Я выпил целую кружку, но легче не стало. Я повторил. Меня стало мутить. Боль не прошла.
Желтые стены ожили, закружились. Пол устремился вправо, потолок – влево. Схватив сигареты, я попробовал закурить, но дым не спас, яд не облегчил страдания.
Маленький сокамерник что-то говорил, участливо заглядывал в лицо, но я ничего не сумел услышать. Я страстно желал одного: заплакать. Вместо этого меня стошнило.
Первые, самые чистые и светлые минуты нового, тысяча девятьсот девяносто седьмого года я встретил, склонившись над разверстым зевом параши, выблевывая в тюремную канализацию горькую желчь.
1
Все-таки Рыжий оказался порядочным человеком. Настоящим мачо от юриспруденции. Он почти не обманул меня. Не через неделю, но спустя двадцать дней он все же появился. Принес трехстраничное письмо от жены. Сообщил, что направил четыре жалобы на мой счет в четыре важные инстанции, включая Верховный суд и прокуратуру.
Затем наступила пауза длиной в месяц. Только в середине февраля я опять увидел перед собой круглое конопатое лицо своего защитника. Но к этому времени все изменилось. Я стал другим, тюрьма – тоже. Я ослабел – тюрьма окрепла. Она почти сжевала меня и проглотила. Протолкнула в свою утробу. Стало ясно, что очень скоро я могу просто разложиться на составные части и проиграть окончательно.
Видит Бог, я сражался изо всех сил. Я вложил в драку всего себя. Я был упорен, хитер, терпелив. Я ждал чего угодно: унижений, побоев, голода, приступов отчаяния, страшных болезней, мрака, – но только не этой ватной тишины, не однообразия, не гложущей нутро тоски по семье.
Февраль девяносто седьмого года выдался серым и бессолнечным. Мне из моего холодного желтого каземата казалось, что весь мир погружен в стылый полумрак и накрыт сверху низким, пепельно-свинцовым небом. Вселенная мнилась лабиринтом узких, плохо освещенных камер, и в каждой – люди; они уныло поедают пайку, листают глупые газеты, чифирят, стирают трусы, переругиваются и вяло, безрадостно ждут перемен в своих судьбах...
На очередное свидание с адвокатом я пришел как раз после очередного пароксизма тюремной тоски. Приступ длился много дней. Я не причесывался, не брился, не чистил зубы. А зачем? Шесть месяцев отсидки за спиной, а что впереди? Окончание предварительного следствия, суд, лагерь, баланда. Друзья – уркаганы. Небо в клетку. И так долгие годы.
2
– Ты плоховато выглядишь,– осторожно произнес адвокат, всмотревшись в мое лицо.
– Ты тоже,– честно сказал я.
Рыжий действительно смотрелся странно и живописно. Я впервые видел его таким – очень коротко остриженным, мрачным, похудевшим; одетым в кожаную куртку и джинсы, поддерживаемые толстым ремнем с массивной пряжкой. Двухдневная щетина цвета старой меди покрывала нижнюю часть лица адвоката, взбегая по вискам наверх,– на голове и на подбородке волосы были одинаковой длины, это придавало внешности Максима Штейна определенный брутальный шарм; кроме того, я с изумлением заметил на его запястье аляповатый золотой браслет.
С другой стороны, выражение лица защитника явно свидетельствовало о том, что он мучается над решением какой-то животрепещущей проблемы и чувствует себя в бандитских одеждах немного скованно.
– Как дела? – спросил я.
– Разве можно задавать такой вопрос адвокату? – невесело усмехнулся Рыжий. – Мои дела ведут себя по-разному. Одни закрыты, другие переданы в суд, третьи только возбуждаются...
– Согласен,– серьезно сказал я. – Кстати, ты не находишь, что выражение «возбудить дело» имеет ярко выраженный сексуальный, фрейдистский подтекст?
Лоер поскреб пальцами колючую щеку.
– Последнее время я думаю об этом все чаще,– серьезным голосом ответил он. – И я даже сделал вывод...
– Какой?
– Меня больше не возбуждает моя работа.
– Тебе просто нужно перестать ходить в эту тюрьму,– посоветовал я. – Забыть про Андрея Рубанова. Вот и все.
– Дело не в тебе,– устало поморщился адвокат. – Ты у меня не один такой сиделец... Я хожу в тюрьмы почти каждый день... В Бутырку. В Матросскую Тишину. На пятый изолятор. В Капотню. И даже раз в две недели катаюсь в Каширу... И везде,– тут в голосе лоера прибавилось нервной силы,– я вижу грязных людей с безумными глазами, в драных спортивных костюмах, они хотят вырваться на волю, суют записки, номера телефонов... Они требуют, чтобы я кому-то позвонил и что-то передал, взял какие-то деньги у зареванных жен и матерей... Это – не для меня. Я решил бросить адвокатуру. Совсем.
Я осуждающе покачал головой.
– И куда пойдешь? Максим нехотя признался:
– Зовут в один коммерческий банк, юрисконсультом, но я еще ничего не решил...
– Что за банк? Рыжий произнес название.
– Слышал,– кивнул я. – Нормальная лавка. Хозяева – сильные, талантливые ребята. Там у тебя будут все возможности для профессионального и карьерного роста.
– Ты, кстати, тоже повлиял на мое решение, – вдруг выговорил адвокат и опять с наслаждением почесал небритую скулу.
Я удивился так сильно, что из моего рта едва не выпала горящая сигарета.
– Пардон, но я не вполне въезжаю в твой базар... При чем здесь я?
– Долго рассказывать.
– Может, попробуешь? У меня есть время.
Рыжий грустно улыбнулся, но тут же решительно схватился за свою фирменную пряжку ремня и сурово втянул носом воздух.
Именно так, наверное, должен вести себя человек, положивший десять лет жизни на достижение профессионального успеха и вдруг разочаровавшийся в своей работе.
– Я тебе завидую,– наконец негромко проговорил он.
– Мне? – я едва не расхохотался. – Черт побери, я же сижу в тюрьме! Я конченый человек! Мне светит срок! А ты – завидуешь?
– Да.
– Почему?
– Потому что ты всегда весел, спокоен и тверд, и тюрьмы не боишься.
– Ошибаешься,– выговорил я печально. – Хотел бы я, чтобы так было, но нет. Боюсь. С каждым днем – все больше. Тюрьма – страшное место. Ее нельзя не бояться.
– Зачем ты лукавишь? – возразил Рыжий. – Тебе это не идет. Ты быстро выйдешь. Тебе не дадут большого срока. Отсидка останется для тебя лишь экзотическим эпизодом в судьбе. Ты снова сделаешь деньги...
Польщенный, я опустил глаза.
– Такие, как я, – задумчиво, негромко продолжал адвокат, с брезгливостью ткнув себя большим пальцем в грудь,– всегда будут для тебя обслуживающим персоналом. Юристы, адвокаты, бухгалтеры, консультанты, менеджеры,– все это только челядь для тебе подобных...
Ты – в тюрьме, я – на свободе, и все равно я – челядь! Вместо того чтобы стать миллионером, хозяином жизни, я бегаю по изоляторам, строчу жалобы, расходую себя на болтовню с дураками, укравшими по пьяни три копейки и заранее согласными на три года общего режима! Нет, так я не желаю. Я хочу идти по жизни железным бульдозером! – Глаза лоера сверкнули, и золотой браслет грянул о дерево стола. – Вот почему я прихожу сюда. Чтобы зарядиться от тебя, как от розетки!..
Я печально хмыкнул. Хорошо, что наивный житель столицы не имеет возможности наблюдать, как крутой парень, хозяин жизни, по вечерам глухо рычит, уткнув морду в жесткую, как подошва, подушку (собственность тюрьмы). Как он скрипит зубами от бессилия и мысленно умоляет всех известных ему богов послать ему хоть две-три слезы – но глаза остаются сухими, и в горле тоже нет влаги, словно весь бывший банкир, бывший честный человек постепенно засыхает. Как куст, позабытый садовником...
– Послушай, друг, – таинственно прошептал я, – а ты мог бы... только не удивляйся, ладно?.. разрезать свою кожу, вживить в собственное мясо бриллианты и вывезти их за границу?
Рыжий вздрогнул. В его глазах появились никогда раньше не виденные мною зеленые бесовские огоньки.
– Тебе надо перебросить на запад камешки? – тоже шепотом поинтересовался он деловым заинтересованным тоном.
– Нет,– улыбнулся я. – Откуда у меня камешки? Я спросил просто так.
– Лично я – смог бы,– без раздумий ответил лоер. – Разрезал и вживил – что тут сложного? А какие комиссионные?
– Половина.
– Согласен. Когда начинаем? Улыбнувшись еще раз, я осадил:
– Извини, я спрашивал исключительно из чистого любопытства.
Мне удалось значительно ухмыльнуться, как будто в самом деле где-то там, на свободе, у меня имелся секретный тайник с алмазами и изумрудами. Увы, но камешков я не припрятал. Не сделал вложений на черный день. Не припас тысчонок эдак сто на случай непредвиденных неприятностей. Все мои деньги, до копейки, были инвестированы. Такая финансовая политика приносила банкиру Андрюхе новые и новые доходы; капитал рос; зачем мариновать деньги, покупая камни? Акции, ценные бумаги – вот что приносило банкиру золото. На финансовом рынке деньги вращаются максимально быстро, летают, как пуля, от хозяина к хозяину, и быстрый, свободно ориентирующийся участник всегда может рассчитывать на прибыль. А что такое камни? Вложения в них – надежные, но малодоходные. Только несчастный валютный спекулянт времен Совдепии мог позариться на такой мертвый вариант, как бриллианты. Когда ходишь под расстрельной статьей в стране всеобщего равенства (то есть нищеты), поневоле начнешь скупать от страха и безнадеги все, что можно выгодно продать на Западе...
