Это могло продолжаться столько, насколько хватило бы его симпатии. Если ее можно было продлить, то всегда возникали сомнения, что продолжительность болезни его жены просто превысила допустимые временные рамки, которые превзошли терпение людей. Мезотелиома уже не обладала ценностью новизны, ее уже стало слишком много. Большинство из них не смогли бы дважды обежать футбольное поле и не рухнуть без сил, их друзья и члены семьи также не обладали и достаточной эмоциональной выносливостью.
Шеп родился в стране, культуре которой надо быть благодарным за телефон, летательные аппараты, сборочный конвейер, хайвей, кондиционер и волоконно-оптический кабель. Люди в этой стране превосходно управлялись с неодушевленными предметами – ионами и протонами, титаном и ураном, с пластиком, который прослужит тысячу лет. Что касается предметов одушевленных, невозможно не заметить, что стоит человеку выпасть из поля зрения, как дружба с ним становится неудобной, встречи происходят урывками, иногда по необходимости, если таковая существует, – его соотечественники были к отношениям с ними непригодны. Такое впечатление, что никто из них никогда не болел. Никогда не чувствовал себя плохо и не отворачивался, когда с ним пытались заговорить. Это был один из тех глупых предрассудков, ложных убеждений, как, например, о том, что в день необходимо выпивать восемь стаканов воды, что было опровергнуто в колонке «Здоровье» в «Сайнс таймз» за вторник.
В этом не было правил. Самым смелым было бы предположить, что этих людей никогда в жизни не учили, как относиться к различным жизненным ситуациям – даже самым, казалось, для них далеким, – тем обстоятельствам, которые складываются прямо перед их лицами с того момента, как у них появляется лицо. Возможно, матери учили их не класть за едой локти на стол и не чавкать. Но никто из них не объяснял ребенку, как надо себя вести со смертельно больным человеком, который тебе еще и близок. Это не входит в программу обучения. Слабое утешение, но многим из этих людей придется услышать: «Ой, совсем забыл, а мне же надо бежать», когда настанет время их недугов. И они будут сами себя презирать за то, что когда-то, в 2005-м, отвернулись от Глинис Накер.
С чувством некоторого отвращения Шеп вспомнил витиеватые предложения друзей и родственников помочь, когда он сообщал им дурные вести. Эйгеры осмелились попросить Шепа дать им знать в случае, если они смогут чем-то облегчить его нагрузку, и это был единственный их поступок; разумеется, они понимали, что он никогда не попросит их отвезти Глинис на химиотерапию и несколько часов просидеть с ней рядом. Эйлин Винзано завела разговор о том, как она может помочь Шепу поддерживать порядок в доме. Клялась, что даже самая черная работа, такая как мытье полов в туалете или кухне, ее не напугает, но это было до того, как Винзано «уехали за границу». Тем временем Шеп нанял девушку-латиноамериканку, которая раз в неделю делала уборку в доме, чтобы Эйлин Винзано не ломала ногти, оттирая туалет. Их соседка по Бруклину, Барбара Ричмонд, обещала регулярно готовить ужин, чтобы его можно было разогреть в микроволновке и подать, стоит ли говорить, что служба кейтеринга сняла с себя все обязательства после доставки первого и единственного пирога. Кузина Глинис Лавиния заявила, что готова переехать к ним на несколько недель! Таким образом, им всегда будет кому помочь, и Глинис не станет скучать. Она так и не въехала в комнату Амелии, и с апреля*от нее вообще не было вестей. Интересно, все эти люди помнят о своих громких заявлениях, сделанных в приступе сочувствия? Если не помнят, неужели думают, что и Шеп забыл? Он не был человеком, способным надолго затаить в душе злобу, но память у него была хорошая.
Как только произошло ухудшение, появилась Берил.
Ежемесячные выплаты в сумме 8300 долларов на содержание отца значительно ускорили неминуемо приближающееся опустошение счета Шепа. Даже если предположить, что он совершит бессердечный поступок и откажется от этих выплат, счет в «Мерил Линч» был уже достаточно скудным для спокойной старости на Пембе или в другом месте. Ему в любом случае предстоит оплачивать текущие расходы и лечение Глинис, точка. Звонок Берил в начале ноября заставил его задуматься о переводе отца из «Твилайт Гленс» в муниципальное заведение. Реакция на его осторожное предложение была такой, словно он намеревался отправить отца в Освенцим.
– Эти дома престарелых похожи на болото! – возмущалась Берил. – Они оставляют стариков неделями лежать в собственном дерьме, и у них начинаются пролежни. Там вечно не хватает персонала, а все медсестры садистки. Еда ужасная, если вообще хоть какая-то достанется, многих пациентов вовсе не кормят, и они голодают, пока не помрут. И не забудь про другие услуги, которые есть в «Твилайт Гленс», – клуб, физиотерапевтический кабинет. А там нет ни хора, ни других кружков. Только несколько магазинов и все.
– Кроме библиотеки с богатым выбором детективных романов, папе нужны только газеты и ножницы.
– Все государственные места такого рода похожи на свалку для стариков! По коридором ездят старухи в инвалидных креслах с безумными глазами. На них только ночные рубашки, из открытого рта текут слюни, и они рассуждают о том, в чем пойдут сегодня на выпускной бал с Дэнни, поскольку уверены, что на дворе 1943 год. Ты этого хочешь для родного отца? Он никогда тебя не простит, и я тоже.
Лично сам Шеп предполагал, что разница между государственными и частными домами престарелых сильно преувеличена. Он видел много слабоумных стариков и в «Твилайт Гленс», в том числе и с текущими слюнями. Однако Шеп знал совершенно точно, что его отец никогда не будет посещать занятия кружка хорового пения. Тем не менее он знал, что устрашение всегда было для Берил ходовой валютой. Поэтому он признал, что столь ужасная реальность, в красках описанная Берил, может негативно сказаться на отношении отца к жизни. И не стал возражать против того, чтобы оставить его в платном заведении, если сестра так настаивает и готова это оплачивать.
Шеп не возражал, если забота об их отце будет возложена на других. Единственная цель, побудившая его высказать подобного рода предложение, – стремление снять с себя финансовое бремя. Она знала, что надо для этого сделать, Шеп объяснил ей все еще в июле. Чтобы оформить «Медикэйд», необходимо продать дом. Вернее, как намекала Берил, ее дом. Может, Джексон был прав, когда предлагал просто не платить за «Твилайт» и ждать, когда чиновникам надоест ждать и скрипеть зубами, и они отберут дом сами. В конце концов, ни у Шепа, ни у Берил нет права распоряжаться имуществом отца, в их обязанности также не входит оплата его счетов. Однако Шеп Накер не привык к таким аферам. Нарушение взятых на себя обязательств и стремление свалить собственные проблемы на других казалось грубым, безответственным и невежливым поступком. Шеп, как это ни смешно, был таким, каким был. Деньги, вырученные от продажи дома, должны пойти на оплату частного дома престарелых, насколько их хватит. Прощай бесплатное жилье, прощай наследство – именно это и было причиной возмущения, словесное выражение которого доносилось из телефонной трубки.
У Шепа хватило смелости поспорить с сестрой. У него были дурные предчувствия по поводу этих частных заведений и сильно развитое чувство сыновнего долга. Возможно, «Твилайт» все же лучше. Отцу может не понравиться в муниципальном заведении, но он привыкнет там находиться. Кроме того, это позволит Шепу избежать ежегодных выплат в сумме 99 600 долларов, а ведь может произойти так? что он не сможет платить не потому, что плохой сын, а из-за отсутствия денег. Глупо тратить последние накопления на то, чтобы отец остался в том же самом месте: перевести отца, отказаться от пенсии, продать дом. Да, все же в подобной ситуации бездействие может оказаться правильным выходом. Джексон определенно прав: в стране, где на налоги уходит больше половины жалованья, где приходится платить государству за все, от покупки отвертки до права ловить рыбу, человеческая свобода – вещь относительная. Единственное, в чем они свободны, – это в праве разориться.
Шеп звонил отцу дважды в неделю. Он знал: нога заживала, но плохо. До середины ноября телефон, стоящий на его прикроватной тумбочке, не отвечал. Шеп сделал ошибку, что вместо того, чтобы связаться с персоналом клиники, понадеялся, что сможет получить всю необходимую информацию о состоянии здоровья отца от Берил. Она сказала лишь, что папа похудел. Скорее всего, она узнала это по телефону от медсестер, поскольку заявила Шепу, что «объявляет забастовку».
– Ты не можешь настаивать, чтобы я постоянно его навещала. Это нечестно. Не надо сваливать все на меня только потому, что я рядом. Шеп, у меня появляется чувство, что меня используют. Я так не могу. Эти посещения вгоняют меня в депрессию. Начинается монтаж фильма, мне надо больше думать об энергии ци.
