В кабинете встречаю Гиллмана, и мы отправляемся покатать шары в «Рэг Долл». Гиллману нужен такой друг, как я. Вот пусть и думает, что нашел его.
— И не думай, что они посмеют прибегнуть к дисциплинарным мерам. Никто ничего не сделает, гарантию даю, — говорим мы.
— Надеюсь, так оно и будет. — Гиллман пожимает плечами, как будто ему и впрямь на все наплевать. — Проблема в том, что уже ничего нельзя называть своими словами. Если парень гребаный азиат, то почему я должен называть его как-то по-другому?
— Не должен. Кстати, я что-то не припомню случая, чтобы кто-то получал выговор в результате жалобы представителя общественности.
Гиллман хороший мужик. Он, похоже, инстинктивно понимает, что самое лучшее место для склонного к насилию человека — это полиция, где, если что-то пойдет не так, его всегда поддержит мощь государства. Большинство полицейских — самые обычные парни, выполняющие не самую обычную работу, вот почему так приятно наткнуться на настоящего психопата вроде Даги. На меня произвело сильное впечатление то, как он разобрался с Инглисом. Такого не собьешь с намеченного курса. И, понятное дело, мне придется разделаться с Гиллманом. Ради такого скальпа стоит постараться. Он уже у меня на прицеле. И, кажется, не так безмятежен, как мне представлялось.
— Не припомнишь? А я вот припоминаю. Арти Хаттон, например. Тот, что разбил голову мальчишке в камере. Паренька спасла только экстренная операция.
— Там речь шла о наркотиках. У Арти просто не было выбора.
— Что? Ты хочешь сказать, что парнишка был под кайфом и Арти грозила опасность? — спрашивает Гиллман.
— Нет… я хочу сказать, что проблемы были у Арти. Он только за неделю до того случая вышел из детокса[30]. У него началась ломка, а тут этот недоумок с козлиным голосом. Арти всего лишь хотел задать ему пару несложных вопросов, а тот погнал пургу про то, что ему надо позвонить своему адвокату.
Гиллман холодно улыбается в своей обычной манере наемного убийцы. Ощущение такое, словно смотрюсь в зеркало. Но Даги никогда не был и никогда не будет Брюсом Робертсоном. Он считает меня своим единственным другом в управлении, меня, того, кто завел его, словно игрушку, и отправил в логово черномазых и цветных. Подумай хорошенько, мой простоватый друг.
— Не беспокойся, Даги, — говорю я, — мы все устроим.
Возвращаюсь и вижу — Тоул снова разошелся. Дудит в старую дудку, мол, никакого прогресса. Ясно, Ниддри надрал ему задницу, а значит, и сам Ниддри получил от кого-то добрый нагоняй. Это уж точно. Что ж, проблемы ваши — вам их и решать. Работайте, работайте, а я занят!
Отправляюсь в сортир побаловаться вручную под картинку некоей Джилл из Бата. На стене, поверх моей прежней надписи, новое граффити, сделанное «волшебным фломастером». На какое-то мгновение у меня холодеет кровь.
Сосредоточиться на Джилли из Бата я уже не могу. Я ее даже не вижу — в руке дряблый, бессильный, шелушащийся отросток. Раздираю ногтями яйца. Шутка — заебись! Ха, ха, ха. Заставляю себя не думать о том, кто мог это написать… Тоул, Леннокс, Инглис… нет, его не было целый день… может, тот недоделок в форме, который знает, с каким презрением я отношусь к неудачникам… Нет, нет… заставляю себя не думать о том, кто бы это мог быть, потому что, думая, как бы признаю, что они взяли надо мной верх.
Извини, друг, но Брюс Робертсон сделан из материала покрепче, его так просто не расколешь.
Неудачная попыточка!
Ха. Не вышло. Со мной Джилли… Джилли из Бата… ну… ну… давай же, сучка… слухи распространяет Леннокс… так, девочка, так, у тебя такие роскошные соски… хочешь, я их пососу и оближу… Тоул… ублюдок притворяется, что он выше всех, выше остальных… на хуй их всех, давай, Джилли… Роббо сделает тебе хорошо… держу пари, ты бреешь свою мышку… вот если бы еще стащила эти трусики… НАГЛЫЙ УБЛЮДОК ГИЛЛМАН! А я еще защищаю его! Нет, нет, здесь только мы вдвоем, я и Джилли, только она, только эта плоть… только ради меня… на хуй всех остальных, кто читает «Сан». Ты снялась для Роббо… это наш маленький секрет… наше тайное любовное послание… ну же, детка, возьми Брюса, прими его всего…
— Ну… ну…
Испускаю настоящий фонтан, и уже никто — никакие Тоулы и Ленноксы, Клелланды и Инглисы — не может остановить меня. Ебитесь в рот, придурки… Вам не справиться с Брюсом Робертсоном, завистливые мудаки, ИНСПЕКТОРОМ БРЮСОМ РОБЕРТСОНОМ!
Хорошо пошло…
После рождественского обеда в столовой, который оказался не так уж и плох (Айна приготовила индейку с гарниром), мы с Ленноксом решаем немного оторваться. Начинаем с пивка в Ложе, потом едем к Рэю и попадаем в пургу. Кокаиновую. Мы ослабели, и наркотик дает ощущение силы. Рассказываем Рэю о разговоре с Тоулом. Чувствуем, что несем лишнее, но остановиться уже не можем, потому что паузы тут же начинают заполняться непрошеными мыслями, и нам ничего не остается, как катить дальше. Но граффити в сортире сделаны не Ленноксом. Мы знаем, что будь это он, у него не хватило бы смелости смотреть нам в глаза.
— Знаешь, что он мне сказал?
— Нет, — отвечает Рэй, готовя очередную дозу.
— Он говорит: служба изменилась. А я говорю: как это?
— Вот мудак хуев!
— А он поворачивается и говорит… знаешь, что?
Рэй качает головой.
— Он говорит: ты сам выкопал себе яму и не надейся на свои связи, тебе никто не поможет.
— Это он о чем?
Леннокс медленно вдыхает, и глаза у него становятся большие и шальные. К таким глазам хорошо идут его усы. Леннокс-бандитто.
— А я и говорю: ты что имеешь в виду? А он говорит: то, что сказал. Не надейся, что кто-то вытащит тебя из дерьма.
— Наглец, — презрительно бормочет Леннокс.
— Он боится, Рэй. Боится наших связей. Боится нашего влияния на ребят. Придурок пытается подыгрывать и нашим, и вашим. Знаешь, что он сказал, когда я выходил?
— Не-а…
— Сказал, что тебе никакие связи не помогут, и дальше ты не пойдешь.
— Что? Какого хуя…
— Подожди, это еще не все. Он сказал, что связи есть не только у тебя!
— Ха, ха, ха! Вот же урод! Надо же… Ну, я тебе так скажу: этого придурка нельзя принимать всерьез.
— Верно, Рэй. Мне так и хотелось сказать: тебя же никто не принимает всерьез. Я едва не рассмеялся ему в харю.
Рэй улыбается, и в комнате ненадолго устанавливается тишина. Я чувствую, почти слышу, как шевелятся у недоумка мозги.
— Послушай, Роббо, хочу кое-что тебе сказать. — Он понижает голос. — Только не пойми меня неправильно. Я потому тебя и предупреждаю, чтобы ты чего не подумал. Я тоже не собираюсь засиживаться на месте, но в ближайшие годы мне здесь ничего не светит. Не хватает опыта.
Вот же наглец. Только вчера заделался детективом-сержантом, а уже метит в инспектора. С его-то опытом.
— Ну, Рэй, даже не знаю. Все ведь дело в том, насколько ты хорош.
— Я вот подумываю, не подать ли мне заявление на повышение. Как-никак сейчас реорганизация… Понятно, шансов у меня мало, зато я буду знать, какие предъявляются требования, поднаберусь опыта. Будет жалко, если через пару лет представится реальная возможность, завалиться только из-за недостатка опыта собеседования. Как ты считаешь?
Как я считаю? Я так считаю, что больно уж ты хитер. Но на хитрую жопу…
— А почему бы и нет? — Я киваю. — Вреда от этого уж точно никакого не будет.
Итак, на наше место навострился еще и Рэй Леннокс. Хитрожопый Разъебай Леннокс. Леннокс Сексуальный Гигант в клубе и столовой. Леннокс Жополиз в кабинете Тоула. Леннокс-Где-Твоя-Кнопка, когда дело доходит до того, чтобы отодрать сучку Ширли.
Леннокс-Предатель.
— Неплохая идея, Рэй, — повторяем мы, — и ты в любом случае ничем не рискуешь, а на будущее место застолбишь.
— Спасибо, Роббо. Просто подумал, надо же им показать, кто такой Рэй Леннокс. Пусть видят, что это не какой-нибудь хуй с горы.
Он улыбается и начинает готовить еще одну дозу.
Коварный Леннокс.
Я дожидаюсь, пока он идет в туалет, и с удовольствием наблюдаю, как съеживается, уступая жару моей сигареты, ткань красного чехла его подушечки… Делаю еще несколько дырок и переворачиваю ее.
Веселого Рождества, мистер Леннокс.
Хитрожопый Леннокс мало того что подбросил бомбочку, сообщив о своем намерении перехватить гребаную работу, так еще и набрался наглости выгнать меня на улицу под предлогом того, что ему надо отправляться на рождественский обед в родительский дом. Ну и хуй с ним, мне все равно надо пройтись по магазинам. Сегодня они работают допоздна. Принимаю пинту у старика Алана Андерсона, потом подкрепляюсь коксом в сортире. Без дозы я это испытание не выдержу. Спускаюсь к Сент-Джеймс Центру. Ёбаное Рождество. Надо купить что-то ребенку…
На глаза попадается вывеска «Си&Эй», и я вспоминаю, что не мешало бы обзавестись новыми брюками. Все мои старые малость подванивают, а носить джинсы меня никто не заставит — я же не наркоман какой. Хватаю коричневые, выглядящие на мой размер — двадцать восемь в поясе, не зауженные, — и передаю кассирше кредитную карточку. Лимит превышен, и мне приходится пережить очередное унижение. Расплачиваюсь по Свитчу[31] и поскорее выхожу, громко сообщая:
