Обвинения в заговоре с целью наводнить черные гетто наркотиками достигли своего пика в 1996 году, когда в San Jose Mercury News появилась серия статей о связи контрас, их спонсоров из ЦРУ и расширением торговли крэком в Лос-Анджелесе.[308] В статье Гэри Уэбба рассказывалась запутанная история о высланном из своей страны никарагуанце Данило Бландоне, который якобы занимался торговлей кокаином. В той же статье раскрывались его контакты, с одной стороны, с сотрудниками ЦРУ и Управлением по контролю за применением законов о наркотиках, а с другой — с дилером из Южного Центрального округа по имени Рики Росс. «Тайный альянс» заявил, что предоставит первое конкретное доказательство того, о чем долгое время ходили лишь слухи, а именно что ЦРУ по меньшей мере закрывало глаза на то, что наркоторговля служила для «контрас» источником немалых доходов, которые шли на финансирование партизанской войны в Никарагуа. Поначалу эта информация мало освещалась в прессе мейнстрима, зато она быстро распространилась в черной общине. Уэбб выступал на радио и телевидении, участвуя в ток-шоу, ведущими которых в том числе были Джесси Джексон и Монтел Уильямс, а расширенная версия его статьи на вебсайте Mercury (размещенная под иллюстрацией, изображавшей курильщика крэка на фоне символики ЦРУ) ежедневно загружалась более 100 тысяч раз. Конгрессмен Уотерс (представляющая в конгрессе Южный Центральный округ Лос-Анджелеса) ухватилась за этот материал и потребовала официального расследования, а также настояла на том, чтобы пригласить тогдашнего директора ЦРУ Джона Дойча в муниципалитет Южного Центрального округа на встречу с местными жителями, которая прошла в очень горячей обстановке.
Когда массмедиа наконец обратили внимание на эту историю, они запустили статьи с опровержением показавшегося им главным утверждения о том, что ЦРУ намеренно наводняло гетто наркотиками, чтобы финансировать контрас. Наряду с критикой Уэбба многие крупные газеты, общественно-политические еженедельники и новостные программы запустили материалы (подготовленные в основном чернокожими журналистами) о так называемой «черной паранойе», видимо, чтобы помочь читателям понять, почему многие афроамериканцы верят в голословные утверждения.[309] Рассказывая читателям New York Times о распространении слухов с места событий — из Комптона, Лос-Анджелес, Тим Голден вернулся к данным опроса 1990 года, сочтя их отправной точкой «глубокого недоверия к правительству» среди чернокожего населения Америки. Голден также привел высказывание чернокожего психиатра доктора Элвина Пуссена из Гарвардской медицинской школы о природе «черной паранойи», как будто готовность поверить в причастность ЦРУ к криминальной деятельности была признаком психического расстройства, а не разумной исходной посылкой (даже если потом она оказалась бы ложной). И эго притом, что, как выяснилось в ходе судебных слушаний по делу «Иран-контрас» о готовности правительственных организаций превысить свои законные полномочия.[310]
На фоне этого ужаса перед толпами чернокожих, страдающих коллективным бредом, возникла и тревога с заламыванием рук по поводу роли Интернета в распространении конспирологических теорий. Так, Los Angeles Times усмотрела в истории с «Тайным альянсом» «пример того, как в информационную эпоху информация проносится по стране со скоростью просвистевшего кнута».[311] В этой фразе есть намек на то, что чернокожее население стало оболваненной жертвой технического контроля над сознанием. Этот вывод не учитывает более важный урок истории с «Тайным альянсом», а именно то, что афроамериканцы могли оказаться продвинутыми пользователями технологии (по-видимому, той, что приберегли про запас белые компьютерщики-гики), чтобы обойти обычные медиаканалы.
Не обращая внимания на «Тайный альянс» на протяжении нескольких месяцев, Washington Post вдруг нанесла мощный удар, предложив в одном выпуске пять статей на эту тему, включая статью Майкла Флетчера о черной паранойе на первой полосе, а также материал в рубрике «Стиль» о причудливых выдумках афроамериканцев. Флетчер выступил с анализом того, что он счел склонностью позволять «мифам — а порой откровенной паранойе — бурно разрастаться», несмотря на «нехватку фактических доказательств».[312] О чем были слухи, быстро позабыли, — настоящим событием стала сама «черная паранойя». Несколько дней спустя передовица Post, например, прилежно заявила, что «самым большим потрясением стала не сама эта история, а доверие, которое, по-видимому, она вызвала, достигнув каких-то частей черной общины».[313] Вспоминая свою бесплодную попытку успокоить разгневанных чернокожих на встрече в муниципалитете, бывший директор ЦРУ Дойч заявил, что «главное значение этого события заключается в доверии, которое подстрекательские и недостаточно обоснованные утверждения пробудили у многих афроамериканцев, особенно в Южном Центральном округе Лос-Анджелеса».[314]
Таким образом, для многих комментаторов подлинным событием стали не запутанные отношения между ЦРУ, крэком и контрас, а широкое и быстрое распространение «черной паранойи», представшее в виде шокирующего открытия. Как и в случае суда над О. Дж., здесь на первый план выходил следующий факт: то, что кому-то казалось имеющим право на существование с точки зрения здравого смысла, в США больше таковым не считалось. Многим чернокожим американцам было очевидно, что эта история была по меньшей мере правдоподобной, если не совершенно реальной, тогда как многие белые точно гак же не сомневались в том, что черные страдают почти патологической склонностью верить подобным слухам. Как объяснил Джесси Джексон, «меня заставляет в это верить множество косвенных доказательств. Нашему правительству, — продолжил он, — известна масса способов, которые можно использовать против чернокожих враждебным или заговорщическим образом. Контекст — вот что движет этой историей».[315]
Пытаясь объяснить этот феномен в анекдотических и полу-социологических рассуждениях, массмедиа стали доказывать: не стоит удивляться, что такое большое количество афроамериканцев верит слухам, с учетом того угнетения, которое им пришлось претерпеть. Многие комментаторы неоднократно и довольно поверхностно повторяли уже известный список справедливых причин: рабство; Ку-клукс-клан; опыты по изучению сифилиса в органах здравоохранения (или в Таскиджийском институте, когда 400 негров-бедняков специально заразили сифилисом, ничего им об этом не сказав, чтобы изучить последствия болезни, если се не лечить); слежка за Мартином Лютером Кингом и его притеснение со стороны ФБР; внедрение своих людей к «черным пантерам» и в другие организации в рамках операции ФБР COINTELPRO и т. д. В этих статьях признавалось (в чем-то покровительственно), что в прошлом действительно могли быть веские причины, заставлявшие афроамериканцев обратиться к конспиративистским трактовкам. Но посыл был такой, что теперь, в деле с бурным распространением крэка в гетто, все обвинения были необоснованны, вследствие чего подобные взгляды были не просто ошибочными, но бредовыми и явно параноидальными. Признавая обоснованность страхов перед расовой несправедливостью в прошлом, по сути, авторы этих статей отказывались делать то же самое применительно к настоящему. То, что поначалу казалось убедительным и сочувственным объяснением популярности конспирологических теорий у чернокожего населения Америки, в конце концов обернулось вдвойне обидным обвинением в патологии, охватившей всю черную общину. Риторический маневр состоял в том, что, если паранойя оправданна, то это она перестает быть паранойей. В этом смысле рядовые комментаторы мейнстрима затушевывали тот факт, что никаких ясных доказательств в деле, насквозь пронизанном двурушничеством и коррупцией со стороны разведки и правоохранительных органов, не существовало, даже если все это и не было обширным и умышленным заговором против негритянской общины.
Но если рассказывать историю официального презрения и криминального вмешательства в жизнь афроамериканцев, то в этом контексте нельзя отвергать неподтвержденные обвинения, называя их параноидальными, но следует признать, что все подобные воззрения существуют в крайне насыщенной атмосфере фольклорных объяснений и подозрений, формальная адаптация которых имеет долгую историю. Вместо символического упоминания Таскиджийского института и слежки ФБР за Кингом, намного более подробное и неопровержимое исследование плохого обращения с чернокожими американцами, возможно, помогло бы объяснить, почему так много людей начинают рассуждать с того, что власть отчасти стоит винить в преступном пренебрежении, если не в намеренном заговоре. В своей книге «Белая тьма: ЦРУ, наркотики и пресса» Александр Кокберн и Джеффри Сент-Клер рассказывают об «одной вещи, которую явно игнорировали» при объяснении «черной паранойи», а именно — о «долгой истории расистского использования американского законодательства о наркотиках».[316] Важно помнить, что статьи Уэбба не вызвали эпидемии «паранойи» в черной общине, но лишь подтвердили то, о чем многие уже подозревали. Эти убеждения основывались не на детальном знании сложных переплетений власти и интриг в 1980-х годах, но на наглядных примерах влияния наркотиков на черные общины — начиная с силовых полувоенных вторжений в черные гетто под флагом кампании Рейгана по борьбе с наркотиками и заканчивая неодинаковым количеством приговоров за торговлю крэком (по сравнению с кокаином их было в сто раз больше). В середине 1980-х годов это правовое несоответствие сыграло свою роль в ужасающей частоте тюремного заключения молодых чернокожих парней.[317] Как обнаружила в своем исследовании конспирологических убеждений, бытующих среди чернокожих американцев, Тернер, эти слухи вовсе не появляются из ниоткуда, а становятся вытесненным и символическим выражением глубоко укоренившихся страхов вокруг секса, денег и власти, которые, тем не менее, имеют корни в реальности. Несмотря на долгую историю обмана и преступлений властей, именно непрерывный повседневный опыт многих чернокожих американцев делает конспирологические теории настолько популярными. Теперь всем известная, но оттого не менее шокирующая, статистика, похоже, говорит сама за себя: в тюрьме сидит больше молодых негров, чем учится в колледже; половина всех чернокожих детей живет в нищете; средняя продолжительность жизни у чернокожих понижается; безработица среди негров вдвое выше по сравнению с другими американцами; и т. д. Вероятность того, что силы правительства и крупного бизнеса могут быть настолько бесчувственными, что угрожают афроамериканцам как не совсем полноценным людям, также перекликается с ежедневным ощущением на себе пренебрежительного и предвзятого отношения в сфере образования, здравоохранения, социального обеспечения и в судебной системе.
