— Я даже рад, что они ушли, — сказал Макс, оглядываясь. — Некому будет нас бить.
— У нас остался самый преданный поклонник, — рассмеялся Герман, показывая на пьяницу.
Откуда-то послышался голос официантки:
— Всё, молодые люди, мы закрываемся.
Она взяла тряпку и принялась будить спящего. Его голова откинулась под неестественным углом, закатившиеся глаза уставились в потолок.
— Боже мой! Он мёртвый! — завизжала женщина и тут же скрылась в подсобке, очевидно, в поисках хозяина.
Мертвец так и остался сидеть, растерянно глядя в потолок. В воздухе повисло сладковатое предчувствие беды.
— Валим отсюда, — скомандовал Герман.
Похватав инструменты, они скрылись за дверью.
— Погоди, мы же не взяли расчёт? — спросил Макс.
— И хрен с ним. Пусть оставят себе эти копейки. Мне не хватало только, чтобы они на нас труп повесили.
— Видно же, что он сам умер.
— Я всё равно не хочу этого разбирательства.
Быстрым шагом они удалялись из скверного места, и остановились отдышаться только у самого метро.
— Это феерично, чёрт возьми! — воскликнул Герман. — После нашего первого выступления в зале остался только один человек, и тот оказался мёртвым. Вот она — сила искусства!
Герман обычно смотрел по телевизору только канал с мультиками, он говорил, что это помогает ему не сойти с ума, не засорять мозги. Было забавно смотреть, как он убитый ДХМами почти до состояния Иисуса, смотрит на сверкание разноцветных картинок, живущих в чёрном ящике. Герои этих мультфильмов беспрестанно сквернословили и втаптывали в грязь все остаточные ценности реального мира. На самом деле они глубоко презирали этот трёхмерный мир, где всё подчиняется законам физики и банальной логики… до той поры пока твою жизнь не скрасят наркотики. Макс с Германом сами становились похожи на парочки циничных мультяшных героев, общаясь вместе, замыкаясь друг на друге они вырабатывали свой собственный способ мышления. Дай им волю, они сочинили бы свой язык, чтобы больше ничего не связывало их с это бренностью дурного бытия.
Иногда встречая знакомых по пути в магазин, Воронёнку казалось, что они напрочь утратили связь друг с другом.
— Как дела? — спрашивал кто-то из них.
— Я бы знал, если жил.
Она периодически объясняла общим друзьям, что дело в том, что эти два дурака упарываются ночами напролёт и пишут песни, которые очевидно никто не поймёт. Раз уж парни надеются стать рок-звёздами, то не стоит им мешать в этом начинании. Тем более, что осенью у Германа учёба и он всё же вылезет в реальный мир, так или иначе.
Реальность — это шоу уродов, воплощение гнилья и бессмысленного существования. Воздух отравлен ядом конформизма, тем временем как внутри стены распирает нигилизм и максимализм. Пока Воронёнок мнил себя богом, Макс не прекращал обгладывать себя до костей. Он сам был ненавистен себе больше чем прежде. Внешний мир, населённый людьми казался ему предельно нормальным и обречённым на будущее, тем временем, как он сам ощущал себя вырожденцем, опустившимся ниже плинтуса, которому больше нет дороги назад. Даже Герман, имея поддержку, может выплыть из этой утопии, чтобы вернуться к мирному существованию в благополучии и гармонии с собой и с миром. В этом и было их основное отличие, которое по мнению Макса, мешало им существовать дальше, мешало им творить… Но он не мог остановиться на полпути. Это вечное чувство вины перед миром не давало ему отступать дальше.
— Было бы лучше, если бы мы собрали полноценный состав, — сказал Макс как-то раз.
— Слишком рано. Они слишком ленивы, чтобы писать вместе с нами. Они хотят готовый материал. К тому же, ты не хочешь, чтобы по твоему миру топтались грязными ногами? Тогда доведи всё до конца. Музыканты — лишь бледные тени нас с тобой. Они ремесленники, а мы творцы. Не дай им себя замарать.
Макс задумался о том, что так или иначе нельзя быть единым со всем коллективом неизвестных людей. Он нашёл общий язык с Германом и мог его переносить, даже будучи трезвым. Не факт, что так выйдет с остальными. Они же всего лишь люди.
Глупость — скопление огромнейшей глупости и тщеславия. Макс ощущал эту ауру и она почти давила его, привыкшего к безнадёжности и пессимизму. Дурной настрой спасает от разочарований. А им предстоит ещё много разочарований в этой жизни, пока не настанет долгожданный конец. Жизнь похожа на скучный длинный фильм, снятый на айфон каким-то хипстером. Они называют это говно артхаусом. Макс с Германом оба презирали современное искусство. Воронёнок мог часами говорить обо всех технических промахах, допущенных создателями якобы специально. Максу же казалось, что он просто чего-то недопонимает в искусстве. Он был равнодушен к живописи, хотя мог с лёгкостью отличить хорошую картину от мазни арбатских художников. Кинематограф казался ему дурацкой заменой книг (за исключением особенно безумных шедевров). Электронная музыка напоминала халтуру, выполненную за час на китайском синтезаторе.
Современный мир навевал на Макса тоску своей упрощённостью. Потом он вспоминал о средневековье и окончательно успокаивался. В современном мире все идиоты? Церковь зомбирует население? Культурный уровень падает с каждым годом? Расслабьтесь, веке в одиннадцатом было гораздо хуже! Но если учитывать цикличность истории, то мир погружается в новые тёмные века.
А за окном снова барабанил дождь. Наступившая осень сразу сделала внешний мир неуютным и отменила ночные прогулки. Дурной звонок разорался раненой птицей. А она пошла открывать, хотя в такое время заходить совершенно некому и незачем. Но есть такие люди, что порой готовы вспомнить эту старую традицию хождения в гости без приглашения. Герман выполз из комнаты бледной тенью и отправился в коридор в надежде разведать обстановку. Что-то так и не дало выпроводить их обратно. Может быть, здравый смысл, который твердил, что пора заканчивать с этим затворничеством.
Для Макса они были просто людской безликой массой. В своём отстранении он не способен был запоминать имена и лица. Осталось только представиться и молча слушать их мирские разговоры. Они пили сухое вино. Макс же налил себе стакан только из приличия. Ему становилосьсь плохо от этого напитка, всё, что слабее виски вызывало у него похмелье. Было заметно, что девушке Ворона (или кто она там ему?) эти люди тоже не нравились. Она пила вино, сидя на подоконнике, сжимая в пальцах светло-синий бокал. В ней всегда жила некая самодостаточность, позволяющая существовать отдельно от людей, совершенно не мешая им.
Они говорили о музыке. Герман делился идеями, однако, наотрез отказываясь показать что-либо. В этом плане он оказался слишком суеверным, не желая светить сырым материалом даже в кругу своих. Макс вышел на кухню, ему хотелось немного тишины. В любых домах, где ему доводилось бывать, именно кухни всегда казались самыми безопасными и уютными местами.
Минуту спустя, вошла она. В её руках по-прежнему покоился бокал с вином. Она опустилась на тот же подоконник, что оккупировал Макс. Они молча сидели и смотрели на дождь, ведя ментальный разговор о погоде.
— Слушай, а как тебя зовут на самом деле? А то Герман всё время забывает и придумывает тебе новые имена.
Она рассмеялась и, убрав волосы за ухо, произнесла:
— Алиса. Лиса или Элис. Кому как нравится. А Герман просто любит поиграть в загадку.
— Ну да… разве у тебя могло быть другое имя?
Они молча соприкоснулись бокалами в тишине.
— А кто все эти люди? — спросил Макс.
— Вот тот высокий, это Пашка, они когда-то играли в одной группе. Тех двоих не очень гетеросексуально вида вида я вообще не помню, но пару раз видела. Вроде милые. Того чувака, что не снял шапку, я вообще не знаю. И среди них всех, как же я могла её упустить — госпожа Лукреция, старшая сестра Германа. Я зову её то Лушей, то Лукерьей.
— Да, они похожи.
— Это ещё не всё. Самое забавное, что он спит с ней. Как мне кажется, что его извращённая натура просто не может обойтись без инцеста. Скорее всего, это дань его нарциссизму, она так на него похожа, что у него складывается впечатление, что он трахает самого себя в её лице. Наверное, это мечта каждого, иметь столь похожего брата или сестру. Я не знаю. Она меня не переносит, считая, что Герман должен быть только её, но я как-то не претендую.
— Да уж, истории одна ахуительнее другой, — Макс сделал над собой усилие и выпил глоток отвратительного вина.
В горле встал привкус уксуса. «Нет, ну я не верю, что это вино стоит косарь. Дрянь как за сто рублей из пакета». Вино вместе с бокалом отправилось в раковину.
— У меня остался ещё коньяк, — сказала Алиса.
— Не отказался бы.
Они пили вдвоём почти в полной тишине, пока она вдруг не сказала:
