кошмаре служат лишь влажные отпечатки на тряпке и почти рассеявшийся в воздухе запах былого возбуждения.
Гляжу на часы, висящие над кроватью: м-да, целых полтора часа потратить на онанизм… бывает же такое…
… кто-то любит утверждать, что раньше в моде были слёзы, порою кровь; теперь же в моде другие жидкости: сперма и блевотина. Этакий упрёк постмодернизму и в частности Рю Мураками… и хочется этим придурям, ничего не смыслящем в литературе, напомнить в contra о существовании раблезианства и сервантесовского «Хитроумного идальго Дон-Кихота Ламанчского», в котором в одном из фрагментов главный герой и его оруженосец заблёвывают друг друга с ног до головы; а Гаргантюа только и делал, что ссал на людей с высоты своего исполинского роста, а его служанки дрочили ему его огромный хер – мяли пресловутый гульфик. И называется всё это европейским Возрождением: Ренессансом Испании и Франции…
Умывшись, прибравшись, заваливаюсь спать. Ничего больше не хочу, только спать и спать.
Но в голову лезет одна похабщина, которой я насмотрелся за долгие годы моих путешествий по сомнительным сайтам. Всё и все во всех мыслимых и немыслимых видах – калейдоскопом под сомкнутыми веками. Плоть опять твердеет, требуя к себе внимания.
И мастурбируешь уже только из этого принуждения, иначе и нельзя будет уснуть при всех тех фантазиях. Неприличные позы будут бесконечно маячить перед внезапно сконцентрированным вниманием.
Переворачиваюсь на спину. Оттягиваю трусы и, вызывая в воображении образы совокупляющихся гениталий и болтающихся грудей, начинаю со скоростью отбойного молотка дрочить под пододеяльником. Едва успеваю выдыхать воздух, утрамбовываемый мною в лёгкие частыми вдохами. Картинки сменяются с огромной скоростью, это уже больше не живые сцены, а мгновенная смена эротических слайдов; быстрее. Быстрее. Быстрее. Ещё быстрее. Рука напрягается настолько, что в конечном итоге немеет и отнимается. Приходится остановиться и дать ей немного отдохнуть. Начинаю снова. Увеличиваю темп, перед глазами стоит образ раскрывшегося женского влагалища. Быстрее! Быстрее! Быстрее! В основании члена вспыхивает заряд, мчится вверх – я ещё более увеличиваю скорость – и!!! Пенис сводит в единственном ощутимом спазме. Удовольствие перемежается с неприятными ощущениями. Из меня выходит несколько жалких капель, которые тут же впитываются в ткань моего покрывала, на котором отчётливо начинает выступать тёмное пятно. Во рту всё пересохло и слиплось. Я продолжаю массировать член, трепыхающийся в последней агонии. Затем он успокаивается, затихает, обмякает и сонно укладывается на лобок. А я, избегая касаться голой кожей мокрого пятна на пододеяльнике, переворачиваюсь на бок, укутываюсь потуже, и спокойно засыпаю. Разморенный… как воздух, витающий…
… волнами в пространстве
И море
Пред взглядом
Во зное полудня
С пригвождённым взором
К песку.
Ослепло будто
Всё, истеряв краски
И вид предмета.
И бегло лишь, украдкой
Ловишь формы, различаешь
В расплавленном на белом Солнце
Мире
Очертания чьи-то:
Чёрные гориллы, огромные,
Поглощают всё, что на них падает,
И заставляют поглощать себя.
Гляжу в телевизор, в экран его упялившись,
И вижу всё это:
Море, пляж, яркое солнце и группа негров…
Лежат, загорают, жарятся…
А мальчик, худой, чернокожий, склоняет лицо к паху той обезьяны
И начинает сосать.
Шок и ужас…
На глазах всего человечества.
И меня.
И аналитик, комментирующий
Репортаж,
Не сдержав тошноту, мямлит что-то озлобленно и нервно,
А по подбородку у него течёт белая жижа его горловых испражнений…
Наконец-то порно просочилось и на ТВ.
… Просыпаюсь среди ночи. В растерянности. Ошеломлённый.
Говорят, что сновидения – это отражение подсознания; только во сне человек может познакомиться со своими скрытыми, никому не ведомыми желаниями, наверняка о которых он и сам никогда не догадывался…
Осматриваю свою квартиру-студию, по большому счёту – комнату.
Темно.
Ничего не разглядеть.
На улицах фонари или неисправны, или разбиты вандалами.
Поэтому через окно сочится только нечто, похожее на лунное мерцание.
Ложащееся на пол прямоугольником.
Затем понимаю вдруг, что на балконе кто-то есть!
Сердце начинает биться сильнее.
Ведь за спиной моей кто-то на меня смотрит. Пристально.
Вижу его силуэт. Он ко мне спиной. Равнодушный.
Смотрит на что-то внизу.
И вижу, разглядывая, асфальт…
Перегибается, дабы, наверное, лучше рассмотреть то, что его заинтересовало.
А этот взгляд всё неотрывно ощупывает мой затылок, мою спину… но повернуться боюсь, ибо тут же встречусь с ним взглядом, уверен; увижу его страшный взор. Или, что ещё хуже, никого не обнаружу. Повернусь снова к улице лицом и примусь снова оглядывать её, дышать ночным воздухом. А этот странный взгляд, прилипший, вновь явиться…
Но вдруг его ноги отрываются от балкона, и это чёрное очертание человека переваливается через перила и падает вниз!
Мне легко, я воспаряю, думая вскользь, что приземляться будет чрезвычайно больно, что покалечусь, буду истекать кровью, валяться беспомощно и мычать от страданий, пронзённый острой мукой…
Я вскакиваю с кровати, топчу запутавшийся в ногах пододеяльник; спотыкаясь, с вытаращенными глазами, вбегаю на балкон и смотрю вниз…
Но боли не наступает – я мягко усаживаюсь на землю под своими распахнутыми окнами, под балконом и умилостивленный этим потрясающим кратким полётом, гляжу вверх… и вижу того, кто смотрел мне в спину из темноты… точнее его силуэт. Зловещий.
Перегибаюсь через перила и пытаюсь разглядеть тело, скрюченное в корчах. Но его нет… и от этого не становится легче: под балконом на асфальте валяется, разбившись, большими кусками человеческая скульптура: половина прозрачной головы, другая половина разлетелась вдребезги, части туловища, остатки хоть сколько-нибудь узнаваемых конечностей – куча разбитого, некогда формованного стекла… в луже крови и куче тёмных, лоснящихся потрохов…
Безликий, всматривается он в меня и ни движется, ни говорит… не издаёт ни единого звука, эта страшная тень – угнетает, придавливает к земле… своим безмолвием, своей статикой.
Просыпаюсь ночью от громкой музыки за окном.
Как это всё надоело, – мямлю про себя. Крики, визги… желаю всей этой мрази, собравшейся у меня под окнами, смерти, мучительной и долгой.
Ворочаюсь, пытаясь укрыться потуже, скрыть уши в надежде, что ткань не будет пропускать звук… но даже и не будучи физиком, здраво осознаю всю бессмысленность моих попыток скрыться от шума.
Сердце долбится снова, адреналин от стресса, от гнева, подскочил высоко вверх, стимулируя во мне жестокую деспотическую фантазию, рисующую мне на обратной стороне век красочные картины изощрённых расправ, и подкармливая ненависть к тем дворовым отщепенцам.
Разозлить человека настолько, чтобы он возжелал смерти ближнему своему, очень и очень просто. Достаточно всего лишь наступить ему на ногу, утром в серой утомительной толкотне постоянно пихать его локтями в бок – и проклятия обеспечены. Смотреть громко телевизор. Ходить по полу, как слон. Бегать
