Теперь при каждом визите рязанского дядьки – а он по-прежнему приходил дважды в неделю, мучая меня изъятием образцов почерка и прочими экспертизами,– я успевал прочитать десять, а то и пятнадцать строчек. К сожалению, информация имела нулевую пользу – все это были какие-то длиннейшие абзацы чистой канцеляристики.
Но однажды я увидел протокол допроса своего «подельника» – министра. И разобрал слова «требую», «отказываюсь», «прошу», «оставляю за собой право». Из прочитанного я заключил, что министр, как и я, молчит. Во всяком случае, не поет соловьем, рассказывая все подробности. Значит, и мне не стоит открывать рот, сказал я себе.
Конечно, я предпочел бы, чтобы Хватов открывал свой интересный том на страницах, касающихся лично меня. Но мне ни разу не повезло.
– Подпиши,– рязанский неврастеник пододвинул мне свежеотпечатанный протокол. Поверх листа положил свою авторучку.
– У меня своя,– мрачно ответил я. Деловые люди всегда пользуются только собственным пером. Я не отхожу от правил этикета даже в Лефортовской тюрьме – хотя бы в этом я ее победил. Я небрежно выдернул лист из-под толстого черного самопишущего изделия следователя, взял свое стило и собрался было украсить автографом очередную процессуальную бумагу, но потом вспомнил, что без адвоката ничего подписывать нельзя, и сказал:
– Подождем.
– Десять минут назад ты был как на иголках, гулять рвался,– равнодушно констатировал Хватов,– а теперь никуда не спешишь...
От необходимости сочинять ответ меня избавил приход Рыжего.
4
Адвокат не так замерз, как следователь. Несомненно, он приехал на работу в теплом автомобиле, согретый вдобавок превосходной длиннополой дубленкой,– сейчас она повисла на крючке в углу комнаты, чудовищно диссонируя с грубо оштукатуренной стеной; так смотрелся бы смокинг в кочегарке.
– Не опоздал? – спросил Рыжий, пожав одинаково небрежно наши руки.
– Андрей спешит на прогулку,– сообщил Хватов. – Так что подписывайтесь, господа, и я пойду, а вы тут сидите дальше без меня. Десять минут у вас есть. Или даже, это самое, пятнадцать. Но если такая спешка, жажда кислорода, то я вызову контролера прямо сейчас...
– Двадцать минут,– сказал я деревянным голосом, злясь на себя.
Хватов получил новый повод думать обо мне как о лживом подонке. А ведь я хотел казаться самым честным.
Собрав свою пыточную машину – ноутбук, принтер, провода,– следователь вышел, не попрощавшись.
Лоер немедленно сел на его место, ловко поддернув прекрасно выглаженные шерстяные брюки. У этого парня все налажено, в очередной раз подумал я с завистью. Есть и ботинки зимние, и перчатки, и теплый пиджак. Едва наступили холода, как он уже одет по сезону и со вкусом. Все куплено и подогнано по фигуре заранее. Он всего лишь начинающий адвокат, вряд ли делает и тысячу в месяц. А вот я – делал совсем недавно аж пятьдесят тысяч, но никогда не имел таких отличных зимних ботинок, подбитых маленькими стальными подковками, и таких перчаток, на вид чрезвычайно удобных, мягкой светло-коричневой кожи. Где бы я нашел время для походов по магазинам? Зачем вообще нужна зимняя одежда, если ты живешь и работаешь в городе и у тебя есть автомобиль? Первый автомобиль я имел в двадцать лет, а зимние ботинки – только в двадцать четыре.
Едва дверь закрылась, я жестом показал Рыжему, чтобы он приготовил все нужное. Поспешно, но и с некоторой особой легкостью жестов, свойственной людям, не знакомым с физическим трудом, адвокат положил на стол свой портфель, извлек из него пачку бумаги и два толстых фломастера. Портфель остался раскрытым. Половину бумажной стопки я тут же пододвинул к себе. Сиплым шепотом, наклонив голову, произнес:
– Я тут явно засиделся. Мне пора двигать домой. Я намерен действовать. Мне нужно вот это...
Изобразив на первом листе слово «информация», я показал лоеру, отложил бумагу в сторону, тут же схватил второй лист, размашисто начеркал «Миша Мороз».
– Мне нужны новости – отсюда. На третьем листе появилось: «линия поведения».
– Мы не можем просто так сидеть и ждать, не зная, правильно ли это...
Понимающе кивая, адвокат спросил, тоже очень тихо:
– Что ты хочешь, чтобы я сделал? Я задумался. Начертил.
– Что ты скажешь об этом варианте?
– Глупо, – шепотом, с выразительной гримасой, ответил адвокат, положив локти на стол и сложив перед лицом белые, с ухоженными ногтями, ладони.
– А если так?
– Это невозможно.
– А так?
– Нерационально.
– Подключим вот этих?
– Не поможет. Эффективность нулевая. Знаю по опыту.
– Тогда мы вот так.
Лоер схватил свой фломастер и тоже прибегнул к помощи бумаги.
– А они вот так.
– Согласен. Но мы отыграем в эту сторону...
– Нам ответят вот так. Пошлют сюда.
– Не пошлют!
– Еще как пошлют! И если это произойдет, тогда тебе – ...
Адвокат с явным наслаждением изобразил краткое ше-стибуквенное слово, обозначающее полный и окончательный крах всего на свете. Я громко и выразительно выругался во все углы кабинета. Пусть послушают, что я о них думаю!
Пришлось прерваться и тщательно уничтожить использованную бумагу. Каждый лист был разорван не менее чем на тридцать две части. Энергично действуя, в четыре руки, я и Рыжий произвели целую кучу бесформенного мусора, перемешали ее и торопливо, но аккуратно загрузили в портфель. Когда один маленький кусочек вдруг выскочил из моей руки и упал, неряшливо планируя, под стол – я не поленился нагнуться, пошарить по пыльному линолеуму и отыскать пропажу.
Я не дам им даже маленького шанса. Не предоставлю ни одного бита информации. Они не вытащат из меня ни единой буквы! Сам же я получу от них абсолютно все, что мне нужно.
– Хорошо,– продолжил я. – Забудем. Свяжись вот с этим человеком...
– Он не отвечает на мои звонки.
– Тогда вот с ним.
– Этот сказал, что сделает все возможное, чтобы тебе помочь, но не в ближайшее время.
– Так и сказал? «Помогу, но не в ближайшее время»?
– Да.
– Скотина...
Лоер сурово вздохнул:
– Послушай, я давно уже всех обзвонил. Мы двигаемся по кругу...
Я раздраженно отмахнулся.
– Свяжись тогда... Свяжись... Тогда найди... Сейчас, скажу... Дай подумать.
– Думай,– кивнул Рыжий. Мне вдруг показалось, что он почти индифферентен.
Я разозлился. Адвокат тоже обязан напрячь мозги! Разве защитник не должен изо всех сил искать путей к спасению клиента? Может быть, мне следует взять его за шиворот, сильно тряхануть и прорычать классическую фразу из гангстерского муви, что-нибудь традиционное: «вытащи меня отсюда!», «мне плевать, как ты это сделаешь!» или «ты мне стоишь кучу денег!» – какую-то простую сентенцию, выкрикиваемую обычно разъяренным, в отличном галстуке, мафиозой, загремевшим в тюрьму, и при этом он еще обязательно хватает своего адвоката за грудки...
В конце концов я аккуратно начертил несколько слов, выражающих мучающую меня идею, поставил большой, выпуклый знак вопроса и поднес к глазам Максима надпись: «За что тебе платят деньги?»
Лоер опустил глаза. И тут же изобразил ответ. Почерк его мне нравился – быстрый, понятный и удобный глазу. «Мне уже давно не платят».
– Четыре месяца,– уточнил он вслух и для более четкого понимания этой новости показал четыре пальца.
Я замер в изумлении.
– Почему ты сразу не сказал?
– А зачем тебя нервировать? Не волнуйся, все образуется...
– Позвони вот сюда,– мой фломастер снова побежал вперед,– или вот сюда...
Рыжий запечалился.
– Там и там только обещают.
– Тогда – к этим людям... они заплатят, обязательно...
– Не нервничай.
– Что значит «не нервничай»? – меня опять понесло. В груди появилось сильное, сродни электрическому, жжение. Я выдвинул вперед челюсть. – Ты же не станешь работать за бесплатно!
– Что-нибудь придумаем. Я еще раз обзвоню всех и в следующий раз...
– А он, этот следующий раз – будет? Я хотел усмехнуться, горько и сурово, как настоящий арестант. Как бывалый постоялец политической тюрьмы. Как подлинно просветленный муж. Но снаружи, вероятно, все выглядело очень жалко и криво, потому что Максим Штейн бросил на меня полный грусти соболезнующий взгляд.
– Будет! – произнес он очень тихо, однако с удивившей меня твердостью, и сжал губы в нитку. – Я приду на следующей неделе. Обязательно.
Я брезгливо поморщился:
– Зачем тебе это надо? Ты занимаешься благотворительностью, да? Мне ни к чему одолжения и благородные жесты. Мне от этого только хуже. Если мне делают одолжение, я потом плохо сплю.
– Оставим эту тему. – Рыжий встал. – У тебя должен быть кто-то, кто приходит и смотрит на тебя, кто видит твое состояние. Это тюрьма в конце концов! Если сейчас я брошу твое ДЕЛО, то перестану себя уважать...
– Не люблю пафосные фразы! – ответил я, несомый по волнам отчаяния. – И не хочу участвовать в игрищах благородных д’Артаньянов! Всякий труд должен быть соответствующим образом оплачен! А сейчас я этого обеспечить не могу. Все. Ты не будешь больше сюда ходить.
