Записки пациента
Хидден Хиллз, Калифорния 2009
— Ну, хорошо, мистер Осборн, я задам вам вопрос — говорит врач. — Вы употребляли когда-нибудь запрещённые препараты?
Это новый парень, я пришёл к нему, когда решил почистить организм. Более сорока лет я бухал по-полной и принимал наркотики, а теперь решил проверить, каковы будут последствия.
— Хм! — говорю, покашливая. — Разок пыхнул косячок.
— И всё?
— Да, всё.
Доктор прощупывает меня дальше и проверяет свои записи. Вдруг спрашивает:
— Точно?
— Хм. — сказал я и снова закашлялся. — Не брезговал и «спидом». Давно было дело, знаете ли.
— Значит, марихуана и немного «спида»?
— Примерно так.
Врач продолжает что-то записывать, но через минуту снова прерывается.
— Вы абсолютно уверены, что это была только марихуана и «спид»?
— Хм, мне кажется, что в своё время, несколько раз понюхал старого доброго марафету. — Я начинаю куражиться.
— Итак, марихуана, «спид» и… несколько дорожек кокаина?
— Где-то так.
— Вы уверены?
— Ага.
— Я просто хочу убе…
— А героин не считается?
— Считается.
— Ага, значит и героин тоже. Разок-другой, не больше.
— Точно разок-другой?
— Уверен. Полное говно, весь этот героин. Вы когда-нибудь пробовали?
— Нет.
— Слишком много блюёшь после него, как мне кажется.
— Да, может сильно тошнить, это правда.
— Только водяру переводишь понапрасну.
— Хорошо! — отрезал врач. — Давайте остановимся! Существуют ли ещё какие-нибудь наркотики, которых вы не принимали, мистер Осборн?
Тишина.
— Слушаю вас, мистер Осборн.
— Ну, может те, которых я не знаю.
Пауза ещё длиннее. Наконец, врач говорит:
— А что с алкоголем? Вы обмолвились о выпивке. Сколько бутылок в день?
— Ну, может четыре. Плюс минус.
— Можно поточнее?
— Четыре бутылки «Хеннесси». Но это в зависимости.
— От чего?
— Как долго спал между одной и другой.
— Только «Хеннесси»?
— Пиво наверняка не считается, правда?
Врач качает головой, громко вздыхает и начинает тереть глаза. Выглядит так, будто собрался домой.
— Вы курите, мистер Осборн? — спрашивает.
— Время от времени.
— Вот так сюрприз. И сколько в день, скажите на милость?
— Штук тридцать с гаком.
— Какую марку сигарет вы предпочитаете?
— Я вообще-то о сигарах. Сигареты я не считаю.
Врач сильно побледнел.
— Ну и давно так выглядит ваш обычный день?
— А какой нынче год?
— 2004.
— Ну, в таком случае, уже лет сорок.
— Случалось ли с вами в прошлом что-нибудь важное с точки зрения медицины? — спрашивает врач.
— Хм, раз меня ударил самолет, в определенном смысле этого слова. Я сломал себе шею, когда ездил на квадроцикле. Два раза умирал в коме. Двадцать четыре часа у меня был СПИД. А ещё я думал, что у меня рассеянный склероз, оказалось — паркинсонизм. Однажды порвал «погремушку». А, и несколько раз подхватил триппер. К этому прибавьте два приступа: один, когда выпил кодеин в Нью-Йорке, а второй в Германии, когда уделался «таблеткой насилия». Вот, вроде бы всё, ну, разве что передозировка лекарств по рецепту тоже считается.
Доктор кивает головой. Потом откашливается, ослабляет галстук и говорит:
— У меня остался один, последний вопрос, мистер Осборн.
— Смелее, доктор.
— А почему вы ещё живы?
Хороший вопрос. Не существует ни одного рационального оправдания тому, что я всё ещё жив. Еще труднее понять, откуда во мне столько здоровья. На сегодняшний день меня ничего, бля, не беспокоит. В натуре.
Конечно, с момента аварии на кваде первичная память уже не такая как прежде, это факт — со мной занимается специалист по лечению памяти — и я по-прежнему чуть заикаюсь. Но мое сердце в отличной форме, а печень будто только сошла с конвейера. После бесчисленных исследований врачи констатировали у меня только повышенный уровень холестерола. Что неудивительно для шестидесятилетнего человека, вскормленного на хлебе со смальцем и чипсах.
Не надеялся я, скажу вам честно, что когда-нибудь разменяю седьмой десяток и уж тем более, что я к тому времени еще буду на ходу. Если бы в детстве меня поставили у стены с другими детьми с улицы и попросили сказать, кто дотянет до 2009 года, у кого будет пятеро детей, четверо внуков, дома в Бекингемшире и Калифорнии, я на себя наверняка бы не поставил. Порой смеюсь по этому поводу, ведь против меня была целая система. Меня выгнали из школы в возрасте пятнадцати лет, я не умел толком прочитать и одного предложения.
Но, в конце концов, победил. Мы все победили: я, Тони, Гизер, Билл.
И теперь я чувствую себя отлично, лучше, чем когда-либо.
Знаете, не скажу, что у меня нет проблем. Я испытываю сильный страх перед незнакомыми людьми, хоть это и накатывает волнами. И я очень суеверный. Когда занимаюсь на тренажерах, всегда делаю больше тринадцати повторов. Всегда. И никогда, хоть камни с неба, не надену на себя ничего зелёного. Зелёный цвет меня как-то пугает. Понятия не имею почему, может просто потому, что я ездил когда-то на зеленой машине, которая постоянно ломалась. Даю слово, в трезвом уме, у меня начали проявляться способности к телепатии. Например, говорю Шарон: «Интересно, а как поживает такой-то?». То есть, тот, кого я не видел годами. И на следующий же день этот кто-то стучит к нам в дверь.
Нечто подобное со мной случилось, когда погибла принцесса Диана. За неделю до происшествия, у меня был сон. Был таким ярким, что я рассказал об этом Тони Деннису. Через несколько дней она погибла.
— Не вздумай, бля, во сне увидеть меня! — сказал Тони.
Люди спрашивают меня, чист ли я на самом деле, по-настоящему. Не могу ответить так, как они бы хотели. Могу их только заверить, что на сегодняшний день я чист. Так есть сейчас. И по-другому никогда не будет.
Но сегодня я определённо чище, чем в предыдущие сорок лет. В последний раз нажрался как свинья пару лет назад, после концерта в Праге. Чувак, пиво было классное, я не смог устоять. И пошел в город со своим гитаристом Закком, для алкоголиков он является самым опасным приятелем. Парень осушает бокалы с невероятной скоростью, как машина. О, это была памятная ночка! После гулянки в городе возвращаемся в мой апартамент на десятом этаже фешенебельного отеля и начинаем потрошить мини-бар. Примерно в час ночи мне в голову приходит одна идея.
— А ты знаешь, — обращаюсь к Закку, — чего я никогда-никогда ещё не делал?
— Список должен быть офигенно коротким, старик — отвечает он.
— Я серьёзно, Закк — говорю. — Есть один рок-н-ролльный обычай, до которого за все эти годы как-то руки не доходили.
— И какой же?
— Я никогда не выбрасывал телек в окно.
— Блин, старик! — говорит Закк. — С этим надо что-то делать.
Ну, мы вытаскиваем телевизор из ниши, тащим его к окну, которое пытаемся тут же открыть. Но окно запроектировано так, что его можно только приоткрыть. Для этого расхерачиваем ударами дырокола петлю, пока окно не открылось и мы можем выбросить туда 50-дюймовый телек. Придаем ему необходимое ускорение.
Фууууууууууууу!
Ящик падает, минует девятый этаж, восьмой этаж, седьмой, шестой, пятый.
— Там чё, внизу какой-то типок курит? — спрашиваю я Закка.
А телевизор продолжает полёт.
— Не переживай! — говорит Закк. — До него далеко.
БА-БАХ!
Что за взрыв, это нужно было видеть. Офигеть. Как будто рванула бомба. Бедняга, который там курил, чуть не проглотил сигарету, хотя он стоял на другом конце площади.
Когда нам надоело рассматривать обломки, я влез в нишу для телевизора, прикинулся диктором, стал читать новости. Вдруг звонит телефон.
— Я могу поговорить с мистером Осборном? — спрашивает менеджер отеля. — Случился некий… инцидент.
— Его здесь нет — отвечает Закк. — Его сейчас по телеку показывают.
В конечном счёте, менеджер переселил меня в другой номер, потому что в старом окно ни на что не годилось. А когда я выезжал из отеля, к моему счёту в графе «разное» прибавили 38 000$! Объяснили это тем, что номер будет непригоден к проживанию в течение месяца. Вот ведь херня! Закка побрили на десять «штук». А ещё одну тысячу мы заплатили за бухло из мини-бара.
Но это стоило того, в определенном смысле.
Когда я оплатил этот счёт, то осознал, что не хочу больше быть таким человеком. Задал себе вопрос: «И что дальше, Оззи? Хочешь жить как прежде, одной ногой в могиле и закончить так, как другие рок-фраера? Не лучше ли тебе выбраться из этой ямы?».
Я опустился на самое дно, скажем так. У меня это путешествие заняло сорок лет, пока я наконец достиг этого дна. Я чувствовал отвращение к самому себе. Жизнь меня пугала, но я боялся умереть.
