— По-моему… — произнес Джон — и он пытался встать, ноу него ничего не получалось, — по-моему… со мной теперь все нормально…
— А со мной — нет! — заорал Майк. — Со мной все совсем не нормально! Это суд божий! Суд божий! Я такой бесполе-е-езный!
Элис что-то бормотала, совершенно неподвижно стоя у края могилы, но я не мог разобрать ни единого слова.
Потом Джон снова рухнул на землю и, похоже, отключился, а Фрэнки завизжала, а Майк окончательно впал в неистовство и залепетал что-то, как буйный душевнобольной, а Уна пронзительно закричала и принялась его избивать, а Джуди заорала Тедди, чтобы он немедленно все это прекратил, просто прекратил, ради господа всеблагого в райских кущах, — а я, как сумел, ринулся туда, где стояла Элис, и сказал ей: Иисусе, Элис, — о господи Иисусе, Элис, прости меня, ради бога — за все это — а что это было, Элис? Что ты говорила? Прости, я не расслышал?.. И она сказала мне что-то, но шум и драка за нашими спинами достигли почти истерического накала, и ей пришлось почти закричать мне, что это было всего лишь нежное прощание с любимым человеком: а дальше — тишина,[97] вот и все, что она сказала! На этот раз я услышал? Да, Элис, да, — я услышал, услышал. И я перешагнул через поверженного скрюченного Майка, который вопил и закрывал лицо израненными руками — а Уна пинала его и злобно шипела, — чтобы приблизиться к средоточию тревоги, что окружала Джона, потому что теперь мы просто должны, разве нет, оказать ему медицинскую помощь, это совершенно ясно — и стало еще яснее, когда я наклонился и сам увидел, как он побелел. И пока я торопливо отдавал распоряжения Тедди — пойти, немедленно пойти и позвонить в «Скорую помощь» (быстро: нельзя терять времени), я разминал ноющую спину и осторожно растирал горящие от ремней ладони и пальцы, потому что говорю вам: этот гроб, без шуток, — он был смертельно тяжелый.
Итак. Говорю же: это было ужасно тяжело. И мы едва начали приходить в себя после всего этого (интересно, возможно ли это? И вправду прийти в себя после — господи боже — чего-то подобного? Вряд ли Майк сможет; надеюсь, однако, что Джону удастся), когда Элис согнала нас сюда, наверх, и, едва мы, шатаясь, предстали перед ней, крайне сухо сообщила, что с этого дня мы — собственники и собственницы. Толком не знаю, почему мы в итоге очутились в комнатах Кимми и Дороти, — вряд ли это было сознательное решение; просто мы ведь не могли собраться в столовой, как раньше. Ну, там ведь… сами понимаете — там столь откровенно болтаются праздничные атрибуты.
«Скорая помощь», как ни странно, приехала очень быстро. Возможно, праздники предпочтительнее, коль скоро планируешь смерть или коллапс. Я не узнал его… ну конечно, я не узнал его, — но один из фельдшеров дал понять, что был в составе бригады, которая приезжала вчера, чтобы, гм — позаботиться о Лукасе. Хлопнув задней дверцей за Джоном, который все еще пребывал в обмороке, и кое-как собравшейся с силами и твердо решившей вести себя по-взрослому Фрэнки (она настаивала — твердила, что это ее и только ее место — рядом с ним), он, этот водитель «скорой помощи», подмигнул мне и весело сказал: «Ну хорошо — стало быть, до завтра, сэр?» По-моему, шутка ничуть не смешная, и уж точно весьма дурного пошиба (надеюсь, я сумел это ему внушить).
Впрочем, когда стало ясно, что это наше бестолковое собрание, фигурально выражаясь, ходячих больных, более или менее идет своим шатким чередом (отставшие, прихрамывая, бежали к финишной ленте, но не столько рвали ее, сколько спотыкались, теряя равновесие и падая), в воздухе словно повисла головокружительная тревога. Быть может, понимание того, что после ужасных новостей и последовавшей за ними ночи (бессонной от изумления) — вслед за поспешными похоронами и этой раздачей подарков через поверенного, настолько превосходящих все то, что еще могло валяться крикливо под по-прежнему сверкающей елкой (в блестящей праздничной бумаге и мотках разноцветных лент)… что теперь, когда подлинное и бесконечное время коснулось нас и вновь просочилось внутрь, скоро придется, господи Иисусе, — чем-то заняться… ибо это был первый кошмарный намек на то, что жизнь должна продолжаться?
— Джейми, — сказала Уна, когда народ начал вслепую расходиться (Джейми слышал голос Джуди вдалеке — она выглядела такой растерянной, все звала тихо: «Тедди?.. Тедди?.. Ах вот ты где, Тедди… Вот ты где…»). — Могу я — поговорить с тобой?
— Гм? Ах да, конечно, Уна, — конечно. Как поживает старина Майк? Ему нелегко пришлось, верно? Бедняга Майк.
— Бедняга Майк, — ровно произнесла Уна, — ведет себя как законченный кретин. Послушай: я правда хочу с тобой поговорить, Джейми.
— Ну — я же сказал, Уна: выкладывай. Если ты думаешь, что я могу, сама знаешь, — что-нибудь сделать или что?… Выкладывай.
И хотя Джейми был — во всяком случае, он так полагал, — весьма внимателен и открыт к диалогу, он сознавал, что к нему неотвратимо и решительно приближается Элис. Все, что Уна хотела ему сказать, отчего-то казалось ему, придется отложить (нравится ей это или нет).
— Уна, — произнесла Элис крайне властно. — Извини, что забираю у тебя Джейми, но мне очень нужно поговорить с ним. Понимаешь? Это важно.
Элис взяла Джейми за плечо и повела к двери; Уна так и осталась с открытым ртом — может, собиралась ответить, а может, и нет: как бы то ни было, Элис плевать на это хотела.
— Просто иди за мной, Джейми, хорошо? Пошли со мной наверх.
В лифте Джейми услышал свой голос:
— Ты внезапно стала вести себя очень… ответственно, Элис. В ответе, если угодно.
— Мм. Да, наверное. Видимо, потому, что у меня появилась такая возможность. Ты тоже, Джейми, — не знаю, заметил ли ты, но ты теперь… как же это? Ну, по-моему, обрел плотность, которой прежде в тебе не было, знаешь. Даже то, как ты говоришь, — может, мне мерещится, но, по-моему, ты так не говорил. Раньше.
Джейми шел за ней в комнаты, которые, остается лишь предполагать, теперь следует называть комнатами Элис (и только Элис), и думал: пожалуй, не исключено, что в общем и целом она права.
— Сигарету, Джейми? У меня где-то завалялись турецкие… а — ты уже достал.
Джейми уставился на «Житан» в своей руке.
— И правда, — признал он.
— Выпить не хочешь? Садись, пожалуйста.
Джейми присел на подлокотник кресла. И покачал головой.
— Сигареты довольно. Похоже, я бросил пить. И есть. И спать. Вообще-то почти все бросил…
— А секс? Секс ты тоже забросил? Открою, пожалуй, шампанское.
Джейми смотрел, как она шагает через комнату. Она отворила невысокий, до зеркального блеска отполированный шкафчик красного дерева, который оказался небольшим холодильником. Элис вернулась, протягивая бутылку «Болянже».
— Джейми? Ты не мог бы? У меня неважно получается.
Джейми зажал сигарету в углу рта и принялся откручивать проволоку.
— Ты другая, Элис. Ты уже… совершенно другая.
— Но, вероятно, лишь потому, что я могу. Ты не ответил, Джейми. А секс? Его ты тоже забросил?
— Ну… — легко сказал Джейми, вынимая пробку, — вообще-то я бы так не сказал. По крайней мере, теоретически. Скорее секс забросил меня — это ближе к правде. Каролина… ну, знаешь: Каролина. Когда она была здесь… а где бокалы, Элис? У тебя тут есть бокалы?.. Ах да — вот. Хорошо. Может, я все же чуть-чуть выпью. Если ты не против.
— Только немного, Джейми, потому что ты за рулем. И что Каролина? Что она?
— Гм? Ах да — ну, просто она… в смысле, она сюда переехала, как ты прекрасно знаешь, — но она не чувствовала… вероятно, она не чувствовала, что для этого настал момент, гм, — вот, могу только предполагать. В общем — мы сексом не занимались, если ты об этом. Готово, Элис, — быть может, от шампанского тебе станет… ну не знаю. Не лучше. Лучше — это было бы глупо. Ты сказала, что я за рулем? Я правильно тебя расслышал? Ой, извини, — я перелил через край, самую малость.
— Спасибо, Джейми. Мм. Вкусно. Да… Печатня, она, в общем и целом, похоже, не слишком располагала к сексу. Вообще-то странно. Я думаю, кто-нибудь со стороны — ну, знаешь, чужаки, которые про нас слышали… они бы решили, что у нас тут одна нескончаемая оргия, вроде того. Если учесть… все составляющие.
Мм, подумал Джейми: что ж, по-моему, я понимаю, к чему она клонит. В смысле: бог ее знает, если честно. Все мои выводы как минимум нездоровы. Интуиция моя — ну, изуродована до неузнаваемости. Но она явно может иметь в виду только одно? В конце концов, она меня поцеловала: она, Элис, поцеловала меня. Дважды.
— А то, как ты говоришь, — неожиданно продолжила она. — То, как ты теперь говоришь. Знаешь… это почти, ну, почти напоминает мне…
