуя накатывающую на нее теплую волну. Ее мысли устаканились, и она улыбнулась, подумав, что бы сказали ее родные, узнав, что она делает это со schvartzer'ом. Что смешного? Мэрион покачала головой, хихикнув: ничего. Семейная шутка. Ты офигенная телочка, зачем тебе нужен героин? И снова Мэрион удивилась, что ее причисляют к наркоманам, и она покачала головой, затягиваясь сигаретой в попытке выиграть немного времени. Мне просто нравится иногда расслабиться. Чиерт, никогда не поверю, что ты сидишь здесь, со мной, только потому, что тебе нравится иногда расслабиться, не-ааа. Мэрион пожала плечами и сделала глоток из своего бокала, она хотела что-то сказать, но вместо этого просто пила вино. Да ладно, мне-то по херу. Мне главное не начать самому употреблять свой товар. Я его даже не нюхал ни разу, и не собираюсь, не-ааа. Он налил себе выпить: покурить, выпить — вот это для меня. Он снова набил трубку гашишем и раскурил ее, потом сделал глубокую затяжку и передал трубку Мэрион: мне просто нравится курнуть, расслабиться и кайфовать под моего чувака Трейна, бля, как жаль, что этого козла нет в живых. Уж он-то знал, как нужно дуть. Он налил себе и Мэрион, взял протянутую ему трубку, сделал несколько затяжек и вернул ей трубку, говоря придушенным от дыма голосом: поторопись, детка, остатки сладки, Мэрион вытряхнула пепел, выпила еще немного шартреза, и Тим обнял ее одной рукой, подвинув поближе к себе. Закинув ноги на стол, он вытянулся, а Мэрион с ногами устроилась на диване. Тебе нравится мой чувак Трейн? Мэрион кивнула: у меня есть все его диски. Все старые записи квинтета Майлза, Монк, все. Да ты че! Мне нравятся девчонки, врубающиеся в музыку. Знаешь, большинство шлюх ни хера в этом не понимают. Бабцам это просто не доступно. Может, и так. А вот большинство братьев знает толк в музыке. Реально врубаются. Он сделал еще один глоток, облизнул губы, прикрыл глаза и откинулся назад, слушая музыку. Мэрион закрыла глаза и прильнула к его груди, чувствуя тяжесть и мощь огромной руки, обхватившей ее, и двигая пальцами ног в такт музыке. Она совсем размякла от шартреза и гашиша. Ей было хорошо. Тепло. Трейн только что закончил свое соло, в игру вступил пианист, и Мэрион пробормотала мягко: гм-м. Тим открыл глаза и, улыбаясь, посмотрел на нее. Знаешь, что мне нравится в белых телках? Они хорошо сосут. Черные девочки... — Мэрион почувствовала, как в ней что-то шевельнулось, ее глаза широко раскрылись, но она не могла пошевелиться. Огромная рука Тима ласкала ее грудь, — да, понятия не имеют, как надо брать в рот. Не знаю почему. Наверное, это как-то связано с древними племенными обычаями. Мэрион услышала его смех и почему-то подумала о Санта- Клаусе — правда, его смех и голос словно вышли из рекламы со старым весельчаком. Он обнял ее обеими руками, прижал к себе и поцеловал. Ее тело, казалось, потерялось в его объятиях. Она обняла его за шею, впившись ему в губы и прижимаясь к нему всем телом. Спустя минуту он слегка отстранился: лучше прибереги немножко энергии для настоящей работенки. Услышав его смех, она улыбнулась. Ее руки медленно соскользнули с его шеи, и она опустилась на его живот. Слегка подвинув ее голову, он вытащил свой член. Реакция Мэрион была заторможена алкоголем, героином и гашишем, поэтому она просто смотрела на него, однако в глубине души была сбита с толку, чувствуя, что должна что-то сказать или сделать, а не просто пялиться. Внутри нее шла страшная борьба. Она прекрасно знала, что ей предстояло сделать, но внезапно все ее естество взбунтовалось против бесстыжей реальности происходящего. Внутри нее все дрожало. Я знаю, он у меня красавчик, детка, но я его не на просушку вытащил. Он слегка подтолкнул ее. Мэрион подчинилась, взяв член правой рукой и начиная целовать его, лаская губами, и тут внезапно поняла, что ее сейчас стошнит. Она выпрямилась, зажимая рукой рот. Тим посмотрел на нее, засмеялся и указал рукой на дверь: давай туда, — хохоча, как Санта. Проблевав-шись, Мэрион вымыла лицо холодной водой, потом села на край ванны, дрожа от страха. На секунду она остолбенела от ужаса и паники. Она глубоко вздохнула и закрыла глаза. Тошнота прошла, хотя пот тек с нее градом и она дрожала. Что он сделает? Она должна получить этот героин. Она снова глубоко вздохнула. Плеснула в лицо холодной водой, промокнула его насухо и постаралась привести в порядок прическу. Она чуть ли не молилась, чтобы он не разозлился. Господи, пожалуйста, пусть он на меня не злится. Теперь все в ажуре. Все как всегда. Как всегда. Она вернулась в гостиную, изо всех сил стараясь улыбаться. Наверное, это шартрез. Он засмеялся. Теперь все в порядке, — ее улыбка превратилась в нетерпеливую усмешку. Он расставил пошире ноги, она склонилась перед ним на колени и, закрыв глаза, стащила с него штаны и, лаская его задницу, отсасывала ему со всем энтузиазмом, вызванным мыслью о героине, время от времени поднимая на него глаза и улыбаясь. Большой Тим откинулся назад, отпил из бокала и засмеялся: Мэри нашла своего ягненка...
