Из-за «болезни» Инглиса на Форум пришлось отправить Гиллмана. Самое то, что надо. У парня замашки нациста, и уж он-то покажет гребаным ублюдкам, что и как должно быть в этом городе. Тоул, естественно, моим решением недоволен. Такой вот, мать вашу, дух Рождества. Смотрю из окна на падающий снег. Канун праздника, а у меня из-за этого черного не было даже времени купить подарки. И все же снег действительно падает, а у Тоула в углу стоит маленькая елка. Все так мило и спокойно, и голос его звучит убаюкивающе. Но вот и в нем прорезаются высокие, раздражительные нотки.
— Почему именно Даги Гиллман? Почему вы послали его?
Перевожу взгляд на Тоула и пристально смотрю на его пышные волосы. Воображает себя интеллектуалом. Сначала, после того как его послали на курсы, мечтал быть менеджером. Уже симптом. Его нынешняя мечта заделаться сценаристом — полный идиотизм. Но даже эта глупость бледнеет на фоне величайшего и опаснейшего заблуждения, состоящего в том, что Тоул мнит себя полицейским. Так и хочется рассмеяться ему в харю, но я лишь подливаю масла в огонь.
— Как ответственный офицер я должен принимать во внимание интересы всех, кто входит в мою группу. В сфере отношений с данным сообществом у Гиллмана наблюдаются некоторые недостатки. Я принял самостоятельное решение восполнить этот его пробел, а потому распорядился, чтобы именно он наладил связь с Форумом.
— Уж и не знаю, как он теперь будет восполнять пробел, потому как они только что ушли, оставив на него жалобу. Серьезную жалобу. Более серьезную, чем та, которую написала Сан Юнь, которая вела семинар по межрасовым отношениям вместе с Амандой Драммонд. Ниддри настаивает на дисциплинарном взыскании. Я уже поставил в известность самого Гиллмана.
У меня совершенно нет настроения выслушивать весь этот бред. Хочется встать и сказать: «Так и знал, что у придурков будут неприятности со стариной Гиллманом», но я прикусываю язык.
— Ну, с моей точки зрения, здесь имеет место конфликт интересов. Будучи федеральным представителем…
— Только не вздумайте представлять интересы Гиллмана! — кричит Тоул.
— Посмотрим, — упираюсь я.
Тоул закатывает глаза.
— Послушай, Брюс, дела и без того достаточно нелегки. Ариотт на больничном, фонд сверхурочных сокращен, а теперь еще и обвинение в расизме. И вдобавок ко всему один из кандидатов на должность инспектора оказывается «голубым»!
— Вы имеете в виду брата Питера Инглиса?
— Да, его, брат Брюс Робертсон, — пищит Тоул, не догадываясь, что ступает прямо в устроенную мной ловушку. — Я, конечно, человек либеральный, но понимаю ход мыслей простых полицейских. Разве можно допустить, чтобы человек такой ориентации получал ответственное назначение?
— Что вы имеете в виду? — спрашиваю я.
— Я хочу сказать, что вряд ли кому-то понравится получать приказы от такого человека. Это же верный путь к катастрофе. Нет, так не пойдет. Я собираюсь поговорить с Инглисом, убедить его отозвать заявление. И не желаю слушать никаких возражений.
Я молчу.
— Дело не в моих личных симпатиях и антипатиях, — цедит сквозь зубы Тоул, словно каждое слово причиняет ему страдание, — я лишь забочусь об интересах дела. Хотя, должен признаться, от одной мысли о том, что мужчины могут заниматься этим друг с другом, мне становится не по себе, но… это так, между прочим.
Я бросаю на Тоула взгляд, который, надеюсь, достаточно ясно говорит о том, что все здравомыслящие люди разделяют данную точку зрения и любое отступление от нее даст основание предполагать в человеке латентные гомосексуальные тенденции.
Тоул нервно покашливает; похоже, уловил, куда ветер дует.
— Но меня, разумеется, больше заботят профессиональные последствия…
— Я все-таки никак не пойму, к чему вы клоните.
— Перестаньте, Брюс! Если Инглис получит повышение, как, по-вашему, это скажется на моральном духе офицеров? Как можно питать уважение к… то есть, я хочу сказать, можно ли доверять человеку, который постоянно раздевает тебя глазами, мастурбирует, представляя тебя и… Нет, так можно скомпрометировать все что угодно!
— Подобные представления больше подходят пещерному человеку, Боб. Мы должны бороться с любыми проявлениями дискриминации по принципу сексуальной ориентации. Кое-где полиция даже проводит рекламные акции по привлечению гомосексуалистов в свои ряды.
— Мы не где-то! Мы живем в Шотландии!
Тоул стучит кулаком по столу и тут же слегка смущенно смотрит на меня.
Я пожимаю плечами.
— Он наш товарищ по работе и брат по Ложе.
Тоул качает головой и глубоко вздыхает, стараясь успокоиться.
— Послушай, Брюс, я знаю, что ты чувствуешь, потому что вы оба претендуете на одну и ту же должность и тебе не хочется, чтобы кто-то подумал, будто ты пытаешься воспользоваться ситуацией к своей выгоде. Я ценю твою позицию в данном вопросе. Но говорю прямо и со всей откровенностью: Инглису не видать повышения как своих ушей.
Тоул заглотил наживку, но я все равно продолжаю хмуриться. Пусть думает, что меня это известие совсем не радует. Инглис может быть кем угодно, даже самым распоследним пидером, но я все равно буду упрямо защищать благородный принцип равенства. Некоторое время мы еще пререкаемся, потом я ухожу.
В кабинете встречаю Гиллмана, и мы отправляемся покатать шары в «Рэг Долл». Гиллману нужен такой друг, как я. Вот пусть и думает, что нашел его.
— И не думай, что они посмеют прибегнуть к дисциплинарным мерам. Никто ничего не сделает, гарантию даю, — говорим мы.
— Надеюсь, так оно и будет. — Гиллман пожимает плечами, как будто ему и впрямь на все наплевать. — Проблема в том, что уже ничего нельзя называть своими словами. Если парень гребаный азиат, то почему я должен называть его как-то по-другому?
— Не должен. Кстати, я что-то не припомню случая, чтобы кто-то получал выговор в результате жалобы представителя общественности.
Гиллман хороший мужик. Он, похоже, инстинктивно понимает, что самое лучшее место для склонного к насилию человека — это полиция, где, если что-то пойдет не так, его всегда поддержит мощь государства. Большинство полицейских — самые обычные парни, выполняющие не самую обычную работу, вот почему так приятно наткнуться на настоящего психопата вроде Даги. На меня произвело сильное впечатление то, как он разобрался с Инглисом. Такого не собьешь с намеченного курса. И, понятное дело, мне придется разделаться с Гиллманом. Ради такого скальпа стоит постараться. Он уже у меня на прицеле. И, кажется, не так безмятежен, как мне представлялось.
— Не припомнишь? А я вот припоминаю. Арти Хаттон, например. Тот, что разбил голову мальчишке в камере. Паренька спасла только экстренная операция.
— Там речь шла о наркотиках. У Арти просто не было выбора.
— Что? Ты хочешь сказать, что парнишка был под кайфом и Арти грозила опасность? — спрашивает Гиллман.
— Нет… я хочу сказать, что проблемы были у Арти. Он только за неделю до того случая вышел из детокса[30]. У него началась ломка, а тут этот недоумок с козлиным голосом. Арти всего лишь хотел задать ему пару несложных вопросов, а тот погнал пургу про то, что ему надо позвонить своему адвокату.
Гиллман холодно улыбается в своей обычной манере наемного убийцы. Ощущение такое, словно смотрюсь в зеркало. Но Даги никогда не был и никогда не будет Брюсом Робертсоном. Он считает меня своим единственным другом в управлении, меня, того, кто завел его, словно игрушку, и отправил в логово черномазых и цветных. Подумай хорошенько, мой простоватый друг.
— Не беспокойся, Даги, — говорю я, — мы все устроим.
Возвращаюсь и вижу — Тоул снова разошелся. Дудит в старую дудку, мол, никакого прогресса. Ясно, Ниддри надрал ему задницу, а значит, и сам Ниддри получил от кого-то добрый нагоняй. Это уж точно. Что ж, проблемы ваши — вам их и решать. Работайте, работайте, а я занят!
Отправляюсь в сортир побаловаться вручную под картинку некоей Джилл из Бата. На стене, поверх моей прежней надписи, новое граффити, сделанное «волшебным фломастером». На какое-то мгновение у меня холодеет кровь.
Сосредоточиться на Джилли из Бата я уже не могу. Я ее даже не вижу — в руке дряблый, бессильный, шелушащийся отросток. Раздираю ногтями яйца. Шутка — заебись! Ха, ха, ха. Заставляю себя не думать о том, кто мог это написать… Тоул, Леннокс, Инглис… нет, его не было целый день… может, тот недоделок в форме, который знает, с каким презрением я отношусь к неудачникам… Нет, нет… заставляю себя не думать о том, кто бы это мог быть, потому что, думая, как бы признаю, что они взяли надо мной верх.
Извини, друг, но Брюс Робертсон сделан из материала покрепче, его так просто не расколешь.
Неудачная попыточка!
Ха. Не вышло. Со мной Джилли… Джилли из Бата… ну… ну… давай же, сучка… слухи распространяет Леннокс… так, девочка, так, у тебя такие роскошные соски… хочешь, я их пососу и оближу… Тоул… ублюдок притворяется, что он выше всех, выше остальных… на хуй их всех, давай, Джилли… Роббо сделает тебе хорошо… держу пари, ты бреешь свою мышку… вот если бы еще стащила эти трусики… НАГЛЫЙ УБЛЮДОК ГИЛЛМАН! А я еще защищаю его! Нет, нет, здесь только мы вдвоем, я и Джилли, только она, только эта плоть… только ради меня… на хуй всех остальных, кто читает «Сан». Ты снялась для Роббо… это наш маленький секрет… наше тайное любовное послание… ну же, детка, возьми Брюса, прими его всего…
